ли в ней какой-нибудь логический смысл?., Что такое: дивный красавец, колосс мирозданья? Фразы, пустые восклицания, чуждые всякого поэтического воззрения, лишенные всякого чувства… «Солнце выходит с бездной тепла и сиянья, в короне зиждительно-мощных лучей, даря нас торжественным зрелищем дней»: что это такое написали вы, г. Милькеев? Неужели выражения: бездна тепла и света, торжественное зрелище дней и лучи с зиждительно-мощным эпитетом, – неужели все это – поэзия, а не дурная проза в плохих стихах?.. Положим, что солнце – жених природы, но почему же оно – воцаренный жених? Конечно, в этом есть смысл, но только один грамматический, а всякого другого смысла тут нет и признака. И что за похвала такая солнцу, что оно всегда «поспевало на священный подвиг» и никогда «не опаздывало на державную цель»? Ведь другими, более простыми и более богатыми смыслом словами это значит, что солнце всегда вовремя встает и вовремя заходит… И что за подвиг священный, что за державная цель? – Галиматья!..
В остальной половине стихотворения г. Милькеев говорит к солнцу, что его, солнце, древние принимали за божество, но что мы, новые, уже «не дадим поклонения», ибо знаем, что бог-то не оно, но что оно только создано богом. Все это правда; но кто же не знал этой правды без стихотворения г. Милькеева? Ведь и то правда, что 2 × 2 = 4: неужели же и эту истину надобно перекладывать на плохие стихи? Древние обожествили, в поэтическом образе Аполлона, солнце, как отдельную благодетельную силу природы, – и сколько глубокого значения было заключено в их роскошно-поэтическом мифе бога света! Г-н Милькеев, конечно, рассудительнее греков смотрит на солнце, но это не мешает ему ничего в нем не видеть и говорить о нем пустою прозою в холодных виршах, тогда как греки, несмотря на всю младенческую наивность своего воззрения на солнце, так много в нем видели и в таких обаятельно-творческих формах выражали свое созерцание!
Но перейдем ко второму стихотворению в книжке г. Милькеева: может быть, оно будет лучше. Наш самородный поэт воспевает в нем «Возрождение»:
Смена холоду крутому,
Смена мертвым, душным льдам,
Сну болезненно-немому,
Зимним вихрям и снегам!
Мир очнулся весь глубоко,
И прелестен и богат,
Одевается широко
В новосвадебный наряд.
Стоят ли такие стихи какого-нибудь дельного разбора?
В них нет ни одного живого образа, никакой картины. Эпитеты по детски неточны, вычурны. А мысль всего стихотворения – это чистое резонерство о том, о сем, а больше ни о чем! Ежегодная изменяемость природы подает поэту повод рассуждать длинно и водяно о неизменяемости человека. Пьеса оканчивается такими курьезными стихами:
И сынам твоим судьбами
Заповедан тот же путь,
Так же в них ревет громами
Огнедышащая грудь.
Хоть бы г-ну Бенедиктову так выразиться!..
Впрочем, едва ли у кого достанет сил следить за всеми стихотворениями г. Милькеева. В одном у него —
Пылают сердца как лампады,
К пределам парят неземным.
(Стр. 6).
В стихотворении «Сухарева башня» г. Милькеев так заставляет Петра Великого говорить полковнику Сухареву:
Хочу оставить я народу
Знак неподкупности твоей,
Где жил ты с верными стрельцами,
Построй там башню, да про вас
Она являет пред веками
Живописующий рассказ.
Потом стихотворец говорит о Брюсе, который
С неразрешимым сатаной
Творя беседу полномочно.
Вода бассейна Сухаревой башни есть бальзам холодный и живой, который льется в наше тело, чтобы оно крепчало и светлело всегдашней чистотой. Чудная вода! Она так и блещет в чудных стихах г. Милькеева!..
В другом стихотворении нашего водяного поэта —
Мглою огненно-зыбучей
В третьем стихотворении (стр. 22) поэту явилось таинственное видение, в котором, за мраком мистицизма, не видно смысла и в котором поэт говорит нескладными стихами:
А грудь моя билась и сердце звучало,
Как будто нашествия тайн ожидало.
В четвертом стихотворении (стр. 73) поэт спрашивает:
Кто над бездной власть докажет,
Ярость дикую уймет
И безмолвием обяжет
Глубину ревучих вод?
Вся эта болтовня клонится к сравнению моря во время бури с человеческими страстями: какая пошлая реторика!
Есть стихотворение, в котором в числе других диковинок
Земля, игралище пространства,
Сама вертится колесом:
И тверди гордые светила
Обречены на быстрый ход;
Круговращательная сила
В одном стихотворении (стр. 161) г. Милькеев говорит даме-поэту, поздравляя ее со днем рождения: [8]
И вот что сердце вам лепечет!
Да ниспошлет на вас Зевес
Лет столь же много, сколько мечет
В грудь вашу звуков от небес!
В стихотворении «Буря» у г. Милькеева удалый ветер бьет в реку, черный ворон сидит на сосне, внимая задорный гул веселой, молодой грозы, машет крыльями живо под скрип дерев и трепет (?!) скал и спрашивает другого ворона, куда серый брат стремил нынче свои полеты, богат ли воротился он с лихой и доблестной охоты и не слыхал ли где голоса мечей… Боже мой, какая изысканная, какая высокопарная дичь!..
Но довольно! Из выписанного можно видеть, что в стихах г. Милькеева не только нет никаких признаков поэтического дарования, но даже видна положительная, решительная бездарность. Г-н Милькеев – подражатель г. Бенедиктова, подобно всем подражателям, доводящий до карикатуры и без того поразительные недостатки своего оригинала. Мы не встретили в целой книжке г. Милькеева ни одного поэтического стиха, ни одного живого образа, ни одной картины; стих его есть не что иное, как насильственное сведение слов, которые ревут, видя себя поставленными вместе. В выборе предметов, в мыслях не заметно никаких следов человеческих симпатий, живых стремлений, такта действительности. Особенно ссылаемся на два стихотворения. Героиня одного – кто бы вы думали? – кукушка!!!.. В этой несчастной кукушке (стр. 49) г. Милькеев думал опоэтизировать народную легенду, надеялся объектировать свои задушевные верования – и, сам того не замечая, только унизил предмет, который усиливался поднять. Другое стихотворение воспевает – что бы вы думали? – русскую сивуху, иначе нарицаемую сиволдаем!!!.. Это, вероятно, для народности! Хороша народность!..
Здравствуй, русское веселье,
Здравствуй, русское вино,
Православное (?) похмелье,
Чаш потопленное дно!
Ты по юношеским жилам
Влагой крепости бежишь,
И к былым, каленым (?!) силам
Грудь увядшую стремишь!
Как возникли дни отчизны,
Кто из русских чад, любя
Не отведывал тебя?
Кто в пылу борьбы кровавой
Дрался насмерть и не пил?
Кто, приветствованный славой,
Чаш не пенил и не бил?
Как кто, г. Милькеев? – думаем, что все порядочные люди в России… Пеньте, пожалуй себе в чаши «пенное» и «зеленое», если вам это нравится, бейте не только чаши (то есть стаканы и плошки), но и стекла во храмах русского Бахуса, мы не мешаем вам, – только, ради всего пристойного и образованного, увольте нас от вашего радушного потчеванья; мы, право, не будем в претензии, если вы обнесете нас, – так же, как не были бы в претензии, если бы вы уволили нас и от излияний вашей музы…
Очень забавно, что в этом стихотворении г. Милькеев причину гения Ломоносова полагает в несчастной страсти этого великого человека к пенному вину…
О, милая наивность самородной музы! о, горькая, ядовитая ирония жизни! Стоило ли приезжать в Москву с берегов Иртыша, если это было за тем только, чтоб издать книжку таких стихотворений? Стоило ли о таком переезде писать в журналах и ожидать от него столь многого для русской поэзии? Стоило ли в журналах извещать публику, как о чем-то важном, о скором выходе в свет таких стихотворений? Что такое все это? – Ирония, горькая, ядовитая ирония жизни…
Комментарии
1 Цитата из «Моцарта и Сальери» Пушкина.
2 Александр Македонский, Алхимерес и Амалафрида – персонажи трагедии М. А. Маркова «Александр Македонский».
3 В противопоставляемых друг другу актерах угадываются П. С. Мочалов и В. А. Каратыгин. Характеристики, данные им здесь Белинским, совпадают с теми, которые он дал им в статьях «И мое мнение об игре г. Каратыгина» (наст. изд., т. 1) и «Г-н Каратыгин на московской сцене в роли Гамлета» (наст. изд., т. 2).
4 Образ, взятый из «Двенадцати спящих дев» Жуковского.
5 «Приятельский журнал» — «Москвитянин», в котором появилось сообщение о скором выходе в свет стихотворений Милькеева. «Поэзия Милькеева, – писал Шевырев, – часто отзывается глубиною думы и силою точного выражения» («Москвитянин», 1842, № 8, с. 404).
6 Скрытая цитата из поэмы И. С. Тургенева «Параша».
7 Здесь и далее в цитатах курсив Белинского.
8 Речь идет о К. К. Павловой.
