т. д. Но это бы еще куда ни шло! Дело в том: почему автор не говорит, что героиня его повести – лицо историческое; а если она выдумана им, то по какому праву он приписал ей прекраснейшие народные песни?.. Но и это бы еще куда ни шло! А жаль того, что рассказ в высшей степени сбивчив, темен и неловок, характеров как не бывало, языка и слога тоже…

«Приезд вице-губернатора», повесть г. Зотова… Но что о ней говорить?.. Honni soil qui mal y pense!..[3] {9}

«Превращение голов в книги и книг в головы»{10} – уже сотое и в сотый раз довольно неудачное подражание так называемым философским повестям Вольтера, старая и притом так ужасно растянутая штука или шутка, что вместо смеху производит зевоту.

Кроме этих повестей, в книге «Ста русских литераторов» помещены две драматические пьесы: «Иоанн Антон Лейзевиц», драматическая фантазия в пяти актах, с эпилогом, г. Кукольника, и «Александр Данилович Меньшиков», драматическое представление в трех картинах, г. Свиньина. Обе эти пьесы находятся одна к другой в обратном отношении: пьеса г. Кукольника показывает, как много может сделать истинный талант из такого содержания, из какого, по-видимому, ничего нельзя сделать; пьеса г. Свиньина показывает, как мало может сделать посредственность и из такого содержания, из какого трудно не сделать чего-нибудь хорошего.

Да, с истинным наслаждением прочли мы «Иоанна Антона Лейзевица». Не скажем, чтобы это было художественное произведение, не скроем, что тут много недостатков, натяжек (как, например, в сценах с ящиками, при купцах и при жене); но смело можем сказать, что все произведение насквозь проникнуто любовию к искусству, поэтическою теплотою души, характеры очеркнуты удачно, мастерских сцен много… И какой мир представлен в этом сочинении – мир искусства, мир художников! Тут вы увидите и пламенного, энергического Лессинга, и Эшенбурга, и Иффлянда, и, наконец, Шиллера, с его бледным лицом, задумчивым видом, с его вечным «заступничеством человечества от людей», по прекрасному выражению г. Кукольника… Словом, пьеса его, по своему объему, составляет порядочную книгу, а мы прочли ее, без отдыха, как небольшую статью… Не можем удержаться, чтобы не выписать здесь прекрасного, поэтического посвящения пьесы автором одному из его друзей{11}.

Кто-то сказал (и неправду), будто великое чувство —

Дружба бывает в единственном только числе. Но, по счастью,

Опыт в противном уверил меня. Семьею богатой

Добрых друзей окружило меня провиденье – и славу

Небу благому сердце поет в благодарном восторге!

Друг в трудах вдохновенья вместе и судья и помощник.

Дружба не страсть, от пристрастий свободна и взором суровым

Святость труда, чистоту помышлений хранит неподкупно.

Пестует каждое слово, чувствует каждое чувство,

Знает основы созданья и тайну задуманной цели.

Сердца избранники, вам открываю заветные думы,

С вами смиренно любуюсь на зерна далеких созданий;

Каждый из вас в твореньях моих имеет любимца.

Дорог мне друг – восприемник – и каждому, добрые други,

Я посвящаю любимца на память бесед о любимце.

Весело в жизни много исполнить трудов вдохновенных,

Но веселее – каждый – именем друга украсить.

Что бы вам сказать об «Александре Даниловиче Меньшикове»? Да зачем много говорить – судите сами – вот маленький отрывочек. Сперва позвольте вас предуведомить, что Меньшиков, еще будучи разносчиком пирогов или блинов, влюбился в дочь боярина Арсеньева, – и вот как рассуждает с стрелецким полковником о своей любви и о любви вообще:

МЕНЬШИКОВ. Я сам не понимаю, как это случилось, я сам долго боялся угадать себя! Хотя с малолетства я начал таскаться с лотком по улицам и домам и меня зазывали почасту на женские сени, ласкали за мои песни, присказки, но от природы я был робок и застенчив, особенно с девушками: я не смел взглянуть на них, не только пошутить. О тройцыне дне будет год, как пошел я помолиться к Спасу-в-Кречетниках; приложасъ к святому кресту, я спешил выйти из церкви, чтобы поспеть с товаром в Девичий монастырь до выхода народа от поздней обедни. На паперти оделяла убогую братью какая-то боярышня. Пробираясь сквозь толпу нищих, я толкнул неосторожно одну старуху, она заворчала и стукнула меня крепко клюкою по голове; я хотел отмстить ей добрым тузом, как ненароком взглянул на боярышню; взоры наши встретились, и рука моя опустилась…

ПУШКИН (насмешливо). Чудные, право, глаза у Дарьи Михайловны! Ужо нарочно съезжу к Михаилу Яковлевичу, чтобы взглянуть на них…

МЕНЬШИКОВ. Мало этого! Какой-то огонь пробежал по всему существу моему. С тех пор, беззаботный, веселый, счастливый – я сделался задумчив, мрачен, беспокоен. Ощущения, то сладкие, то мучительные, наполняли мое сердце; мечты дальние (!), думы незнаемые (!!) волновали мою душу; я стал недоволен собою, стал стыдиться своего невежества, своего состояния. Одним словом, я весь переродился.

ПУШКИН. И кинулся в Преображенское?

МЕНЬШИКОВ. Да, Василий Матвеевич, я думал дорогою чести, труда, просвещения сделаться скорее достойным руки дочери боярина Михаила Яковлевича.

ПУШКИН. Да за тебя не отдал бы боярин Арсеньев своей дочери, хотя бы ты сделался вторым по Лефорте. – (Лукаво.) Но уверен ли ты, брат, что Дарья Михайловна пойдет за тебя?

МЕНЬШИКОВ. Думаю, боярин, что я ей не противен, хотя, правду сказать, никакого намеку не видал от нея, ни слова не слыхал…

ПУШКИН (в сторону). Слава богу! Я боялся, что Даша отвечает его безумной страсти. (К нему.) Ну, а ежели ты ошибешься в ее к тебе чувствах?[4]{12}

МЕНЬШИКОВ. Без сомнения, ты по себе знаешь, Василий Матвеевич, что в любви слова последнее дело; язык любви гораздо красноречивее: один взгляд часто говорит более, чем можно пересказать в целый час словами; одно движение руки, появление, уход милого человека объясняют целый ряд недоумений, вопросов, желаний…

ПУШКИН. Нет, брат Меньшиков, прошу меня уволить из числа вашей братьи заморских воздыхателей. Я любил по старинному православному обычаю и женился, не ведая мук любви.

МЕНЬШИКОВ (с жаром). Жалею о тебе, Василий Матвеевич: не зная мук любви, ты не испил чары истинного блаженства жизни; не испытав отрав неизвестности, таинственности, страха, надежд и отчаяния (?!..) – ты не существовал душою в с е м прекрасном мире…{13}

Каков Меньшиков!.. Еще будучи пирожником или блинником, он уже выражался о любви истертыми фразами и общими местами из чувствительных романов: как же заговорит он, будучи генералом, князем, вельможею? – Уж разумеется как – недаром же говорится пословица: «Каков в колыбельку, таков и в могилку»…

Меньшиков – великое лицо в русской истории. Несмотря на его честолюбие, завистливость, сребролюбие, Петр Великий любил его, как друга, питал к нему какое-то особенное, отеческое чувство: значит, в этом человеке было что-то великое, несмотря на недостатки: расположение и дружба великого человека – патент на человеческое достоинство. Меньшиков – богатый предмет для драмы, и в ней надо его представить со всеми его недостатками, но так, чтобы, несмотря на них, от него веяло ароматом высшей жизни. А что сделал из него г. Свиньин – стыдно сказать!..

Теперь слова два о картинках. Превосходно сделана картинка к статье г. Сенковского К. П. Брюлловым; но картинки к поэме Пушкина и повести г. Александрова, рисованные А. П. Брюлловым, нам решительно не нравятся: на первой Дон Хуана скорее можно принять за Лепорелло, по причине ничтожного выражения лица, а на второй лицо прекрасной черемиски совсем не прекрасно. На картинке г. Ладюрнер к статье Д. В. Давыдова очень неудачно сделаны лица обоих императоров. Из трех картинок г. Зеленцова к «Мулле-Нуру», к статье г. Зотова и к «Дурочке» г. Полевого нам нравится только последняя, которую можно назвать превосходною. Прекрасно нарисована картинка г. Демидова к пьесе г. Свиньина; еще больше нравится нам картинка г. Дезарно к пьесе г. Кукольника. К лучшим принадлежит и картинка г. Сапожникова к повести князя Шаховского. Выгравированы они все бесподобно. Из портретов – г. Кукольника превосходен; Пушкина очень неудачен; лицу г. Полевого придано слишком идеальное выражение. Портрет Рафаила Михайловича{14} невольно приводит в умиление душу зрителя…

В заключение скажем, что со стороны издателя долг перед публикою выполнен честно и добросовестно. Вы платите двадцать пять рублей за книгу, в которой одни картинки и портреты, если каждую вещь класть по пяти рублей, что было бы очень недорогой ценой, стоят сто рублей! А четырнадцать статей, которые составляют книгу в пятьдесят два листа и из которых некоторые прекрасны (не говоря уже о «Каменном госте», за которого одного не дорого заплатить 25 рублей), – все это дается как бы в придачу, даром. Дешевизна неслыханная! Честь и слава г. Смирдину! – его умная, благонамеренная деятельность дает жизнь книжной производительности, а следовательно, и литературе.

Примечания

Впервые – «Московский наблюдатель», 1839, ч. II, № 3, отд. IV «Литературная хроника», с. 1–13 (ц. р. 1 марта; вып. в свет 10 мая). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. III, с. 56–64.

За два месяца до этого Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию. Говорят, что уже посланы в Лондон для выгравирования портреты А. А. Орлова, гг. Сигова, Кузмичева и проч., вместе с Пушкиным и г. Зотовым они дополняют пантеон великих людей русской литературы» (Белинский, АН СССР, т. III, с. 45).

Эта ироническая информация с упоминанием о портретах бездарных сочинителей (Р. М. Зотова и А. А. Орлова) и лубочных писателей (Сигова и Кузмичева) служит органическим дополнением к рецензии на первый том «Ста русских литераторов».

Сноски

1

размер полулиста (лат.). – Ред.

2

четвертая доля листа (лат.). – Ред.

3

Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!.. (франц.). – Peд.

4

Последняя фраза по-стрелецки сказана. Стрельцы до Петра Великого именно так объяснялись, особенно когда дело шло о любви, в которой они были большие теоретики…

Комментарии

1

Серия «Paris ou le Livre des Cent-et-un» («Париж, или Книга ста одного») выходила в Париже в 1831–1833 гг.; вышло 10 томов; в ней участвовали известные французские авторы.

2

Повести Р. М. Зотова и П. П. Свиньина.

3

Зотову, как автору низкопробных романов, Белинский посвятил несколько иронических рецензий (см., например, в наст. т. рецензию «Шапка юродивого, или Трилиственник…»).

4

«Каменный гость» – одно из тех посмертно напечатанных произведений Пушкина, благодаря которым перед Белинским «Пушкин предстал… в новом свете, как один из мировых исполинов искусства, как Гомер, Шекспир и Гете» (письмо к Н. В. Станкевичу от 19 апреля 1839 г.). В августе 1839 г. Белинский собирался написать специальную статью о «Каменном