времени. Нельзя не завлечься ее живым рассказом, нельзя не тронуться ее развязкою, трагическою без всякой натяжки. Особенно хорошо в ней то, что автор умел представить своих героев верно с действительностию, то есть людьми низшего класса и в то же время «людьми», и возбудить к ним участие, не становя их на ходули ложной и приторной идеализации.
К «Психее» – рассказу г. Кукольника, нельзя быть строгим, потому что этот рассказ написан к двум картинкам Брюллова, а эти две картинки стоят двух повестей, ознаменованных великим талантом{4}. Обе они понятны с первого взгляда, без всяких объяснений и повестей, ибо слишком определенно говорят сами за себя. На одной вы видите группу из трех фигур: у водомета стоит девушка с молодым человеком, а старуха из окна показывает ей, с выражением упрека, что вода давно уже бежит через край. Смущенный молодой человек, отворотившись от девушки, ласкает собаку, которая, разумеется, нисколько не занимает его собою; смущенная девушка, не оборачиваясь к нему, подает ему исподтишка букет цветов, а другою рукою берется за ведро. Это истинная «идиллия» в смысле греческом, в смысле «сцены»; это ландшафт и картина вместе; ибо тут и сельская природа благословенной Италии, и драма из сельской жизни. По лицу девушки видите вы, что это крестьянка; но как хороша она! сколько жизни и грации в несколько грубых чертах ее лица! Как хорош этот молодой крестьянин! Какое характеристическое лицо у этой старухи, высунувшейся в окно! Какая гармония, жизнь во всей картине! сколько в ней оригинальности и типизма! какая истина и верность действительности в каждой, даже малейшей черте! И между тем это – так, мгновенная фантазия, прихоть художника, но художника великого! И как удалась гравюра этой картины!
То же можно сказать и о гравюре с другой картины Брюллова. С первого взгляда видите вы легкую, но глубоко творческую композицию картины. Перед вами спальня с двумя кроватями, на которых спят бабушка и внучка, – и перед ними сны, которые им обеим грезятся. На добром лице старушки вы замечаете то кроткое блаженство, которое и в старости дает на минуту воспоминание о прошедшем. Она видит себя молодою и подле себя своего жениха; он, подав ей розу, целует ей руку, которою она поднимает цветок к носу. Девушка видит, напротив, страшный сон: ее мчит на коне мертвый рыцарь; из его глаз исходят пламенные лучи, как из глаз и ноздрей его коня, который мчится по кладбищу… Какая поэтическая мысль! Над кроватью старушки висят портреты – ее собственный и ее мужа, писанные тогда, когда еще оба они были молоды, и вы видите, что фигуры, которые представляются старушке во сне, совершенно сходны с этими портретами. Стенные часы, показывающие половину второго, платье на стуле подле кровати, сбившееся на пол одеяло девушки, – каждая подробность дышит идеею целого.
Кроме этих двух гравюр, альманах украшен еще десятью превосходно сделанными гравюрами, изображающими: портрет Петра Великого (во весь рост); утреннюю зарю над бородинским памятником; портрет ее императорского высочества великой княжны Александры Николаевны; портрет княгини Е. П. Белосельской-Белозерской; портрет баронессы А. Ф. Криднер; портрет М. А. Бек; утро на Волге (с картины г. Чернецова); Сорренто (с картины г. Щедрина) и Константинополь (с картины г. Воробьева){5}.
По внешнему изяществу и роскоши, альманах г. Владиславлева – европейский, в полном значении этого слова; а по содержанию, вероятно, далеко превзойдет игрушки этого рода, издаваемые в Европе только для картинок.
Примечания
Впервые – «Отечественные записки», 1841, т. XIV, № 1, отд. VI «Библиографическая хроника», с. 1–8 (ц. р. 1 января; вып. в свет 3 января). Без подписи. Авторство – КСсБ, Список V, с. 420.
Издателем рецензируемого альманаха был штаб-офицер корпуса жандармов В. А. Владиславлев. В этой связи характерно признание А. А. Краевского, содержащееся в письме М. Н. Каткову от 12 апреля 1840 г.: «Душа моя не терпит этих нищих альманачников, которые ходят по дорогам, поют Лазаря и собирают статьи, а после печатают их – черт знает для чего: книга не книга, журнал не журнал, а так что-то – пуф! Одну «Утреннюю зарю» должно хвалить, потому что, если не похвалишь, то после придется разделываться чуть-чуть не спиною…» (ЛН, т. 56, с. 139). Однако, как следует из рецензии, похвалу Белинского альманах вполне заслуживал.
Сноски
1 Эта повесть имеет близкое отношение с другою повестью князя В. Ф. Одоевского – «Саламандра», помещенною в этой книжке «Отечественных записок».
2 Народный финский инструмент, похожий на лежащую арфу с волосяными струнами.
3 Род финского Аполлона.
4 Так финны в старину называли шведов.
5 Старинное название русских в Финляндии.
6 Мудрецы, маги.
Комментарии
1 Белинский имеет в виду – помимо альманаха – роман Ф. Купера «Путеводитель в пустыне, или Озеро-море» (о нем см. наст. т., с. 472–473) и, вероятнее всего, первый поэтический перевод шекспировской «Бури», сделанный Н. М. Сатиным (это издание появилось в самом конце 1840 г.; см. также прим. 1 к рецензии «Пантеон русского и всех европейских театров. Март, № 3»).
2 Белинский цитирует стихотворение «Старое поколение»; кроме него, в альманахе были опубликованы еще два стихотворения П. А. Вяземского: «Петербургская ночь» и «Утро на Волге».
3 Монография Вяземского о Фонвизине, работа над которой началась еще в 20-е гг. XIX в., вышла в свет лишь в 1848 г. Замыслом Вяземского пристально интересовался Пушкин, оставивший пометы на рукописи этой книги (см.: «Новонайденный автограф Пушкина». Подг. текста, статья и комментарии В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсона. Л., «Наука», 1968).
4 Имеются в виду гравюры с рисунков К. П. Брюллова «Вода уж через бежит (Так в тексте. – Ред.) (Прерванное свидание)» и «Сон бабушки и внучки».
