быть художником. Нет, никогда женщина-автор не может ни любить, ни быть женою и матерью, ибо самолюбие не в ладу с любовию, а только один гений или высокий талант может быть чужд мелочного самолюбия, и только в одном художнике-мужчине эгоизм самолюбия может иметь даже свою поэзию, тогда как в женщине он отвратителен… Словом, женщина-писательница с талантом жалка; женщина-писательница бездарная смешна и отвратительна.

И должно ли, и может ли это оскорблять женщину? Все прекрасно и высоко в пределах своего назначения, и все должно гордиться и радоваться своим назначением, ибо оно есть воля провидения. Кто в юности не почитал себя поэтом, кто избытка чувств не принимал за пламень вдохновения, кто не писал стихов? Эта слабость простительна в мужчине; но и он смешон и презрителен, если назло рассудку и вопреки природе, грех своей юности сделает грехом своей жизни, ибо в таком случае он есть самозванец, бунтовщик против вечных уставов провидения. Что ж должно сказать о женщине?..

Но мое отступление уж чресчур длинно и, вероятно, также и скучно, а все оттого, что я не люблю женщин-писательниц! Бог с ними! Обращаюсь к прерванной нити моего рассуждения. Я остановился, помнится, на том, что во Франции женщины-писательницы с особенным ожесточением восстали на брак. Нужно ли говорить, чего хочется этим женщинам, чего добиваются они? Если бы еще они увлекались ложными, но поэтическими идеями о добреньком старичке платонизме или не менее ложными и не менее поэтическими идеями об отречении от всех человеческих чувств и принесении их в жертву какой-нибудь задушевной мысли, – так и быть! Но нет, очень понятен этот сен-симонизм, эта жажда эманципации: их источник скрывается в желании иметь возможность удовлетворять порочным страстям…{7} Une femme emancipee[5] – это слово можно б очень верно перевести одним русским словом, да жаль, что его употребление позволяется в одних словарях, да и то не во всех, а только в самых обширных. Прибавлю только то, что женщина-писательница, в некотором смысле, есть la femme emancipae.

Но какая причина тому, что писатели стали так восставать против брака? Причина очевидна: они не умеют отличить идеи брака от злоупотреблений брака. Люди все опрофанировали; они торгуют своими чувствами, совестию, они из брака, одного из священнейших установлений, сделали род торговой сделки, и, надо сказать правду, ничто так не пострадало от злоупотреблений развращенной человеческой воли, как брак. Но довольно: нет ничего смешнее и глупее, как с важностию доказывать, что 2 × 2 = 4. Но, скажут многие, каковы же должны быть все эти люди, которые отвергают святость и необходимость брака? Не истинные ли они чудовища? – О нет, милостивые государи, я совсем не так думаю о них. По моему мнению, многие из них, может быть, очень добрые и почтенные люди, даже способные сделаться хорошими супругами и отцами: отличайте преувеличение от злонамеренности. Яростная волна подмывает песчаный берег и с бессилием разбивается о гранитную скалу; для сомнения также есть свои песчаные берега, свои гранитные скалы. Не бойтесь за брак, не страшитесь эманципации женщин: все это вздоры довольно милые и забавные, но нимало не опасные. – Но какая же польза от этих новых мнений, этих безнравственных филиппик против вековой, очевидной истины? О, очень большая! Знаете ли что? У людей преслабая память; они находят истину и следуют ей; потом эта истина, по их похвальному обычаю, мало-помалу искажается и наконец делается совершенною ложью; люди привыкают к ее искаженному, обезображенному виду, от души веря, что она всегда была такова; когда какой-нибудь беспокойный чудак посмеется над их истиною, они рассердятся, начнут ее защищать, подвергнут ее строгому анализу и доищутся до ее начала, и вспомнят ее в ее первобытной чистоте. Споры кончатся, и истина восстановится во всем своем блеске. Итак, заключаю: «Провидение ведет человечество к его цели путями дивными и таинственными; часто то самое, что, по-видимому, должно бы отдалить его от этой цели, приближает его к ней: это попятные движения вперед».

Да – может быть, уже недалеко то время, когда люди не только перестанут вооружаться против брака, но перестанут и торговать им; когда женщины не только перестанут авторствовать, но даже перестанут и верить тому, чтобы когда-нибудь существовали женщины-писательницы!..

А что же мой роман, что моя «Жертва»? Где она, я уже и забыл о ней, увлекшись мыслями, которые она во мне возбудила. Или, лучше сказать, что скажу я вам о ней? Как выскажу я вам в сотый раз давнишнюю, старую новость? Но делать нечего, не рад, а готов – охота пуще неволи. Итак, изволите видеть: «Жертва. Литературный эскиз» есть одна из тысячи и одной филиппик против брака. Дело в том, что злодей-опекун влюбляется в свою племянницу и волочится за нею, а сиротка была девушка comme il faut[6], да к тому уж и любила другого. Дядюшка остался с носом и взбесился. Чтобы отомстить ей, он выдает ее насильно за негодяя, который ничему не верит, проматывает ее имение и делает ее несчастною. Да зачем же она выходила за него? – спросите вы. Разве во Франции нет законов против насилия? О, есть, и очень справедливые, даже очень снисходительные в отношении к свободе выбирать и переменять мужей и жен. Так в чем же дело? А вот в чем: девушка была слабого характера, не посмела противиться ненавистному дяде, хотя и знала, что имеет право не слушаться его, да автору надо было как-нибудь прицепиться к браку, хоть он тут не виноват ни душою, ни телом. В самом деле, прекрасная логика! Девушка погибает от слабости характера, а брак виноват! Но довольно, роман так плох, так дурен, что не стоит ни критики, ни внимательного рассмотрения. Мадам Монборн не имеет ни искры дарования и, вероятно, во Франции пользуется таким же авторитетом, как у нас на Руси г-да А. В. С. Д. и другие прочие. Не знаю, с чего вздумалось какому-то г-ну или какой-то г-же Z…. перевести этот роман на русский язык, как будто бы на Руси и без него мало дурных романов; еще менее понимаю, с чего этому таинственному г-ну или этой таинственной г-же Z…. вздумалось перевести его самым безграмотным образом, одним словом, самым московским переводом. Верно, это заказец какого-нибудь московского Лавока?.. Не угодно ли вам полюбоваться фразеологиею литературы толкуна и Смоленского рынка? «Обожая свою страну, любовь к отечеству сделалась страстью его пламенной и чистой души. – Слушаю, сударь! говорит бедный кучер, немного разуверенный (верно, rassure, то есть успокоенный?) сими словами. – Поди разузнай (разведай?) в этом доме о молодой и хорошенькой, которая там живет. – Видя ее такою, непостижимое предчувствие говорило всем сердцам», и пр. Кажется, довольно? Г-н или г-жа Z….! Если уже вам нельзя не переводить, то, бога ради, переводите романы только вроде этой «Жертвы» и не делайте хороших сочинений «жертвами» вашей безграмотности!..

Сноски

1 См. «Телескоп» 1834. Часть XXIII, стр. 249{8}.

2 задняя мысль (франц.). – Ред.

3 Все хорошо, все прекрасно, все важно, но на своем месте! (франц.). – Ред.

4 См. «Телескоп» год 1834. Часть XX, стр. 485{9}.

5 Эмансипированная женщина (франц.). – Ред.

6 порядочная (франц.). – Ред.

Комментарии

1 В повести Жанлис «Женщина – автор» Доротея говорит своей сестре Эмилии, ставшей писательницей: «…Не печатай никогда сочинений своих… Истинная героиня есть добродетельная мать и супруга» («Повести госпожи Жанлис, переведенные Н. Карамзиным», изд. II, ч. II. 1816, с. 10–11).

2 Брадаманта — персонаж поэмы Л. Ариосто «Неистовый Роланд».

3 См. прим. 58 к «Литературным мечтаниям».

4 Евангелие от Матфея, 25, 15.

5 Обращение спартанской женщины к своему сыну-воину, переданное Плутархом (в книге «Изречения лакедемонянок») и ставшее крылатым выражением.

6 Ср. «Евгений Онегин», гл. третья, строфа XXVIII.

7 Данное высказывание типично для Белинского, который в 30-е гг. отрицательно относился к утопическому социализму и, в частности, к учению Сен-Симона. Но в начале 40-х гг. «идея социализма» стала для Белинского «идеею идей, бытием бытия» (см. его письмо к В. Боткину от 8 сентября 1841 г.).

8 В упомянутой Белинским книжке «Телескопа» под рубрикой «Знаменитые современники» помещена статья «Александр Дюма» (из «Revue des Deux Mondes»). На странице, на которую дана отсылка, начинается разбор драмы Дюма «Антони», представляющей, по мнению автора статьи, покушение на священный институт брака. «Дюма, жрец страсти, создал идеальный апотеоз прелюбодеяния – Антони».

9 Здесь помещена статья «Феликс Неф» (из «Foreign Quarterly Review»). Статья рассказывала о просветительской и филантропической деятельности священника Ф. Нефа среди крестьян Верхних Альп во Франции. В тексте «Молвы» ошибочно напечатано: Феликс Фен.