Жизнь и похождения Петра Степанова сына Столбикова… Рукопись XVIII века. В. Г. Белинский

Не понимаем, что за охота такому почтенному и талантливому писателю, как г. Основьяненко, тратить время и труд на изображение глупцов, подобных Столбикову. Петр Столбиков сам, от своего лица, рассказывает историю своей жизни, и в этом рассказе не всегда бывает верен собственному характеру: из пошлого глупца, идиота, иногда вдруг становится он умным и чувствительным человеком, а потом опять делается глупцом. В поступках он также противоречит самому себе: то умно управляет имениями помещиков, то, сделавшись предводителем дворянства, подает губернатору проект о истреблении саранчи таким образом: пусть она ест хлеб, а мужики должны в это время оборвать у ней крылья, – или что-то в этом роде…

Ничем другим не можем мы объяснить этого странного направления такого замечательного дарования, каким владеет г. Основьяненко, как словом «провинция»… Можем ошибаться, но, пока не докажут нам противного, остаемся при своем убеждении; – мы вот что думаем: в провинции (разумеется, нет правил без исключения) – свое понятие о литературе, свой взгляд на изящное: идеал высокого и патетического заключается там в повестях Марлинского; идеал комического – в «Энеиде, вывороченной наизнанку»{1}. Одно стоит другого!.. Нет, господа! комическое и смешное – не всегда одно и то же; а смешное для толпы иногда совсем не смешно для образованного класса общества… Элементы комического скрываются в действительности так, как она есть, а не в карикатурах, не в преувеличениях. Вообще, такие провинциалы не худо сделали бы, если б подражали столичным жителям не в одних модах, но и в литературе; а для этого сперва должно присматриваться и изучать внимательно, что считается в столице смешным и острым и что плоским. Вот, например, какую бы великую пользу могло принести иному провинциальному «юмористу» внимательное чтение «Аптекарши» гр. Соллогуба, и особенно пристальное изучение лица «уездного франта в венгерке»{2}. Этот франт именно потому и смешон, что он – верное изображение действительного явления, а не карикатурное. Провинциальный автор, для вящего удовольствия своей уездной публики, сделал бы этого франта и пьяницей, и вором, и пошехонцем, так что соседи сочинителя «надорвали бы животики». Но в повести, на которую мы ссылаемся, франт есть то, чем он есть в действительности, и потому он смешон, а не отвратителен. Встретясь с таким господином в жизни, вы не могли бы смотреть на него без досады и презрения, но в повести он очень мил. Вот в каком смысле природа должна являться в искусстве умытою и очищенною…

В провинции есть общие предметы для смешного и общие места для его выражения: это обыкновенно такие вещи, над которыми смеяться в столице давно уже почитается смешным: французский язык, французские моды, иностранцы-гувернеры. Столбиков г. Основьяненка не потому, видите, дурак, что родился дураком, не потому не мог добиться отличать в картах масть от масти, что у него были грубые нервы и мало мозгу; даже не потому, что мошенник-опекун с умыслом дурно воспитывал его; а потому, что оный Столбиков провел несколько лет в пансионе у француза Филу… По понятию г. Основьяненка, все иностранцы – злодеи и мерзавцы; от них все зло на свете – и холод зимою, и жар летом, и ревматизм в старости, и незнание грамоты в детстве… Все иностранцы, выведенные в его повести, ссылаются в Сибирь, а иностранки делаются развратницами… Старая песня! Теперь всякому известно, что много было вреда для общества от разных выходцев, но что между ими бывали и достойные люди, сделавшие много добра. Да и кого должно винить во зле: французского ли маркера, который выдал себя за профессора, или русского помещика, который мог принять его за профессора?.. Вина была с обеих сторон, – и, право, нет никакой нужды обновлять таких старых вопросов, к которым теперь все так равнодушны. Кстати: почему автор не сказал, в каком пансионе воспитывался опекун Столбикова, члены суда, которые, вопреки законам, сделали его опекуном, и прочие лица, в такой наготе и так резко изображенные в романе?..

Воля почтенного автора, а право, он хорошо бы поступил, если б, вместо того чтоб повторять свои повести, принялся за такие очерки исторических лиц, как его «Головатый»[1] – эта поистине превосходная статья, обличающая в авторе большое дарование. Несколько таких статей – и за автором было бы упрочено почетное место в нашей литературе…

Примечания

Жизнь и похождения Петра Степанова сына Столбикова… Впервые – «Отечественные записки», 1842, т. XX, № 1, отд. VI «Библиографическая хроника», с. 7–8 (ц. р. 31 декабря; вып. в свет 2 января). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. VI, с. 327–329.

Сноски

1 «Отечественные записки», 1839, том VI, октябрь.

Комментарии

1 Имеется в виду «ирои-комическая» поэма «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку» Н. П. Осипова (ч. 1, 2–1791, ч. 3–1794, ч. 4–1796). Поэма была дописана А. Котельницким: «Окончание Вергилиевой Энеиды, вывороченной наизнанку» (ч. 5–1802, ч. 6–1808).

2 В том же номере «Отечественных записок», где была напечатана данная рецензия, критик опубликовал статью «Русская литература в 1841 году», где высказал свое мнение об «Аптекарше» В. А. Соллогуба (см.: наст. т., с. 331–332), а также рецензию на второй том «Русской беседы» (СПб., 1841), в которой призывал «полюбоваться» персонажем повести – безымянным «франтом в венгерке» (см.: Белинский, АН СССР, т. V, с. 592).