собственному

опыту общения с сектантами. Народническое сознание лишь увеличивает пропасть между «народом» и «интеллигенцией», «народом» и «культурой», ему не

открывается духовная глубина народной жизни, в которой исчезают все различия, связанные с социальными оболочками.

IV

Народническое понимание народа давно уже подверглось социологическому разложению. Народа в социологическом смысле просто не существует, он

распадается на классы, подклассы, группы с разнообразными интересами, с разнообразной психикой. И крестьянство не представляет в чисто социальном

отношении единства, оно уже значительно дифференцировано. Марксизм нанес непоправимые удары старому народническому сознанию с его верой в

органическую цельность народа, с его цеплянием за остатки первоначальной, патриархальной демократии в России. Народ материалистически не может

быть воспринят. Подлинно существует лишь народ в метафизическом смысле слова, и только этот народ глубже всех социальных оболочек. Народ есть

мистический организм, который был уже тысячу лет тому назад, и пребудет в вечности. В современном французском народе с его буржуазной культурой

мы узнаем черты средневекового французского народа с его старинной доблестью, так ярко вспыхнувшей во время войны, с его старой рыцарской

культурой. И в современном русском народе мы узнаем черты народа смутной эпохи и даже удельного периода, – народа, в котором доброта и смирение

перемешаны со склонностями к анархии и раздорам. Существует единый в своей неповторимости индивидуальный народный лик, который может быть

искажен, но не может быть уничтожен. Этот народ, не поддающийся никакому социологическому определению и разложению, есть нация, и опознается он в

национальном, а не народническом сознании. Выразительницей и носительницей национального сознания должна быть высшая интеллигенция страны,

духовная аристократия, состоящая из личностей более высокого качественного уровня. Национальное сознание есть сознание качественное, а не

количественное. Народническое же сознание было в конце концов преклонением перед количеством, перед простой массой; оно покоится на вере в

имманентную правду массового коллектива, правду бессознательной простоты. Народничество есть отказ от всяких сложных мировых задач, выходящих за

пределы видимого горизонта, оно стремится к облегчению через упрощение. Высшее национальное сознание должно хранить сотворенные ценности и

творить новые ценности народа как великого исторического целого; оно связывает далекое прошлое с далеким будущим. Ценность великого русского

государства, завоеванная русским народом в долгой и мучительной истории, понятна лишь для национального сознания и непонятна для сознания

народнического, которое всегда имело анархический уклон. Народническое сознание считает вполне возможным отвергнуть смысл всей русской истории и

вернуться к ее истокам, чтобы проделать всю историю сызнова, без неправды государства и неправды культуры. На дне народнического сознания всегда

лежит чувство, отвергающее государство и культуру, как купленные слишком дорогой ценой. Но если верить в бессознательную правду народа, то

неизбежно признать, что народ в своей подсознательной стихии согласился купить дорогой ценой государство и культуру и не остановился перед

тысячелетними жертвами.

Лишь крайний рационализм может признать в этом насилие над народом, эксплуатацию народа. Национальное сознание постигает место России в мире и ее

великое призвание, для него существует прежде всего целое, а не части, для него не безразлично величие и сила России. Народническое сознание –

прежде всего провинциальное и частное и в этих чертах своих сознание мещанское.

Старый, реакционный русский национализм кончился. Необходимо новое, творческое национальное сознание, которое освободило бы от отравляющих

воспоминаний и ассоциаций прошлого. Перед национальным сознанием стоит прежде всего великое творческое задание, долженствование, а не данность,

которой мы довольны и перед которой идолопоклонствуем. Национальное сознание должно быть свободно от всякого шовинизма, от всякого самохвальства

и самодовольства. Народничество в более глубоком смысле не менее реакционно, чем старый национализм; оно приковано к прошлому, оно мешает

раскрепощению духа. Сейчас это старое, но по-новому переживаемое народничество раздирает единство русской революции, истребляет самую идею единой

нации и мешает переходу к творчеству новой жизни. Народничество дает санкцию той вражде к культуре, к образованным, к людям духа, которая в

нынешний день может превратиться в великое национальное бедствие, не меньшее, чем глад, мор и нашествие иноплеменников. Оно враждебно всякой

производительности и жаждет раздела. Новое творческое национальное сознание родится у нас в муках и испытаниях, через раздор и разделение. Лишь

меньшинство сознает сейчас единство России, единство русского народа, лишь меньшинство обращено к ценностям великого целого.

Но меньшинство может быть правее большинства и может духовно победить. Лишь духовное, религиозное перерождение русской демократии приведет ее к

сознанию великих, сверхклассовых, всенародных ценностей, обратит ее от интересов к правде и истине.

«Русская мысль», с. 90-97, июль-август 1917 г.

Германские влияния и славянство

I

Борьба партий и классов, политические и социальные страсти многих заставляют забывать, что русская революция протекает в атмосфере страшной войны

и что все партийные группировки с их громкими лозунгами создаются под давлением войны. Партии с их программами и тактиками не могут сейчас

предстать в чистом виде, все они не таковы, какими были бы в мирное время, в спокойных условиях политической деятельности и социального

реформирования общества. В нынешний трагический момент русской истории все партии определяются прежде всего своим отношением к войне и к

международной политике. Реально в России сейчас существуют только две партии – партия патриотов, желающих спасти родину, не потерявших здорового

национального и государственного чувства, сознающих ответственность за все будущее России, и не-патриотов, отрицающих самостоятельную ценность

национальности, равнодушных к родине, к ее чести и достоинству, предающих ее или из фанатической приверженности отвлеченным утопиям и ложным

интернационалистическим идеям, или из низкой корысти и продажности. Деление на партии «буржуазные» и «социалистические» сейчас имеет лишь

словесное значение, это – условная фразеология. Плехановская социалистическая группа «единства» признана «буржуазной» исключительно за ее

патриотическую деятельность. А элементы черносотенные, скрывающиеся под маской большевизма, готовы признать «социалистическими» за их

антипатриотическую деятельность. Дело тут совсем не в социализме, взятом по существу. Серьезный разговор о социализме исторически несвоевременен

и неуместен. Не до социализма теперь русскому народу и русскому государству, не до жиру, быть бы живу. Можно признавать некую правду социализма,

но в данный исторический час я буду за всякую партию и за всякий класс, которые будут настроены патриотически и национально, будут спасать родину

от гибели. Только такие партии и такие классы могут быть признаны истинно прогрессивными. Антипатриотический, антинациональный,

антигосударственный социализм глубоко реакционен, для него не будет места в будущей свободной России. Русский революционный социализм у нас

нравственно провалился и опозорился, потому что он оказался не патриотическим, не национальным и не государственным в момент величайшей опасности

для родины, и на него легла зловещая тень германского влияния. Русский интернационализм есть изнанка германского империализма. Это – объективно

так, независимо от субъективного сознания отдельных интернационалистов, которые могут быть искренно увлечены этой идеей. Патриотическая

деятельность Керенского за последнее время не характерна для нашего революционного социализма. Много характернее г. Чернов или меньшевик-

интернационалист Мартов, не говоря уже о большевиках. Все время следует помнить, что партии у нас в значительной степени представляют фикции,

партийные ярлыки – условные знаки. За этими знаками скрывается реальная борьба, совсем не то означающая, что выражено в словах.

Интернационализм на русской почве есть германизм, русский пацифизм есть германское расслабление русской национальной воли. К чему привели

интернационалистические и пацифистские идеи на русской почве? Они поколебали единство русского государства, убили в народе нашем чувство

национального сцепления, деморализовали и распылили русскую армию, подорвали всякое доверие к нам союзников, довели Россию до унижения и позора.

Плоды интернационализма горьки для России, но очень сладки для Германии. Германские влияния не следует непременно понимать как подкуп, шпионаж и

предательство русских. Немало у нас оказалось предателей, продававших свое отечество и провозглашавших германские лозунги, были они и при старом

строе, и при новом. Но не это существенно. Самое важное то, что слишком многие русские находятся под духовным влиянием германизма, внутренне

отравлены его ядом, одержимы бесами, выпущенными германцами против России, потеряли свое национальное обличье. Русский народ не только

материально ослаблен в своей борьбе с Германией, но он прежде всего духовно ослаблен, он не сознает своей идеи в мировой борьбе, не собрал своих

духовных сил для несения тех жертв и испытаний, которыми эта борьба сопровождается. В страшную минуту, решающую судьбу народа, когда соединилась

война с революцией, у русского народа нет своего слова, он говорит на чужом языке, произносит чужие слова – «интернационализм», «социализм» и т.

д., искажая европейский смысл этих слов, выговаривая их на ломаном языке. У русского народа могло бы быть и должно было бы быть свое слово в тот

исторический час, когда разыгралась страшная борьба мира славянского и мира германского. Но пассивность и женственность русского народа, его

подверженность чужим влияниям мешает ему сознать свою идею и выговорить свое слово. Германии необходимо было, чтобы в час борьбы страсть

классовая победила в русском народе страсть национальную, а эти две страсти – основные в жизни народов.

II

Германский дух, мужественный и насильнический, поработил русскую душу раньше, чем начал порабощать тело России. И действовал он разными путями.

Соблазн интернациональной социал-демократии был одним из путей онемечения и порабощения души России, обезличения русской интеллигенции. Но для

самой Германии эта интернациональная социал-демократия оставалась национальной и была одним из выражений германской идеи. Всем тем, которым такое

утверждение может показаться неоправданным, советую перечесть хотя бы замечательную книгу К. Маркса «Революция и контрреволюция в Германии».

Книгу эту мало знают и помнят. Какой сильный и острый ум, какой блестящий публицистический талант! Как мог этот оригинальный и острый ум породить

всех этих серых марксистов, которых нельзя отличить друг от друга? Впрочем, породил же Толстой толстовцев! Маркс говорит сильным и властным

языком германского империализма, в нем нет и следов гуманитарного интернационализма и пацифизма. Он прекрасно сознает расовое призвание германцев

цивилизовать славянский восток, в германизации славян он видит прогрессивный революционный процесс и даже почти классические формулы германского

империализма. Германская раса – высшая; славянская раса – низшая. Высшая раса имеет право завоевывать, колонизовать и цивилизовать низшую расу.

Самоопределение низших национальностей есть реакционная попытка. Как далек Маркс от декламации его учеников на тему «без аннексий и контрибуций»

и «свободное самоопределение народностей». Маркс исходит из того, что «со времени Карла Великого немцы постоянно направляли упорные усилия на

завоевание, колонизацию или, по крайней мере, цивилизование европейского востока» («Революция и контрреволюция в Германии», стр. 79). Об

освободительных попытках поляков он говорил: «Однако было еще спорно, следует ли целые области, населенные преимущественно немцами, и большие

совершенно немецкие города уступить народу, ничем не доказавшему своей способности выйти из феодального состояния» (стр. 80). О чешских

освободительных стремлениях он говорит: «Богемия впредь может существовать лишь в