передовые европейские страны. Русские гордятся
тем, что они – самый передовой народ в мире, самый демократический народ, что пример буржуазных европейских народов им не указ, что они научат
Запад и раньше Запада осуществят идеалы социализма. Радикальная и демократическая партия народной свободы оказалась у нас крайней правой, почти
реакционной, до того «буржуазной», что под ее флагом небезопасно выступать в наши дни. Явление – вполне восточное, для Запада с трудом понятное.
Социал-демократы – крайние западники, с Запада заимствовавшие свое учение, всегда отрицавшие всякую самобытность России, вдруг превратились в
своеобразных славянофилов, исповедующих какой-то русский социалистический мессианизм, верующих в свет с Востока, который распространит лучи свои
на буржуазную тьму Запада. Западные учения об эволюции, о ступенях развития, о значении развития промышленности и культуры для всяких социальных
достижений были забыты. У русских социал-демократов ничего не осталось от марксизма, кроме веры в исключительную миссию всесильного пролетариата.
Самые широкие круги оказались захваченными верой в исключительный демократический и социалистический мессианизм русского народа, в его призвание
первым осуществить социальный рай. И это в стране промышленно и культурно очень отсталой, где народная масса в значительной своей части
безграмотна, лишена элементарного просвещения, не имеет никакого гражданского воспитания и гражданской подготовки. Но русские верят в социальное
чудо и не хотят знать законов, по которым живут другие народы. В русской революционной стихии загорается вера, что Небесный Иерусалим вдруг
сойдет на русскую землю. В этом сказывается исконная русская вера в чудодейственный скачок, которым достигается социальная правда и социальное
благо без исторического труда и длительных усилий. И это есть выражение старой русской пассивности, русской нелюбви к ответственному деланию
истории, русской женственности, старой привычки русского человека, что все за него должен кто-то сделать.
Идеология русской революции, поскольку можно ее обнаружить за оргией интересов и темных инстинктов, основана на вере в народ, в его правду и
мудрость, на идеализации народа как простонародья, как класса трудящихся, как рабочих и крестьян, а не как великого целого, не как мистического
организма. И идеология нашей революции проникнута глубоким недоверием к культуре, к творческому созиданию, к личной инициативе и личной
ответственности, к значению качеств в общественной жизни. Подозрительное и враждебное отношение масс к «образованным» санкционируется
революционным сознанием. В восстании количеств против качеств видят демократическую правду. Это все свойства исконного русского народничества,
народнической психологии и народнических идей, некогда мечтательных, ныне же действенных и примененных к жизни. Происходит народнический
эксперимент огромного размера. Народничество не верит в культуру личности и не хочет с ней сообразоваться, оно верит лишь в народный коллектив.
Это – какая-то лжесоборность, лжецерковность, подмена церкви как единственного истинного коллектива. Можно ли сказать, что этот русский народный
коллективизм есть высшая ступень бытия, можно ли верить в то, что он опередил Европу, скованную нормами буржуазной культуры? В это, по-видимому,
поверили не только наши социалисты-народники, но и наши социал-демократы, в это хотят верить и разные русские писатели и мыслители, склонные
находиться в обладании стихией. И это есть самый большой русский соблазн, соблазн социальным чудом, русский самообман и иллюзия, сонная греза, от
которой предстоит тяжкое пробуждение.
II
Русское революционное народничество связано с прошлым, а не будущим, народнические иллюзии – порождение старой, а не новой России. Ныне
разлившийся и разбушевавшийся русский социализм не есть творчество новой жизни – в нем чувствуется вековая неволя русского народа, русская
безответственность, недостаточная раскрытость в России личного начала, личного творчества, исконная погруженность в первобытный коллективизм,
коллективизм натурального состояния. В основе русского социализма лежит русское экстенсивное хозяйство и русский экстенсивный склад характера.
Поэтому пафос русского социализма есть вечный пафос раздела и распределения, никогда не пафос творчества и созидания. Переход к социализму не
мыслится у нас как переход к интенсивной культуре. Не только у социалистов-народников, но и у социал-демократов интенсификация культуры
совершенно отодвинута на второй план и не вдохновляет. Источника социальных бедствий и зол русские слишком исключительно склонны искать в злой
воле людей, буржуазных и имущих классов, и никогда не ищут его в низком уровне культуры, в слабой степени овладения стихийными силами природы.
Русские социал-демократы всегда очень плохо усваивали себе ту сторону марксизма, которая кладет в основу социального процесса развитие
производительных сил, и очень хорошо усваивали себе другую сторону, которая проповедовала классовую ненависть. Для русского социализма аграрный
вопрос всегда был вопросом передела земли и не был вопросом подъема сельскохозяйственной культуры. Русские революционеры и социалисты считали
себя не «буржуазными» потому, что у них слабы инстинкты производительные, что они исключительно поглощены социальной моралью распределения.
Связывать рост народного благосостояния с ростом производительности труда и с интенсификацией культуры у нас всегда признавалось «буржуазным».
Проблема социальная превратилась у нас в проблему розыска тех «подлецов» и «мерзавцев», тех «буржуев», от которых идет все зло. Исключительный
морализм приводит к морально некрасивым результатам и парализует чувство личной ответственности. Объективная и созидательная сторона социальной
проблемы совершенно исчезла. Социализм мыслится не как задача регуляции стихийных природных сил, не как гармонизация целого, а как классовая
Экстенсивная и распределительная природа русского социализма наводит на мысль, что в русском социализме слишком многое должно быть отнесено на
счет остатков первоначального состояния первобытной демократии, того сельского коммунизма, с которого началось развитие народов. Россия всегда
была и осталась огромным мужицким царством, страной землепашцев, страной экстенсивного хозяйства и экстенсивной культуры, с неразвитыми классами
и сословиями, с недостаточно дифференцированной личностью, с невыраженной активностью и самодеятельностью. Хотя Россия давно уже вступила на путь
капиталистической промышленности, но она не сделалась «буржуазной» страной, не перешла еще к более интенсивному хозяйствованию и к более
дифференцированному социальному строю. Уличные крики сегодняшнего дня о «буржуазии» и «буржуазности» есть смесь демагогии с невежеством. Роль
«буржуазии» в России все еще совершенно ничтожна, ее у нас нет еще в настоящем, европейском смысле слова. Этим, быть может, объясняется, что так
поздно у нас завоевана политическая свобода. Все тонет в этой огромной, серой массе крестьянства, связанной с землей и мечтающей о переделе
земли. Русский царизм был по природе своей мужицко-демократическим. Его подпирало то самое крестьянство, которое сейчас внешне соблазняется
социализмом, хотя и ненадолго. Ни дворянство, ни буржуазия не играли у нас надлежащей роли, и потому в России не развилась общественная и
политическая самодеятельность. Верхний культурный слой всегда у нас был очень тонок, не шел вглубь, и его легко разорвать. Вражда к
«образованным» черносотенников и большевиков имеет один и тот же источник и одну и ту же природу, это – вражда экстенсивного душевного уклада,
жаждущего раздела, ко всякой творческой интенсивности. Мужицкое царство раньше всего ждало от царя, а теперь всего готово ждать от фиктивного
существа, именуемого социализмом, но психология остается такой же пассивной и антикультурной. И все будущее России зависит от подъема культуры в
крестьянстве, духовной и материальной.
III
Русская левая интеллигенция в своей массе всегда находилась в рабстве у мужицкого царства и идолопоклонствовала перед «народом». Теперь
приходится за это расплачиваться. Те, которые составляют ныне в высшей степени порядочную и корректную партию народных социалистов, – типичные
интеллигенты-народники. Но их уже бойкотируют, их отказываются признать социалистами. Революционное народничество в плодах своих само себя
поедает. Народничество сейчас торжествует, оно сделалось господствующей религией. Но это торжество есть в то же время и крушение народничества,
его конец, его идейная смерть. Жизненный опыт показал, что нет никаких оснований верить в эмпирический народ, в количественную массу, что
поклонение ему есть идолопоклонство и ведет к угашению духа, к измене живому Богу. Народ должен верить в Бога и служить Ему, в народ же нельзя
верить и нельзя служить ему. Поклоняться можно лишь качествам, никогда не количествам. Народ должен подняться до более высокой духовной и
всяческой культуры, в народе должна раскрыться человеческая личность, ее качества, ее ответственное творчество. Опыт русской революции
подтверждает правду «Вех». Эту правду на горьком опыте скоро познают и признают те интеллигенты, которые на «Вехи» яростно нападали. В огромной
массе народа, крестьян и рабочих раскрылась не высшая правда, а темные еще инстинкты. Засилье темного мужицкого царства грозит русскому
государству и русской культуре качественным понижением, разложением достигнутых ценностей, и ответственность за это падает не на самый народ,
который стремится к свету и неповинен в том, что его так долго держали в тьме, а теперь, вдруг, поставили перед непосильными задачами.
Ответственность прежде всего падает на революционную, идолопоклонствующую перед народом интеллигенцию, которая не может быть источником света. И
более всего неправы те, которые хотят придать этому народничеству религиозную окраску.
Христианство призывает верить не в количественную массу, а в божественный образ в человеке, который может быть закрыт и погружен во тьму, и
который нужно раскрыть трудным путем религиозного подвига и духовной культуры. Лишь преодоление первозданной тьмы и звериного образа в человеке
раскрывает образ Божий. И это всегда есть качество, а не количество. Христианство не отменяет заповедей Ветхого Завета для грешного, темного еще,
рабствующего внешней природе человечества. Выше правды закона, правды государства и культуры с их нормами – не произвол и анархия, не возврат к
первобытному, естественному состоянию, а благодатная свобода, восхождение к состоянию сверхприродному. Пагубное заблуждение связывает русское
народничество с русским христианством – оно скорее связано с исконным русским язычеством, с порабощением христианского откровения о личности
русской стихии земли. Русский социализм и коллективизм, которые многим кажутся столь оригинальными и вызывают извращенное шовинистическое
чувство, есть в сущности остаток первоначального натурализма, первобытного коммунизма, в нем чувствуется еще неполная освобожденность от
состояния орды. Возникновение культурного и прогрессивного социализма у нас еще впереди. Пока же у нас торжествует реакционный социализм,
связанный со столь же шовинистическим самомнением, как и наше черносотенство, как и старый наш национализм. Пока оригинальность русского
социализма выражается прежде всего в том, что он понижает производительность труда, т. е. отбрасывает назад. Вся задача России в том, чтобы в ней
раскрылась качественно более высокая и свободная жизнь личности и чтобы всякий новый коллективизм прошел через очистительный огонь личного
перерождения и повышения. Оригинальность России не может заключаться в том, что она останется навеки в состоянии природного, первоначального
коллективизма. И Россия должна пройти через личную культуру и обнаружить в ней оригинальность и своеобразие. Народничество отныне не может уже
никого вдохновлять, оно превратилось из прекрасной мечты в тяжелую действительность, оно переживает последние свои дни. После отрезвления должен
начаться суровый закал личности, переход к ответственной творческой работе. Поклоняться будут Богу живому и единому, а не
