– в нем правда перемешана с ложью, христово с

антихристовым, начало освобождающее с началом порабощающим. Социализм – очень сложное явление, и идейно сложное, и жизненно сложное. И нельзя

быть просто другом социализма или врагом его. Антихристов соблазн основан на том, что последнее зло является в обличье добра, что этого

последнего зла нельзя различить по внешности, что злая сила действует во имя блага человечества, во имя высоких, справедливых, прекрасных целей,

во имя равенства и братства, во имя всеобщего счастья и благополучия. На этом основана вся соблазнительная диалектика антихристова духа,

раскрытая Достоевским. Дух этот принимает все эти искушения, отвергнутые Христом в пустыне. Дух этот совершает инквизиторские насилия во имя

блага и счастья людей, во имя справедливости и равенства. Социализм, как религия, и есть прежде всего принятие первого искушения, искушения

хлебами. «А видишь ли Ты сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлеба, и за Тобой побежит человечество, как стадо, благодарное

и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Твою и прекратятся им хлеба Твои». И послушное стадо побежит за теми, которые

соблазняют его превращением камней в хлеба. Большевизм идет по стопам Великого Инквизитора. Во имя счастья и равенства дух этот хотел бы

истребить все возвышающееся, все качественное, все ценное, всякую свободу, всякую индивидуальность. Дух этот проповедует всемирное равное

блаженство в небытии. Дух этот ненавидит бытие как качество, как возвышение, и во имя равенства и блаженного успокоения истребляет его и

повергает в небытие. Духу этому ненавистен тот онтологический аристократизм, который лежит в основе всякой подлинной религии и более всего –

христианства, аристократизм духовной свободы и духовного первородства, божественного происхождения человека. Этот дух хамизма утверждает низкое

происхождение человека. Люди – не сыны Божьи, а сыны мира. Из самых низин материи и материальной тьмы хочет он вызвать бунт и восстание во имя

уравнения бытия с небытием, во имя погружения всех качеств бытия в бескачественное небытие. Это – мистический коммунизм.

Дух этот принимает не только первое искушение хлебами, но и два других искушения, и на них хочет он создать царство мира сего. Дух этот

соглашается поклониться царству мира сего и броситься в бездну. Всемирный революционный социализм большевиков хочет превратить камни в хлеба,

броситься в революционную бездну в надежде на революционное чудо и основать вековечное царство мира сего, подменяющее царство Божье. Эта религия

социализма во всем противоположна религии Христа, которая учит, что не единым хлебом жив будет человек, но и словом Божьим, учит поклоняться

единому Господу Богу, а не царству мира сего, и отвергает искушение чудом во имя свободы. Религия социализма хочет истребить все качества бытия,

все возвышающееся, и утопить в царстве небытия. Она отвергает свободу, свободу сынов Божьих, и принимает необходимость и принуждение сынов мира

сего, детей низшей материи. Соблазн мирового социального катаклизма, «прыжка из царства необходимости в царство свободы» и есть соблазн

искушением броситься в бездну, искушением социального чуда. Социальная революция, приобретающая мистическую окраску, и есть третье искушение,

отвергнутое Христом во имя духовной свободы человека. Этому искушению должна быть противопоставлена социальная трезвость как требование

аскетической религиозной дисциплины. Социализм как проблема социальной политики и социальной этики, как социальный реформизм, как реальное

улучшение положения трудящихся, дающее хлеб насущный, религиозно нейтрален и может составить неотъемлемую часть христианского отношения к жизни.

В социализме есть своя великая правда. Но этот праведный социализм исходит из свободы человеческого духа и не допускает порабощения человеческого

духа хлебам и темным безднам, сулящим чудесное блаженство в земном царстве. Социализм же, мечтающий о создании всемирного царства механическими

революционными чудесами, есть антихристов соблазн, он отрицает свободу духа и лишает человека его богосыновства.

III

Русские по женственной природе своей легко поддаются соблазнам двоящихся образов, соблазнам зла, принявшего обличье добра. Самозванство так

характерно для русской истории. В ней часто являлись образы двоящиеся, природа которых неопределима, не личности, а личины. В наших мистических

народных сектах немало было таких личин, двоящихся образов, лже-христов и лже-богородиц. В русском народе есть очень своеобразная мистическая

стихия, стихия хлыстовская, уходящая в глубину языческих корней народной жизни. Русское хлыстовство в конце концов связано с неверным,

болезненным взаимоотношением мужественного и женственного начала в русской народной душе и русском народном характере. В мистической глубине

русского народа не произошло внутреннего брака, истинного соединения мужественного и женственного начала в народном характере. Душа народа

остается женственной, оторванной от начала мужественного, вечно ожидающей жениха и вечно не того принимающей за своего суженого. На этой почве

развилась метафизическая истерия в русском народном характере. Ее раскрыл Достоевский. На этой почве расцветает всякого рода одержимость.

Одержимость большевизмом есть новая форма исконного русского хлыстовства. Это хлыстовство одинаково может быть и черным, и красным, хлыстовским

героем одинаково может быть и Григорий Распутин, и Ленин. И все это будет явлением пассивности, а не активности русской души, ее дурной и

болезненной, истерической женственности. Большевики, конечно, находятся в обладании какого-то неведомого им духа, они насквозь пассивны и вводят

лишь в заблуждение своей кричащей революционной внешностью. Мужественный, активный дух никогда не будет в обладании таких стихий.

У более мужественных народов Запада, получивших католическое или протестантское религиозное воспитание, более резко очерчены все границы, более

отделено добро от зла, Бог от диавола, чем в русской безбрежности. Мир католический соблазнялся диаволом, как злом, но этот резко оформленный,

кристаллизованный и познавший свои границы мир нелегко соблазняется антихристом – злом, принявшим обличье добра. Сатанизм, диаволизм был всегда

специальностью мира католического, романского; антихрист же есть специальность мира православного, славянского, с его безбрежностью и

безгранностью. Диаволом не соблазнить русскую душу, антихристом же легко можно ее соблазнить. Диавол предполагает различение, антихрист же

основывается на смешении и подмене. Это – очень интересное противоположение религиозной психологии. Сатанические секты невозможны на русско-

православном Востоке, но очень возможны смешения лже-христа с Христом истинным, и в русских мистических сектах это всегда происходит. Чистый

культ Девы Марии легко смешивается с астартизмом, Богородица отождествляется с языческой богиней земли.

Запад забронирован, забронирован всей своей религией, своей культурой, всей своей активной, мужественной историей, своим рыцарским прошлым, своим

свободным подчинением закону и норме. Это делает Запад малочувствительным к мистическим веяниям антихристова духа. Чувство антихриста есть

религиозная специальность России. Оно всегда было в народной религиозной жизни, в наших сектах, в нашем старообрядчестве. Одинаково можно найти

это чувство и в низах народной жизни, и на вершинах, в русской литературе, у Достоевского и Соловьева, в современных религиозных исканиях. В

русской природе нет резкого разделения добра и зла. Русских пленяет зло как добро, само же зло, не принявшее обличья добра, редко пленяет их. Вот

почему для русских страшен не диавол, а антихрист – последнее, грядущее явление зла. И у русских особенную силу приобретает религия

революционного социализма, магического социализма, религия большевизма, пленяющая равенством, справедливостью и всемирным торжеством

окончательной социальной правды и социального рая. Западный социализм – законнический; русский же социализм – беззаконный. Большевизм есть

русское, национальное явление, это – наша национальная болезнь, которая и в прошлой русской истории всегда существовала, но в иных формах.

Германия пользуется этой болезнью русского духа, обращая ее в свое послушное орудие. Мужественный германский дух совершает насилие над

женственной русской душой, злоупотребляя ее болезненной пассивностью и истеричностью. Германизм предполагает быть женихом невестящейся русской

земли. Победить эту русскую болезнь нельзя одними рациональными, государственными, политическими методами лечения. Победить ее можно лишь

религиозно, лишь противоположив ложному подобию Добра подлинную силу Добра-Христа. Антихристово царство в этом мире может быть лишь результатом

неудачи дела Христова в мире – оно попробует соединить насилием тот мир, который не соединится в любви и свободе Христовой. Если антихристово

начало восторжествует, то вина падет на христианский мир, на христианское человечество, на его духовную буржуазность. Христиане не проявляют и

сотой доли той энергии, которую проявляют большевики. Правда, энергия последних – кажущаяся, призрачная, она есть лишь одержимость. Но величайшее

дело есть соединение всех сил христианского мира против грядущего зла, ибо борьба с ним должна вестись не только во внешнем, политическом и

социальном плане, но и во внутреннем, духовном и религиозном плане.

«Русская свобода», № 16-17, с. 3, 11 июля 1917 г.

Объективные основы общественности

I

Ход русской революции обнаружил, что основной и насущной нашей потребностью является потребность в просвещении, в знании, в более сознательном

отношении к общественной жизни. Мы объяты тьмой, и правят нами бессознательные стихийные движения. В тьму эту погружены не только народные массы,

но и широкие круги русской интеллигенции. Русская революционная интеллигенция, которая претендует нести свет народу, никогда не была истинно

просвещенной, образованной, культурной, она была полупросвещенной, ее сознание было задето лишь поверхностным просветительством. А

полупросвещение, поверхностное просветительство хуже той совершенной непросвещенности, в которой живет народ, если народ не утерял еще своей

непосредственной органической веры. Поверхностное просветительство легко приводит к нигилистическому отрицанию всех святынь и ценностей. В

русской интеллигенции полупросвещение и породило нигилизм, в котором многие видят своеобразное порождение русского духа. Когда этот нигилизм

полупросвещения распространяется в народные массы и заменяет в душе народной угасшую веру, то начинает разрушаться вся национальная,

государственная и культурная жизнь. Тогда начинаем сознавать мы, что нуждаемся более всего в настоящем просвещении, которое ничего общего не

имеет с рассудочным и отрицательным просветительством. Настоящее просвещение научило бы нас тому, чему не научает полупросвещение, – познанию

объективных начал общественности. И тогда не происходило бы тех оргий развращенной социальной мечтательности и субъективного человеческого

произвола, которые ныне происходят. Рассудочное просвещение, т. е. полупросвещение, бессильно раскрыть объективный разум в общественной жизни,

объективные ее принципы, оно всегда благоприятно человеческому субъективизму, оно воспитывает неуважение к истории и игнорирование природных

основ общественной жизни. Русскому интеллигентскому полупросвещению всякая закономерность в природной и общественной жизни представляется

довольно-таки «буржуазной» и для революционного, пролетарского мышления необязательной. Столь же «буржуазными» представляются и все нормы

общественности, заложенные в общем разуме и общей совести. Всякое сознание обусловленности общественной жизни объективными космическими началами

представляется порождением «буржуазного» мышления тем, которые мыслят «пролетарски»,[1] т. е. без всяких традиций мысли, без всяких связей с

глубокими истоками жизни. Такое «пролетарское» мышление не хочет знать отечества, не хочет знать происхождения, т. е. отвращается от глубоких

основ всех вещей, от глубоких корней. Это и есть враждебный культуре нигилизм, провозглашающий во всем безграничный произвол сынов, порвавших

всякую связь с отцами. Такого рода «пролетарское» и интеллигентски-полупросвещенное мышление и не пытается раскрыть и познать