движется утопиями, в которых должен быть преодолен его конфликт с историей, преодолен конфликт свободы и необходимости, творчества и объективации. И он постоянно разочаровывается в этих утопиях, которые пытался реализовать. В этом отношении характерна судьба марксизма, доктрины очень сильной. Всегда остается трагическая ситуация человека в истории, и эта трагическая ситуация непреодолима, поскольку человек остается внутри истории. История остается злой силой в отношении к человеческой личности, но сила эта находится внутри человека. История может быть вобрана внутрь человека, быть сознана как его собственная судьба. Сознание неудачи истории совсем не означает, что она лишена всякого смысла, и что человек должен от нее отвернуться, и что он может от нее избавиться. Он должен изживать свою судьбу в истории, внося в нее трансцендентный смысл и свет. Самая грандиозная попытка примирения долженствования (в кантовском смысле) и исторической реальности была сделана Гегелем. Но антиномия человека и истории, конфликта того, что должно быть, с тем, что есть, разрешима лишь в эсхатологической перспективе. Смысл истории трансцендентен в отношении к феноменальному, объективированному миру. История не есть развитие Духа, как думал германский абсолютный идеализм, она трагична и разорвана противоположностями. Но наиболее интересующий нас сейчас вопрос есть вопрос о судьбе откровения в истории. Христианское откровение происходит в истории, и христианство придает особенное значение истории. Но с этим связаны и границы абсолютной истинности откровения, в этом источник его относительности, затемнения вечного временным. Откровение должно было войти в историю, чтобы свершилась судьба человека. Судьба эта связана с метаисторическим и трансцендентным в отношении к этой самой истории. Откровение должно освобождаться и очищаться от власти исторического, вернее, от власти историзма, от абсолютизации относительного. В этом значение и исторической библейской критики. Наступают времена, когда это освобождение и очищение делается необходимым для самого существования христианской веры, подвергающейся величайшим опасностям. Это обозначает конец исторического христианства и переход к христианству эсхатологическому. Переход этот будет менее всего означать наступление натуралистической религии, как думали в века новой истории, когда времена еще не наступили и был иной момент в диалектике духа, чем ныне. Мы живем накануне не натуралистической религии, а религии духовной. И этой новой духовной эпохе предшествуют новые формы безбожия, которые тоже нужно рассматривать как экзистенциальную диалектику человеческого и божественного.
Глава VI. НОВЫЕ ФОРМЫ БЕЗБОЖИЯ. ОПТИМИСТИЧЕСКОЕ И ПЕССИМИСТИЧЕСКОЕ, ДНЕВНОЕ И НОЧНОЕ БЕЗБОЖИЕ. ПОЛЬЗА БЕЗБОЖИЯ ДЛЯ ОЧИЩЕНИЯ ОТ РАБЬЕГО СОЦИОМОРФИЗМА И ИДОЛОПОКЛОНСТВА
Мы живем в совсем ином мире, чем мир XVIII и XIX века. И безбожие XX века совсем иное. В предшествовавшие два века было дневное безбожие просвещения, оно основано было на вере в верховенство разума. Говорю «вере», потому что существовала вера в разум, ныне пошатнувшаяся. Современное безбожие нужно характеризовать как безбожие ночное, отражающее тоску, ужас, безнадежность современного человека. Все стало более предельным, обнаженным. Человек вышел из серединного рационального царства. Вместе с тем атеизм стал более сложным и утонченным, он не связан, как прежде, с элементарным материализмом и позитивизмом, с оптимистической верой в бесконечный прогресс и главенствующую роль разума. Раньше сознавший свою самостоятельность разум восставал против Бога. Теперь восстает против Бога иррациональная сила жизни. Раньше говорили: «Мир сам по себе хорош и бесконечно развивается, поэтому Бога нет и Он не нужен». Теперь говорят: «Мир плох и бессмыслен, никакого прогресса нет, поэтому Бога нет». Старый рационализм сокрушен и современной философской и научной мыслью, и, что еще важнее, самой жизнью, происходящими в ней иррациональными процессами. Мир проходит через тьму и богооставленность более чем когда-либо. И эта богооставленность мира и человека делается главным аргументом против существования Бога. Бог как бы ушел из мира, и старое учение о Промысле вызывает насмешки и негодование. Люди думают, что выйти из тьмы и бессмыслицы они должны собственными силами, еще чаще думают, что выйти из тьмы совсем невозможно. Когда непомерные страдания людей, неслыханную жестокость, торжество зла на земле объясняют греховностью людей, Божьей карой, то это вызывает справедливое возмущение. Греховность всегда была, и более всего страдали совсем не самые греховные. Понимание Промысла как обрушивающейся на людей Божьей кары может вызывать не только возражение, но и негодование. Проблема теодицеи остается неразрешенной. Все рациональные разрешения, которыми полны курсы теологии, несостоятельны. Богооставленность мира остается очень таинственым явлением Нужно помнить, что последними словами Иисуса были слова: «Боже, Боже, почто Ты меня оставил». Эти слова повторяются неисчислимым количеством людей неисчислимое количество раз. Очевидно, то, что называют Промыслом, может выражаться и в том, что Бог покидает мир, уходит из него. Судьба мира и человека таинственно осуществляется и через богооставленность, через уход Бога из мира. Это диалектический момент бого-человеческого процесса. Речь идет, конечно, не о диалектике логической, а о диалектике экзистенциальной. Опыт богооставленности можно понять как испытание человеческой свободы. Это испытание свободы совершается и в отречении от свободы. Человек очень легко отрекается от свободы. Самые страшные формы безбожия обнаруживаются совсем не в воинствующей и страстной борьбе против идеи Бога и против самого Бога, а в безбожии жизненно-практическом, в равнодушии и мертвенности. Эти формы безбожия мы часто встречаем у формальных христиан. Страстная взволнованность и борьба против Бога могут привести к просветлению и к более высокому религиозному сознанию. Безбожие может быть даже полезным и может быть очищением и освобождением от рабьих понятий о Боге, искаженных социоморфизмом. негодование христиан против атеистов, против воинствующих безбожников часто бывает дурным Их извращенное понятие о Боге, их безбожная жизнь вызывали это безбожие. Богу приписывали самые дурные свойства самодовольство, самодурство, жестокость, любовь к низкопоклонству. Христианам не подобает быть самодовольными и презирать тех, которых мучит вопрос о Боге. Совсем не подобает им презирать, напр‹имер›, Ницше. Безбожники могут быть лучше тех, которые говорят: «Господи, Господи». Безбожие имеет свою внутреннюю диалектику. Сначала Бог отрицается во имя человека, его свободы и творческой активности. Но кончается это тем, что отрицается и самый человек, но уже во имя чего-то нечеловеческого и сверхчеловеческого, подменяющего божественное. Это особенно ярко видно на судьбе идей Ницше. С этим связана вся диалектика гуманизма Переход от самоутверждения человека к отрицанию человека, от отрицания Бога к утверждению лжебогов может иметь и грубые, и утонченные формы. Но он всегда означает разрыв богочеловеческой связи.
Психологически есть две формы безбожия есть безбожие самодовольное, оптимистическое, когда человек чувствует себя облегченным оттого, что нет Бога, оно предполагает веру в разум, в силу человека, в разумность самой материи, в бесконечное развитие, и есть безбожие страдальческое, трагическое, когда говорят: «Бог убит» так, как говорил Ницше. Один говорит: «Слава Богу, Бога нет, и мы можем свободно устраиваться на земле». Другой говорит: «Какой ужас, что Бога нет, все погибло, жизнь не имеет для нас смысла». Безбожие может быть спокойным, даже благожелательным, совсем не враждебным к тем, которые верят в Бога, и может быть злобным, бурным и зловещим. Есть безбожие от сострадания, от любви к добру и справедливости и есть безбожие, которое восстает против самого добра, которое готово жестоко преследовать тех, которые верят в Бога. Есть без-божие и есть анти-божие. Теоретический атеизм совсем не означает непременно борьбы против Бога, но он может превратиться в борьбу против Бога. Атеизм анархиста Бакунина иногда производит впечатление борьбы против Бога, а не только теоретического отрицания существования Бога. Нужно всегда помнить, что безбожие может быть протестом против ложных и рабьих идей о Боге. В этом смысле атеизм заслуживает даже сочувствия. Отрицание существования Бога часто понималось как освобождение от порабощающей идеи Бога, Бог понимался как господин, человек как раб. Бог превращался в отрицание человеческого достоинства и человеческого творчества. Борьба против Бога превратилась в борьбу за человека. Так страшно искажена была вера в Бога процессом объективации и социализации. Богом пользовались для защиты зла, неправды и несправедливости. Современные философы часто отрицают Бога и божественное потому, что представляют себе его как объективное бытие, стоящее над человеческим существом и господствующее над ним. Но в действительности божественное неразрывно связано с человеческим, в этом смысл идеи Богочеловечества. Самое человеческое творчество есть творчество богочеловеческое. И достоинство человека связано с тем, что в нем отображается божественное. Если нет в человеке божественного элемента, возвышающегося на природой и обществом, то он целиком детерминирован природой и обществом и не может быть признан существом свободным и творческим. Но наиболее порождает безбожие традиционное учение о Промысле, которое приводит к безвыходным противоречиям. Именно идеей Промысла пользовались для оправдания зла и пассивности человека. Тут роковую роль играло применение к Богу и Его отношению к миру категории причинности. Но Бог ни в каком смысле не есть причина и ничего не причиняет и не детерминирует. Если уж говорить о Промысле, то нужно признать необыкновенную таинственность, абсолютное несходство с категориями, применимыми к миру феноменов. Действие благодати есть действие божественной свободы, а не божественной необходимости, есть действие внутри самой человеческой свободы, есть обнаружение божественного в человеке. Необходимо признать, что последовательного безбожия не существует. Человек скорее идолопоклонник, чем атеист, он признает «божественное» и тогда, когда отрицает Бога, у него есть непреодолимая потребность в «божественном». Он обоготворяет самые различные предметы, обоготворяет космос, человека и человечество, обоготворяет общество, государство, отвлеченное добро, или справедливость, или науку, обоготворяет расу, национальность или класс, обоготворяет известный социальный строй, социализм, обоготворяет свое безбожие. Существование божественного, священного есть a priori всех человеческих оценок, всех отношений человека к жизни. Безбожники по натуре могут быть очень религиозными людьми. Безбожники-марксисты очень верующие люди, для них существует божественное и священное, хотя они и не хотят в этом признаться. Последовательных нигилистов не существует, ибо обоготворяется самый нигилизм, самое ничто. Существует не столько атеизм, сколько антитеизм. Теизм утверждался в таких формах, которые вызывали протест. На теизме слишком часто лежала печать рабьего социоморфизма и идолопоклонства. Протест против этих рабьих форм богопочитания не означает еще отрицания Бога, ибо возможно иное понимание Бога. Необходимо вникнуть, по каким мотивам утверждало себя безбожие и какие аргументы оно приводило в свою пользу.
Безбожие может оправдывать себя по разным основаниям научно-позитивным, моральным, социальным. Во вторую половину XIX века огромный слой интеллигенции, европейской и русской, уверил себя, будто наука доказала, что Бога нет, что вера в Бога несоединима с существованием науки. Нужно сказать, что этот аргумент атеизма самый наивный и слабый. Он основан был на том, что науке принадлежит абсолютное верховенство не только над знанием, но и над всей человеческой жизнью. Поверили, что наука может разрешить все вопросы. В XX веке позитивная
