Скачать:PDFTXT
Sub specie aeternitatis

Бердяев Н. Sub specie aeternitatis

.В качестве названия книги использовано выражение из «Этики» Спинозы (часть V, теорема 29): «с точки зрения вечности; под формой вечности» (лат.). В схолии к этой теореме Спиноза поясняет: «Мы представляем вещи как действительные (актуальные) двумя способами: или представляя их существование с отношением к известному времени и месту, или представляя их содержащимися в Боге и вытекающими из Божественной природы. Вещи, которые мы представляем истинными или реальными по этому второму способу, мы представляем под формой вечности, и их идеи обнимают вечную и бесконечную сущность Бога…» (Спиноза Б. Избранные произведения в 2-х тт. М., 1957, т. I, с. 608). Это же выражение Спинозы было использовано Р. Штаммлером в качестве эпиграфа к четвертой книге его труда «Хозяйство и право» и В. Виндельбандом — в названии статьи в сборнике «Прелюдии».Для внутреннего развития Бердяева его вторая книга «Sub specie aeternitatis» имеет такое же значение, как для С. Н. Булгакова знаменитый сборник «От марксизма к идеализму» (СПб., 1903).Книга посвящена «Ли» — Лидии Юдифовне Бердяевой (урожденной Трушевой; 1874-1945), жене Н.А.Бердяева с октября 1904г.При подготовке настоящего издания в тексте книги исправлены явные опечатки и ошибки, в ряде мест произведена минимальная стилистическая правка.]

О РЕАЛИЗМЕ (Вместо предисловия)

Я решаюсь издать свои опыты за последние шесть лет, хотя живо чувствую их несовершенство, отрывочность, неясность внутренней связи. Печатаю статьи в почти неизмененном виде и в хронологической последовательности. Знаю, что будут обвинять меня в противоречиях, изменчивости, непоследовательности… Вот я и хочу сказать несколько слов об этих кажущихся противоречиях и о действительном внутреннем единстве и последовательности исканий, сказавшихся в моих статьях. Прежде всего имею в виду единство психологическое, последовательность субъективную, т. е. связь наиреальнейшую.

Думается мне, что в отрывочных, недостаточно обработанных статьях этих, от первой и до последней, проходит одно желаниеразгадать смысл жизни, жизни личной и мировой, одна мечта — о новой культуре и новой общественности. Раздвоение и кризис души, отразившийся в этой книге, быть может интересен не для одного меня. Реальный выход из этого раздвоения и кризиса мне всегда виделся только религиозный и все проблемы бытия в последнем пределе своем сводились к проблеме религиозной, хотя рассматривать их я пытался философски. Когда не обладаешь еще мудростью, то остается любить мудрость, т. е. быть философом[2 — Обыгрывается этимологическое значение слова «философия», которое в буквальном переводе с греческого означает «любовь к мудрости», «любомудрие». От права именоваться «первым в мудрости» еще в древности один за другим отказались «семь мудрецов», мотивируя это тем, что «первый в мудрости — Бог» (см.: Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989, ч. I, с. 101). Само слово «философия» ввел в оборот Пифагор: «Пифагор называл свое учение любомудрием («философией»), а не мудростью («Софией»). Упрекая семерых мудрецов (как их прозвали до него), он говорил, что никто не мудр [кроме Бога], ибо человек по слабости своей природы часто не в силах достичь всего, а тот, кто стремится к нраву и образу жизни мудрого существа может быть подобающе назван любомудром (философом)» (Там же, с. 148).]. Последняя же мудрость и реальная сила дается лишь в религиозном гнозисе[3 — Гнозис (греч.) — букв.: познание, знание. Здесь это слово употребляется в прямом значении, а не как название дуалистического религиозного течения поздней античности, в котором сочетались элементы восточных (иудейских, персидских) и эллинистических религиозных и философских учений.]. Прошу прощения у академиков[4 — Академики — здесь не носители высшего ученого звания, а представители догматических учений (как это понималось в поздней античности)], что философия не была для меня «отвлеченным началом»[5 — «Отвлеченные начала» — термин философии В. С. Соловьева, который писал: «Под отвлеченными началами я разумею те частные идеи (особые стороны всеединой идеи), которые, будучи отвлекаемы от целого и утверждаемы в своей исключительности, теряют свой истинный характер и, вступая в противоречие друг с другом, повергают мир человеческий в то состояние умственного разлада, в котором он доселе находится» (Соловьев B.C. Сочинения в 2-х тт. М., 1988, т. 1, с. 586). В другой своей книге Бердяев отметил: «Употребляю выражение «отвлеченное начало» в том смысле, в каком употребляет его В. С. Соловьев в своей «Критике отвлеченных начал». (Бердяев Н. А. Новое религиозное сознание и общественность. М., 1999, с. 98).], что она реально связывалась с живым отношением личности к культуре и общественности, и у общественников, у всех социалъ- но-веруютцих, что общественность, социальность тоже не была для меня «отвлеченным началом», подчинялась творческим целям личности и смыслу мира. Тяжба с «отвлеченными» философами и «отвлеченными» публицистами, с рационалистами, оторванными от живой, реальной полноты бытия, решится не в «отвлеченных» департаментах науки, политики, и пр. и пр., а в неведомой им высшей инстанции, в откровениях Логоса.

Но есть в этих опытах и объективная, логическая последовательность внутреннего движения идей. Думается мне, что не шатаюсь я в них в разные стороны, а двигаюсь к определенной разумной, осмысливающей мир цели. В книге этой я вижу постепенное освобождение от могущественных идейных течений нашей эпохи: марксизма, кантианства и ницшеанства. Много места мною уделено критике марксизма и кантианства, с которыми в первых статьях я еще связан. Затем чрез индивидуалистическое обобщение и декадентский разрыв я перехожу к совершенно иному обоснованию проблем, поставленных вначале. Тот порядок идей, к которому я тяготею, во всех своих частях лучше всего характеризуется словами — мистический реализм. «Идеализм», который в первой своей статье я признал боевым кличем и который был принят течением, связанным с «Проблемами идеализма»[6 — «Проблемы идеализма» — сборник статей двенадцати авторов (Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, П. Б. Струве, С. Л. Франка, С. Н. и Е. Н.Трубецких, Б. А. Кистяковского, А. С. Лаппо-Данилевского, С. А. Аскольдова и др.), изданного в Москве в 1902 г. под общей редакцией П. И. Новгородцева. Сборник стал своего рода манифестом русской религиозно- идеалистической философии и вызвал оживленную полемику в печати. Подробнее см. статью А. А. Ермичева в словаре «Русская философия». М., 1995, с. 398-400; Колеров М. А. Не мир, но меч. Русская религиозно-философская печать от «Проблем идеализма» до «Вех». 1902-1909. СПб., 1996.], есть переходное состояние. «Идеализм» был хорош для первоначальной критики марксизма и позитивизма, но в нем нет ничего творческого, остановиться на нем нельзя, это было бы не реально и не религиозно. И вот часть «идеалистов» идет дальше к мистицизму, соединяется с течением, имевшим иные истоки, переходит от идеалистических отвлеченностей к мистическим реальностям. Раз явилось ощущение и сознание мистических реальностей, кончается царство иллюзионизма, позитивистического, идеалистического или романтического, начинается новая эра. Я должен знать, из чего состоит мир, из каких реальных вещей, определить к ним свое отношение, свести с реальностями счеты. Я не могу уже быть нигилистом, не могу мистику подменять мистификацией. Поэтому мне нужно метафизическое и религиозное знание. Поэтому и политику свою и свой идеал общественности я должен строить на реально-мистических, т. е. религиозных основаниях.

Потеря ощущения реальностей, разобщение с глубиной бытия — вот сущность нашей эпохи, вот в чем кризис современного сознания. Эта потеря чувствуется и в философии, и в политике, и в искусстве, и во всей современной жизни, протекающей в призрачном царстве феноменов. Все еще властвующий над нами позитивизм в корне отрицает реальности, объявляет бытие метафизическим призраком, признает только феноменальности, процессы, состояния сознания, приводит к безысходному иллюзионизму. Идеализм во всех его неокритических формах тоже не выводит нас из царства иллюзионизма, даже закрепляет его, признает только нормы, идеи, состояния сознания, а не бытие.

Позитивная социал-демократия укрепляет мнимое бытие, иллюзию феноменального мира и в уже видимом пределе своем ведет к небытию, уже чувствуется в ней религия веселого необуддизма. Все — разорвано, раздроблено, «отвлеченно», все призрачно и плоско. Реальна лишь тоска по всеединству, по бытию конкретному, индивидуальному и абсолютному. Мы прошли через романтическое томление.

Но «реализм» начинается с признания самого себя мистической реальностью, с реального самоощущения и самосознания. Индивидуализм-солипсизм[7 — Солипсизм (от лат. solus — один, единственный и ipse — я сам) — философское учение, признающее несомненной реальностью только мыслящего субъекта, а все остальное — существующим лишь в его сознании (крайняя форма субъективного идеализма).] даже реальности я не может признать. Но раз я — мистико- метафизическая реальность, то отсюда уже неизбежен переход к реальности других я, реальности Бога, реальности дьявола; мир живет, кровь течет в его жилах, все опять реально существует.

Мы переходим от позитивистического, идеалистического и иного небытия, к бытию метафизическому и мистическому. Тогда я и познание понимаю реально, т. е. как мое соединение, а не разъединение с миром, с бытием. Но метафизическое знание реально соединяет нас с бытием не в отвлеченном, рационалистическом его виде, а как часть полного религиозного гнозиса. Наша мистика тяготеет к религии, т. е. к определенному взаимоотношению с мистическими реальностями мира, мистика хочет быть зрячей, постигнуть смысл мира. Все нити сходятся в центральной идее Логоса. Наша политика должна прозреть мистические реальности под историческими феноменальностями, должна связать свои цели с религиозным смыслом мира. С самоощущения и самосознания личности, как мистической реальности, начинается реальное знание, реальное религиозное откровение и действие, реальное творчество. От победы реализма, от преодоления мнимой, кажущейся, иллюзорной реальности позитивного мира зависит культурное и религиозное возрождение и истинное освобождение. Мистический реализм ведет не к статическому догматизму, а к догматизму динамическому, всегда двигающемуся, творческому без границ, прозревающему и преображающему. Живая и реальная мистика всегда должна что-нибудь открывать, что-нибудь утверждать, должна опыты производить и рассказывать об испытанном и увиденном, она «догматична» во имя движения, чтобы движение действительно было, чтобы в движении реально что-ни- будь происходило. Адогматизм, не разрешающий нам двигаться, открывать и утверждать, восстающий против всякого прозрения смысла вещей, против всякого творческого «да», — всегда догматичен, всегда застоен. В модной «адогматической» мистике нет движения вперед, нет реализма, хочет она навеки закрепить слепоту и иллюзорность переживаний и странно подобна она своему антиподу — старому догматизму. Не понимают, что религиозное откровение, — открывание, должно продолжаться, и творчество религиозное не имеет границ лишь тогда, если в прошлом что-то открывалось, если в будущем что-то откроется. А творить из ничегонельзя. Религия есть зрячая и реальная мистика.

Реальная и зрячая мистика не может оставаться индивидуальным, скрытным от мира переживанием, она должна мир завоевать, миром управлять. Религия должна быть конкретной, чувственной, с живой историей связанной, к живой политике обязывающей, или религии никогда не было и никогда не будет как реальности. Мне не нужна

Скачать:PDFTXT

Sub specie aeternitatis Бердяев читать, Sub specie aeternitatis Бердяев читать бесплатно, Sub specie aeternitatis Бердяев читать онлайн