прошлого и необходима компенсация за те духовные потери, которыми сопровождается материальная победа.
Появляется книга Бернштейна. Распространение «бернштейнианства» — важный симптом. При всей своей теоретической слабости и известной дозе практического филистерства, Бернштейн сказал’ много верного, он прав и в своем призыве к самокритике, и в ниспровержении теории необходимости социальной катастрофы (Zusammenbruchstheorie и Verelendungstheorie[18 — Zusammenbruchtstheorie (нем.) — теория социальной катастрофы, т. е. учение о революционном переходе от капиталистического к социалистическому строю. Подробнее об отношении Бердяева к этой теории см.: Бердяев Н. А. Новое религиозное сознание и общественность. М., 1999, с. 137-138.Verelendungstheorie (нем.) — теория обнищания [рабочего класса], сформулированная К. Марксом в «Капитале». «Закон капиталистического накопления, принимающий мистический вид закона природы, в действительности является лишь выражением того обстоятельства, что природа накопления исключает всякое такое уменьшение степени эксплуатации труда или всякое такое повышение цены труда, которое могло бы серьезно угрожать постоянному воспроизводству капиталистического отношения, и притом воспроизводству его в постоянно расширяющемся масштабе. Иначе оно и быть не может при таком способе производства, где рабочий существует для потребностей увеличения уже имеющихся стоимостей, вместо того чтобы, наоборот, материальное богатство существовало для потребностей развития рабочего. Как в религии над человеком господствует продукт его собственной головы, так при капиталистическом производстве над ним господствует продукт его собственных рук» (Маркс К. Капитал. Т. 1, кн. 1. М., 1978, с. 634-635). См. также выше, прим. 2*.и» Ср. с мнением С. Н. Булгакова, высказанным в предисловии к его книге «От марксизма к идеализму» (1903): «Бернштейнианство есть марксизм, обрезавший себе духовные крылья, лишенный прежнего религиозного воодушевления и идеалистического размаха, сведенный к проповеди малых дел социальной политики» (Булгаков С. Н. Труды по социологии и теологии. М., 1997, т. 1, с. 9).]), и в указании на односторонний характер германского социального движения. Но «бернштейни- анство» умеренное и аккуратное, принижающее дух движения и отрицающее ценность идеальной его цели, «бернштейнианство», уничтожающее романтизм и идеализм прошлого и не предлагающее никакого нового романтизма и идеализма — буржуазно, в нем нет еще духа нового общества и нового человека11*. Выше я указал на буржуазность ортодоксального марксизма, бернштейнианство же, голое и неприкрытое, пожалуй, еще более буржуазно и оно особенно побуждает к идеалистическому призыву, свидетельствует о необходимости внести новую идеалистическую струю в социальное движение. Когда Бернштейн предлагает сосредоточиться на средствах борьбы и произносит неосмотрительную фразу «цель для меня ничто», он частично, в очень узкой сфере, прав, но с общей, философской точки зрения глубоко неправ . Мы признаем материальные средства, великие и малые, лишь во имя идеальных целей, всегда великих; мы должны проникнуться этими целями, проникнуться до такой степени, чтобы жизнь наша не была полна лишь средствами борьбы, мы должны сложнее понимать сами средства борьбы и таким образом облагородить свою душу. Мне кажется, что наступает момент, когда историческое недоразумение должно исчезнуть и практический идеализм должен вступить в союз с теоретическим идеализмом, чтобы совместными силами бороться с социальной и культурной буржуазностью и подготовить душу человека для будущего общества. После этой исторической ориентировки, перехожу к рассмотрению вопроса о борьбе за идеалистическое мировоззрение по существу.
Теоретическая борьба за идеализм должна начаться с критики гедонизма или, по более облагороженной терминологии, эвдемонизма, который принимается на веру большинством передовых и интеллигентных людей нашего времени. Современное социальное движение строит «жилища для людей», оно «не строит уже колоколен и церквей тоже нет». В борьбе общественных сил, которая составляет самую суть переживаемой нами эпохи, нас вдохновляет социальный идеал. Социальное развитие и социальная борьба, посредством которой оно осуществляется, ведут к новой форме общественности, а при нашей социологической точке зрения, новая форма общественности есть прежде всего новая форма производства. Всякий, вероятно, согласится, что новая форма производства сама по себе еще не есть идеал, до идеала тут еще далеко. Скажу более, не только всякая форма производства, но и всякая форма общественности может быть лишь средством и не может быть целью, говорить о ней как о цели можно лишь условно, лишь как о лозунге в социально-политической борьбе. Если вы настойчиво будете требовать отчета в целях борьбы за новое общество, если вы поставите ребром вопрос об идеале, который все санкционирует и сам уже не нуждается ни в какой высшей санкции, то самое большее, чего вы добьетесь, это следующего: цель всякой борьбы, всякой социальной организации жизни — счастье людей. Марксизм устами своего основателя, произнес справедливый суд над Бентамом, как над архифилистером, принявшим английского лавочника за тип нормального человека[19 — Имеется в виду следующее место из ХХИ-й главы первого тома «Капитала»: «Классическая политическая экономия искони питала пристрастие рассматривать общественный капитал как величину постоянную с постоянной степенью действия. Но предрассудок этот застыл в непререкаемую догму лишь благодаря архифилистеру Иеремии Бентаму — этому трезво-педантичному, тоскливо-болтливому оракулу пошлого буржуазного рассудка XIX века… Иеремия Бентам— явление чисто английское. Ни в какую эпоху, ни в какой стране не было еще философа — не исключая даже нашего Христиана Вольфа, — который с таким самодовольством вещал бы обыденней- шие банальности. Принцип полезности не был изобретением Бентама. Он лишь бездарно повторил то, что даровито излагали Гельвеций и другие французы XVIII века. Если мы хотим узнать, что полезно, например, для собаки, то мы должны сначала исследовать собачью природу. Сама же природа не может быть сконструирована из «принципа полезности». Если мы хотим применить -&тот принцип к человеку, хотим по принципу полезности оценивать всякие человеческие действия, движения, отношения и т. д., то мы должны знать, какова человеческая природа, вообще и как она модифицируется в каждую исторически данную эпоху. Но для Бентама этих вопросов не существует. С самой наивной тупостью он отождествляет современного филистера — и притом, в частности, английского филистера — с нормальным человеком вообще. Все то, что полезно этой разновидности нормального человека и его миру, принимается за полезное само по себе. Этим масштабом он измеряет затем прошедшее, настоящее и будущее. Например, христианская религия «полезна», так как она религиозно осуждает те же самые преступления, которые уголовное уложение осуждает юридически. Художественная критика «вредна», так как она мешает почтенным людям наслаждаться произведениями Мартина Таппера <английского поэта-»моралиста» XIX века> и т. д. Таким хламом этот бойкий господин, девиз которого — «nulla dies sine Ипеа» <ни дня без строчки — лат.>, наполнил горы книг. Если бы я обладал смелостью моего друга Г. Гейне, я назвал бы г-на Иеремию гением буржуазной глупости» (Маркс К. Капитал. Т. 1, кн. 1: Процесс производства капитала. М., 1978, с. 623-624).], но сам марксизм не идет дальше обыкновенного гедонизма или эвдемонизма, это самое большее, до чего можно заставить договориться среднего марксиста. Впрочем, тут, вероятно, будет внесена поправка и очень существенная поправка, нам скажут, что цель всякой жизненной борьбы — счастье гармонически развитой личности. А что такое гармонически развитая личность, эта конечная инстанция? Личность развитая в умственном, нравственном и эстетическом отношении. А это значит, что не всякое счастье (об удовольствии я уже и не говорю) есть идеальная цель социальной борьбы прогрессивного человечества, а только какое-то высшее счастье, предполагающее высшие функции человеческого духа. А раз признается счастье возвышенное и счастье низменное, раз в человеческой душе существуют качества неразложимые ни на какие количества, то гедонизм попадает в безвыходный круг, он должен признать какой-то высший критерий добра и зла, произносящий суд над самим счастьем. Утилитарист Д. С. Милль сказал, что лучше быть недовольным Сократом, чем довольной свиньей[20 — Цитата из книги Дж. Ст. Милля «Утилитаризм» (1861). Ср. другой перевод: «Лучше быть больным Сократом, чем лоснящейся жизнерадостной свиньей» (цит. по: Реале Дж., \Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4: От романтизма до наших дней. Спб., 1997, с. 206).]. Почему лучше? На почве утилитаризма и гедонизма нельзя превозносить недовольного Сократа за счет довольной свиньи, для этого нужно признать что-то более высокое, более священное, чем всякое довольство мира сего. Карлейль имел все основания назвать утилитаризм свинской философией[21 — «Философию свиней» («Pig philosophy») Т. Карлейль излагает в «Современных памфлетах» («Last day pamphlets*. 1850: Jesuitism); состоит она из десяти пунктов:«1) Вселенная, насколько можно сделать о ней основательное предположение, есть неизмеримое свиное корыто, содержащее в себе твердые тела и жидкости и всякие иные контрасты и разнообразия, в частности из достижимого и недостижимого, причем последнее в значительной степени существует для большинства свиней.2) Моральное зло состоит в недостижимости свиных помоев, моральное благо — в достижении их же. 3) 4) Что такое рай, или состояние невинности? Рай, называемый также состоянием невинности, золотым веком и прочими именами, состоял (согласно здравому суждению свиней) в неограниченном количестве свиных помоев, полном исполнении желаний каждого, так что воображение свиней не могло превзойти действительности: басня и невозможность, как думают теперь рассудительные свиньи. 5) 6) Определите все обязанности свиней? Миссия универсального свинства и долг всех свиней во все времена состоят в том, чтобы уменьшать количество недоступного и увеличивать количество достижимого. Все знания, изобретения и усилия должны быть направлены к этому, и только к этому. Свиная наука, свиной энтузиазм и стремления свиней имеют лишь одну эту цель. В этом состоят все обязанности свиней. 7) 8) Поэзия свиней должна состоять во всеобщем признании превосходства свиных помоев и молотого ячменя и блаженства свиней, помои которых хороши и имеются в изобилии. Хрю! 9) 10) Свиньи знают погоду: они могут предусмотреть, какая будет погода. 11) 12) Кто создал свинью? Неизвестно. Может быть, колбасник? 13) 9) Что такое справедливость? Соблюдение вашей собственной доли общих свиных помоев, без захвата части моей доли. 10) 11) Какова моя доля? Ах, это трудно определить. Об этом свиная наука, после долгих рассуждений, не может ничего окончательно установить. Моя доля — хрю! — моя доля есть то, что я сумею взять, не будучи повешен или сослан в каторжные работы. С этой целью существуют виселицы, исправительные дома, о чем нет нужды вам говорить, и правила, предписанные юристами» (Цит. по: Булгаков С. Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997, с. 78). 12)].
Психология (научная, а не метафизическая) давно уже разрушила эту иллюзию, будто человек стремится только к удовольствию, или, выражаясь сложнее, к счастью, что это есть единственная цель жизни. Это мог спокойно утверждать в XVIII веке Гельвеций[22 — В книге «Об уме» Гельвеций писал: «Общий предмет желания всех людей есть счастье…» (Гельвеций К.А. Сочинения в 2-х тт. М., 1974, т. 1,
