моих; не пойду на волю», то пусть господин его приведет его перед богом и поставит его к двери или к косяку, и проколет ему господин его ухо шилом, и он остается рабом его вечно» (XXI, 1–6).
Вот на этом маленьком вступлении к «закону божию» стоит остановиться. Прежде всего, что поощряет этот «закон божий»? Рабовладелъчество, право богатых людей покупать бедняков и обращать их в рабов своих. Богатый еврей по этому закону мог покупать не только иноверцев, но и еврея мог обратить в раба; и раз он его уже купил, то шесть лет он должен был работать на господина бесплатно; на седьмой год (льготный или юбилейный год, как он назывался) он мог как будто бы выйти на свободу даром. Но тут начинаются оговорки: если господин его дал ему жену, то выйти он может один без жены. Но откуда же он мог взять жену, когда он был рабом, если не у господина своего, т. е. жениться на такой же рабыне? Какая же свободная женщина во время рабовладельчества, в то время, когда положение раба было такое приниженное, угнетенное, выходила замуж за раба? Рабы женились на рабынях. Вот тут-то рабовладелец выступает с «законом божиим». Это, дескать, не просто закон такого-то рабовладельца, а это сам бог велел так. Рабовладелец говорит рабу: я тебя не держу, можешь идти, а жена твоя и дети останутся у меня. Что остается делать рабу? Конечно, он остается рабом и на седьмой год; но если уж он хочет остаться на седьмой год рабом, тогда он остается рабом навеки. Чтобы скрасить этот жестокий господский закон, библия вкладывает в уста рабу слова о любви к господину. Каждый раб должен сказать: «Люблю господина моего, жену мою и детей моих; не пойду на волю». Но ведь мы наверняка знаем, что раб любил жену свою и детей своих, а господина своего ненавидел, но его заставляли говорить: «Люблю господина моего». Рабовладелец пользовался этим своим правом и делал метку на ушах своего раба, что он уже навеки раб; вот так, как крестьяне надрезывают ухо скотине, чтобы отметить ее какой-нибудь отметиной. Другими словами, происходило клеймение раба по закону божьему.
Вот первый закон, который мы отыскали в «законе божием». И этот рабовладельческий закон проходит через всю библию. Чего нельзя сделать по отношению к свободному человеку, то можно сделать по отношению к рабу; одна мерка для господ, другая — для рабов. Бывало, что приглянется какая-нибудь рабыня хозяйскому сынку, — закон божий разрешает рабовладельцу взять к себе для утехи рабыню. Но хозяйскому сынку ничего не стоило взять себе другую жену. Как же тогда он должен поступить с рабыней? «Закон божий» отвечает так:
«Если же другую возьмет за него, то она не должна лишаться пищи, одежды и супружеского сожития. А если он сих трех вещей не сделает для нее, пусть она отойдет даром, без выкупа» (XXI, 10–11). Значит, по отношению к рабыне можно было просто-напросто надругаться над ней, а потом выкинуть ее вон. И все это попы нам выдают за образец нравственности!
«Закон божий», или «Закон Моисеев», не знает жалости. Закон этот жестокий и вырабатывался в то время, когда происходила кровавая борьба кочевого еврейского племени с целым рядом других таких же племен.
«А если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб» (XXI, 23–25).
Но это только по отношению к равному, т. е. господин к господину мог предъявлять такие требования, а для рабов были другие законы. Мог ли раб за выбитый ему господином глаз выбить глаз господину? По закону не мог.
«Если кто раба своего ударит в глаз или служанку свою в глаз и повредит его, пусть отпустит их на волю за глаз. И если выбьет зуб рабу своему или рабыне своей, пусть отпустит их на волю за зуб» (XXI, 26–27).
Таким образом, по отношению к рабу можно было довольно безнаказанно выбить ему глаза и зуб, а так как в законе ровно ничего не говорилось о том, какое же наказание за два или за три зуба, то господин мог безнаказанно изувечить этого раба своего, выбить ему все зубы, выбить ему оба глаза и пустить его, слепого и искалеченного, «на свободу».
Так как это был народ скотоводческий, то целый ряд законов касается главным образом скотоводства: как поступать в случае повреждения скота, если попадет в яму скот и изувечится, если забодает одна скотина другую или скотина забодает человека и проч. И вот, если вол забодает человека, мужчину или женщину, причем хозяин знает, что скотина была бодливая, то и скотина и хозяин предавались смерти. Но это, если скотина забодает господина, а если дело касается раба, то закон другой:
«Если вол забодает раба или рабу, то господину их заплатить тридцать сиклей серебра, а вола побить камнями» (XXI, 32).
Кстати, здесь следует отметить, что евреи вовсе не были единобожниками. В том же самом законе говорится: «Пусть господин его приведет его перед богов». Попы стараются объяснить это место, ссылаясь на псалом 81, ст. 1, 2, 6, что здесь имеются в виду судьи. Но это объяснение буквально за волосы притянуто и совершенно ничего не объясняет.
Если бы не было других, еще более жестоких законов по отношению к рабам, то одного этого было бы достаточно для того, чтобы показать, каков этот «закон божий». «Закон божий» — это есть закон рабовладельцев, направленный всецело к тому, чтобы удержать в повиновении рабов. И если эти «законы», если библию во всех странах буржуазия распространяет в массах в миллионах экземпляров, то это делается для того, чтобы воспитывать массы трудящихся на этих законах рабовладельцев, приучить их к покорности современным рабовладельцам — капиталистам и помещикам. К этому законодательству о рабовладельцах мы еще вернемся, а пока отметим другую, столь же яркую черту этого законодательства — это закрепление власти духовенства, священнической власти, жреческой касты, поповского сословия, прежде всего обеспечение ему всяких богатств. Об этом написано очень много «божьих законов». При этом еврейские попы очень боялись конкуренции других попов; поэтому они устами Моисея требуют смертной казни для всякого, кто будет поклоняться другим богам.
«Приносящий жертву богам, кроме одного господа, да будет истреблен» (XXII, 20).
Таких мест мы найдем в библии очень много. Библия проповедует страшную нетерпимость по отношению к чужому верованию, чужому мнению, никакой религиозной свободы библия не допускает; наоборот, она требует смерти для тех, кто захотел бы кланяться другим богам, кроме еврейских богов.
«Закон божий» неоднократно напоминает:
«Не медли приносить мне начатки от гумна твоего и от точила твоего, отдавай мне первенца из сынов твоих. То же делай с волом твоим и с овцой твоею. Семь дней пусть они будут при матери своей, а в восьмой день отдавай их мне» (XXII, 29–30).
«Наблюдай праздник опресноков… и пусть не являются перед лицо мое с пустыми руками» (XXIII, 15).
Глава шестнадцатая
Гони монету!
«И сказал господь Моисею, говоря: скажи сынам Израилевым, чтобы они сделали мне приношения; от всякого человека, у которого будет усердие, принимайте приношение мне» (XXV, 1–2).
Какого же приношения требовали еврейские попы, прикрываясь именем бога? Да совершенно таких же, каких требуют себе все попы всего мира. В божьем (т. е. в поповском) хозяйстве все пригодится.
«Вот приношения, которые вы должны принимать от них: золото, и серебро, и медь и шерсть голубую, пурпуровую и червленую (т. е. красную), и виссон[62 — Виссон — дорогая тонкая льняная материя белого цвета. Дерево «ситтим» — из породы акаций, высоко ценившееся на древнем Востоке. Оникс — драгоценный камень зеленоватого цвета. Ефод — короткая верхняя одежда иудейского первосвященника, состоявшая из двух кусков дорогой материи, сотканной из золота, виссона и шерсти голубого, красного и пурпурового цвета. Наперсник, или нагрудник, — четырехугольный кусок материи, на который были нашиты двенадцать разноцветных драгоценных камней с вырезанными на них именами двенадцати древнейших племен. Наперсник этот носил иудейский первосвященник. Уже древние еврейские попы поняли, что, чем больше зрелищного, театрального элемента будет в богослужении, тем оно больше подействует на зрителей-верующих.], и козью, и кожи бараньи красные, и кожи синие, и дерево ситтим (не дурак был, плохого дерева не хотел брать. — Ем. Я.), елей для светильника, ароматы для елея, для помазывания (т. е. парфюмерию, духи, одеколон. — Ем. Я.) и для благовонного курения, камень оникс и камни вставные для ефода и для наперсника (т. е. бриллианты и др. драгоценные камни — губа не дура! — Ем. Я.). И устроят они мне святилище и буду обитать посреди их» (XXV, 3–8).
Значит, давайте, дескать, все, что под руку попадется, но постарайтесь все наиболее драгоценное прибрать к своим рукам; а так как дураков, верующих в меня, много, то вы уговорите их, что сами-то вы живете в домах, так и для бога надо построить дом, в котором он будет жить и обитать посреди вас, — не ночевать же ему на бульваре!
И вот бог на небе будто бы занимается с Моисеем, как с архитектором, составляет план, как построить храм и из чего его построить, показал ему этот план и даже маленькую модель этого самого храма, образцы всяких домов, поповских и священных сосудов показал, а затем подробно разговаривал с Моисеем, обсуждая план, как этот самый храм построить.
«Все (сделайте), как я показываю тебе и образец скинии и образец всех сосудов ее; так и сделайте» (XXV, 9).
И вот начинается описание, которое тянется с главы XXV до главы XXIX. На целых четырех страницах тянется описание того, как должен быть построен храм, и отдельные его подробности. Неужели еще найдутся сейчас дураки, которые могут поверить, что будто бы несколько тысяч лет назад на вершине одной из аравийских скал еврейский пастух, пасший поповских коров незадолго до этого, сорок дней разговаривал со всемогущим, вездесущим и всезнающим богом и занимались они такими делами?
«Сделайте ковчег из дерева ситтим; длина ему два локтя с половиною и ширина ему полтора локтя… И обложи его чистым золотом, изнутри и снаружи покрой его; и сделай наверху вокруг его золотой венец… И вылей для него четыре кольца золотых и утверди на четырех нижних углах его: два кольца на одной стороне его, два кольца на другой стороне его. Сделай из дерева ситтим шесты и обложи их золотом. И вложи шесты в кольца, по сторонам ковчега, чтобы посредством их носить ковчег… Сделай также крышку из чистого золота; длина ее два локтя
