Библия, которую читал Иисус.
Прежде всего приношу извинения за то, чего вы не найдете в этой книге. Хотя я пишу здесь о Ветхом Завете, о «Библии, которую читал Иисус», я не чувствую в себе ни склонности, ни права рассуждать о таких проблемах, как авторство и датировка, или погружаться в дебри литературного анализа и анализа жанра. Я читаю Библию как рядовой читатель, вступая во взаимодействие с ее контекстом, стараясь понять изначальный замысел автора. Поскольку сам я зарабатываю на жизнь пером, я порой пытаюсь «заглянуть за кулисы» и угадать, почему автор выбрал определенный образ, создал непривычную метафору или начал свое повествование с этого момента, а не с какого–нибудь другого.
После главы, описывающей Ветхий Завет как целое, я поставил ряд глав, посвященных важнейшим разделам Библии: ее исторической части, пророкам, поэзии и притчам. Почему я выбрал именно эти книги? Освальд Чемберс сказал как–то, что Псалмы учат нас молиться, книга Иова — страдать, Притчи — жить, а Екклесиаст — радоваться жизни. Хотелось бы и мне относиться к чтению Библии с таким же ясным оптимизмом, но, боюсь, мой выбор — книга Иова, Второзаконие, Псалмы, Екклесиаст, пророки — отражает скорее мои сомнения и тревоги, а не надежду, что именно эти книги раскроют мне тайну жизни. Они стали для меня верными спутниками в моем паломничестве. В них я нахожу самого себя. Я пишу о них личностно и субъективно, не подвергая их анализу.
Я начинаю с книги Иова, поскольку уделил в своих работах немало места вопросам, поднятым Иовом. Многие ученые считают книгу Иова древней легендой, запечатленной в Библии, величественной драмой, события которой разыгрались еще до эпохи Авраама. Иов снимает все покровы с взаимоотношений между человеком и Богом — одинокий, нагой человек оказывается лицом к лицу с Господом. В Ветхом Завете часто повторяется одна и та же схема: Бог ограничивает Себя в пользу свободы человека. И тот факт, что книга Иова с ее мощным протестом против несправедливости Бога включена в Библию, усиливает значение этой схемы.
Я выбрал Второзаконие потому, что мне импонирует его интонация меланхолического реализма. Все иудеи спешили как можно скорее перейти реку и войти в Землю обетованную. Но старый мудрый Моисей счел необходимым остановиться и поразмыслить над суровыми уроками, которые его подопечные уже получили, и гораздо более жестокими бедами, с которыми им предстояло вскоре столкнуться. Теперь выражение «перейти Иордан» стало для нас обозначением духовного торжества. Поэтому можно предположить, что мы так и не усвоили основной смысл этой изумительной книги. Другой вариант этой же главы я написал для брошюры, прилагавшейся к мультфильму «Принц Египта». Этот фильм рассказывает историю Моисея и Исхода. В каких–то подробностях я следовал сюжету фильма, расцвечивающего новыми подробностями библейское повествование. Еврейские читатели этой книги были возмущены. Что это за пессимизм, фатализм и даже скрытый антисемитизм в произведении, посвященном великому чуду исхода? Редактор даже написал на полях возле одного из наиболее суровых пассажей: «Это еще откуда?». Мне пришлось объяснить, что все вызывающие протест цитаты заимствованы из Второзакония, книги, которая входит в священную Тору.
Я много лет пытался понять поразительные противоречия, заключенные в псалмах, и пришел к выводу: лучший способ осмыслить их — откровенно признаться в том, что меня волнует и тревожит. Когда я сделал это, Псалтирь превратился в мою самую любимую книгу. В хоре составивших его голосов мы можем различить все интонации, какие только могут возникнуть при общении с Богом.
Каким образом книга Екклесиаста оказалась включенной в Библию? Я давно ломал себе голову над этим вопросом. Особенно в те периоды жизни, когда сам был близок к циничному мировоззрению этого не слишком религиозного автора. Что же касается пророков, то мне с самого детства приходится «приходить в себя» от проповеднического злоупотребления этими таинственными книгами. Теперь я пишу о них, потому что хочу их постичь.
*
С некоторым сожалением я должен отказаться от обсуждения многих трудностей и проблем, с которыми сталкиваются люди, читая Ветхий Завет. К примеру, в Ветхом Завете есть по меньшей мере шестьсот сцен насилия, многие из которых инициированы Самим Господом. Как же нам сочетать это с проповедью ненасилия, исходившей от Иисуса, Сына Божьего? Я готов был оставить все остальные темы и заняться исключительно этой. Однако в таком случае у меня получилась бы совсем другая книга. Я же пишу не ради ученой дискуссии и не ради апологии, а скорее ради более глубокого познания самого себя. К тому же этими проблемами уже немало занимались более опытные исследователи, чем я.
И все же я должен сделать еще два замечания. Во–первых, я считаю Ветхий Завет прежде всего реалистическим произведением. Когда я смотрю драму, подобную «Макбету» или «Королю Лиру», или же такой фильм, как «Крестный отец» или «Спасти рядового Райана», я сталкиваюсь с миром зла, насилия и мести. Страдания трогают меня, потому что я узнаю свой собственный, полный насилия мир — будь то закоулки Чикаго или поля сражений в Европе и Азии.
В школе подростки стреляют друг в друга. Террористы взрывают дома и самолеты. Полицейские избивают людей, закованных в наручники.
Ветхий Завет изображает мир таким, какой он есть, ничего не скрывая. На его страницах вы найдете повести о страстной любви и мести, ужасающие рассказы об изнасиловании и расчленении трупов, хладнокровный отчет о похищении людей и продаже их в рабство, достоверное изображение войны с ее благородными подвигами и подлым предательством. В Ветхом Завете нет ничего скромного и опрятного. Сластолюбцы вроде Соломона и Самсона приобретают сверхъестественный дар, а на долю безукоризненно хорошего человека, Иова, выпадают одни лишь страдания. Сталкиваясь со всеми этими катастрофами, мы можем возмутиться или отвернуться от Бога, Который так или иначе к ним причастен. Но волшебство Ветхого Завета заключается в том, что он допускает любую реакцию. Бог предвосхищает наше недоумение и включает его в Священное Писание.
В книге «Дивная благодать» Кэтлин Норрис прекрасно описывает эту проблему:
«Ныне многие люди чувствуют, что в их жизни чего–то недостает. Они испытывают острое желание «чего–то еще», духовного прибежища, общности веры. Но обращаясь к чтению Библии, они в итоге отбрасывают ее от себя. Меня это ободряет. Мне это кажется хорошим исходным пунктом для установления отношений с Богом, открывающимся в Писании. Есть люди, которые отвергают Библию потому, что она во многих отношениях «негативна» — полна ненависти и насилия. Могу лишь надеяться, что на этом же основании люди воспротивятся и «развлекательному насилию» кинофильмов и телевидения, что будут произносить молитву всякий раз, когда берутся за газету или смотрят теленовости. На фоне реальной жизни Библия предстает как нечто удивительно цельное, как верный портрет человечества и его отношений со священным и повседневным. Я никогда не приобрету достаточных познаний в этой области, но мой путь — полагаться на то немногое, что я знаю, и продолжать с верой поиски Бога в Библии».
Во–вторых, я вижу в Ветхом Завете очень медленное, но несомненное движение к благодати. Евреи жили в страшные варварские времена. Их законы, которые кажутся нам столь жестокими, значительно смягчили уложения соседних народов. Евреи установили определенные правила ведения войны, освятили Законом уважение к бедным и заботу об окружающей среде. Они положили предел кровной мести, выделив города–убежища. Изучая времена кровной мести, рабства, полигамии и принудительного брака с вдовой брата, мы должны помнить: Богу приходилось иметь дело с моралью конкретного народа в конкретный период времени. В книгах, дошедших до нас от той эпохи, мы находим зерно — всего лишь зерно — Божьей благодати. «Писания свидетельствуют обо Мне, — говорит Иисус Своим современникам, читателям Торы, и тут же добавляет: — Но вы не пожелали прийти ко Мне и иметь жизнь».
«Как нянька, пекущаяся о детях, Бог вынужден «лепетать», говоря с нами», — сказал Жан Кальвин. Очень часто Бог прибегает в Ветхом Завете к лепету. Говоря со Своим народом на единственно понятном ему языке, Бог постепенно указывает народу нужное направление. Он становится на сторону угнетенных и обещает приход Страдающего Раба, Который искупит народ, не совершая насилие, а Сам сделавшись его жертвой. На какое–то время Бог допускает поведение, которого Сам не одобряет, — «ибо вы жестокосерды». Но постепенно, пусть и петляя, долгий исторический путь непременно выводит к Его Сыну, Иисусу, последнему откровению Бога, пришедшему в образе человека. Бог–человек уже не «лепечет» — Слово звучит громко и ясно.
Я бы хотел более подробно разобраться с этими вопросами. Но теперь не время. Сейчас я пишу не книгу ответов, а книгу вопросов, которые вызывает у меня Ветхий Завет — собрание текстов, столь же таинственных, ошеломляющих и вопреки всему имеющих столь же глубокий смысл, как и сама жизнь.
Один историк церкви отмечает, что в наше время либералы вновь открывают для себя Евангелие, пятидесятники — Деяния, а евангельские христиане — Послания. Нам бы, вероятно, стоило стремиться к экуменическому единству, чтобы заново открыть предшествующие Евангелию книги Библии. Как легко мы забываем, что поразительное утверждение Библии о Божественном источнике вдохновения — «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности; да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2 Тимофею 3:16–17) — относится к тому Писанию, которое существовало на момент создания Нового Завета, т.е. к Ветхому Завету.
Еще одно предостережение: иметь дело с Библией небезопасно. Мы обращаемся к ней с вопросами, но, читая ее, обнаруживаем, что эти вопросы обрушиваются на нас самих. Царь Давид увлекся рассказом, который придумал пророк Нафан. Давид вскочил, негодуя, на ноги, и тут обнаружил, что шипы притчи вонзились в его собственное сердце. Со мной это происходит всякий раз, когда я перечитываю Писание. Меня тычут носом в то, что я называю своей верой. Меня заставляют вновь и вновь испытывать ее. Слова Томаса Мертона («Открывая Библию») о Писании в целом можно применить и отдельно к Ветхому Завету:
«Словом, в Библии нет ничего успокоительного, разве что мы сумеем настолько привыкнуть к ней, что сами успокоимся… Не перестали ли мы вопрошать эту книгу и воспринимать ее вопросы? Не перестали ли мы бороться с ней? Если да, то наше чтение больше не имеет смысла.
Для большинства людей понимание Библии должно быть сопряжено с борьбой. Трудность заключается не только в том, чтобы подобрать истолкования — их можно найти и в комментарии, — но главным образом в том, чтобы как–то принять, пропустить через свою личность все поразительные противоречия и вопиющие безобразия, на которые мы наталкиваемся в Библии…
Не стоит уверять себя,
