воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить их») я услышала в тот момент, когда читала о событиях гражданской войны на Балканах, и эти слова заставили меня задуматься о том зле, которое приносят в наш мир насилие и племенная вражда, зачастую оправдываемые религией.
Но беспощадный реализм псалмов не ввергает в уныние так, как это зачастую делают телерепортажи, хотя вроде бы речь в них идет об одних и тех же событиях — резне, издевательстве над беззащитными, злонамеренном лишении человека доброго имени. Псалмы, этот сборник хвалебных гимнов, предназначенных для хора, сохраняет надежду, которую неспособны сообщить нам «сюжеты из жизни», дополняющие подборку политических новостей. Псалмы отражают события нашего мира, не превращая нас в сторонних наблюдателей. Они заставляют нас — народ, предпочитающий не обращать внимания на творящееся вокруг нас и среди нас насилие, — признать свою ответственность и подвергнуть переоценке свои ценности».
Вот пример того, как псалмы помогают в испытаниях. В 1977 году в разгар холодной войны Анатолий Щаранский, блестящий молодой математик и шахматист, был арестован КГБ за неоднократные попытки эмигрировать в Израиль. Он провел в ГУЛАГе тринадцать лет. С утра до вечера Щаранский читал и изучал все 150 псалмов (на иврите). «Что это мне дает? — говорит он в письме. — Вот что: постепенно чувство великой утраты и скорби превращается в прекрасную надежду».
Щаранский так дорожил этой книгой, что, когда тюремщики попытались ее отнять, он лег на снег и отказался вставать, пока ее ему не вернули. Все тринадцать лет, что он томился в заключении, жена Щаранского вела по всему миру кампанию за его освобождение. Принимая от имени мужа почетную степень доктора, она сказала в речи перед университетской аудиторией: «В камере–одиночке в Чистополе наедине с псалмами Давида Анатолий нашел выражение самых глубоких своих чувств в словах, вылившихся из души царя Израиля тысячи лет тому назад».
Терапия души
Псалмы показались мне образцом душевной терапии. Мне довелось написать книгу, которую я озаглавил «Разочарование в Боге». Издателей это название обеспокоило, и они предложили немного изменить его: «Преодоление разочарования в Боге». Им казалось несколько еретическим подобное негативное название. Они не представляли, как будет смотреться такая книга в христианском книжном магазине посреди множества томов о красоте и радости христианской жизни. Однако, когда я писал эту книгу, я имел в виду множество подробных библейских рассказов о людях, испытавших жесточайшее разочарование в Боге. Не только Иов и Моисей вступали в подобный конфликт, но и пророки Иеремия и Аввакум, и все неизвестные нам по имени авторы псалмов. Некоторые псалмы можно было бы озаглавить: «В гневе на Бога», «Преданный Богом», «Оставленный Богом», «Разуверившийся в Боге».
Вот несколько строк из Псалма 88:
Доколе, Господи, будешь скрываться непрестанно,
будет пылать ярость Твоя, как огонь?…
На какую суету сотворил Ты
всех сынов человеческих!
(стихи 47–48)
Или Псалом 87:
Для чего, Господи, отрешаешь душу мою,
скрываешь лице Твое от меня?…
Ты удалил от меня друга и искреннего;
знакомых моих не видно
(стихи 15,19)
Может показаться странным, что Священное Писание включает в себя эти вопли духовного поражения, но присутствие этих сцен и описаний составляет важный принцип терапии. Консультант по браку часто предупреждает своих пациентов: «Ваши отношения могут стать еще хуже, прежде чем дело пойдет на лад». Обиды, напряжение, которые скрывались годами, теперь поднимутся на поверхность. Придется обнажить и выявить все разногласия и взаимное непонимание, и лишь потом установится подлинное согласие. Псалмы, как и психоанализ, помогают выявлению наших неврозов.
Кэтлин Норрис рассказывает о монахине, которая помогает женщинам решать их жизненные проблемы: безработным, женам, подвергающимся жестокому обращению, людям, пытающимся после многолетнего перерыва возобновить учебу. Эта монахиня обнаружила, что псалмы помогают ее подопечным выплеснуть эмоции, которые церковные наставники часто пытаются подавить. «Терпите, улыбайтесь, страдание закаляет душу», — твердят иные наставники, но псалмы говорят другое. Они не пытаются рациональными доводами устранить гнев или абстрактными рассуждениями унять боль. Они выражают все эмоции громко и яростно, обращая их напрямую к Богу.
150 псалмов отражают различные этапы и ситуации душевной терапии. Здесь есть все: сомнение, паранойя, смятение, низость, восторг, ненависть, радость, хвала, месть, предательство. Когда–то подобное излияние чувств казалось мне чудовищным хаосом, теперь я вижу в нем признак здоровья. Псалтирь показал мне, что я вправе говорить Богу о любых своих чувствах. Не нужно скрывать свои неудачи, не нужно приукрашивать дурное в себе — лучше откровенно сказать обо всех своих слабостях Богу, ибо лишь Он может исцелить их.
Лучше всего эта целительная сила передана в Псалме 50, который, по преданию, создал сам Давид после постыдного поступка с Вирсавией. Царь признает, что совершил прелюбодеяние и убийство: «Тебе, Тебе единому согрешил я». Ему нечего принести в жертву Богу, кроме сокрушенного духа и смиренного сердца, но само признание открывает путь к исцелению. В слезах и скорби Давид исповедуется, и его псалом становится образцом для других исповедей.
Вальтер Брюггеманн предложил назвать «псалмами растерянности» те псалмы, которые передают смятение, признание в грехах или сомнение. Обычно они начинаются с мольбы к Богу об избавлении от беды или отчаяния. С этими мольбами переплетаются поэтические образы скорби, призывы к Божьей справедливости, даже упреки: «Что пользы Тебе, если я умру? Как буду тогда хвалить Тебя?». Однако, научившись выражать эти чувства, автор уже обретает некую перспективу, начинает вспоминать о лучших временах, об исполнившихся молитвах, о тех милостях, которые он не умел ценить. И ближе к концу псалма он переходит к благодарности и хвале. Он чувствует, что его выслушали и очистили. Псалом, как молитва, сам по себе осуществляет это преображение.
Псалом 70 может послужить примером того, как действует эта духовная терапия. В его строфах настойчивые призывы к Божьей помощи сменяются исповеданием веры, а затем новыми страхами, уже относительно будущего. В завершение гимна поэт восхваляет истину и надежность Бога. Воспоминания о чудесах, которые Бог совершал ради Израиля, и о моментах близости самого поэта к Богу успокаивают на какое–то время мучительные сомнения псалмопевца. Многие псалмы передают это настроение. «Верую, Господи, помоги моему неверию»: поэт как бы уговаривает самого себя, нащупывает путь к вере среди приливов и отливов эмоций.
Меня уже больше не смущает эта странная смесь псалмов–проклятий, псалмов–восхвалений, псалмов–исповедей. Теперь я дивлюсь духовной целостности древнееврейских поэтов, которые пытались вовлечь Бога во все области своей жизни, обращая к Нему все чувства, повседневно переживаемые человеком. Не нужно ничего приукрашивать, не требуется «делать хорошую мину», чтобы предстать перед Богом, нет никаких запретных тем. Бог готов говорить с нами о нашей реальности.
Для древнееврейских авторов реальность Бога затмевала их собственные переживания и сложную историю их народа. Они обсуждали с Богом каждую подробность своей жизни, они спорили и боролись с Ним, и самой этой борьбой утверждали свою веру.
Мой друг Гарольд Фиккетт имеет обыкновение удаляться порой на несколько дней в монастырь. Устав многих монашеских орденов предписывает повторять псалмы вслух утром, днем и во время вечерней службы. За несколько недель монахи проходят весь цикл, вновь возвращаясь к первому псалму[3 — До недавних пор католический священник, исполняя службу по бревиарию, повторял все псалмы за неделю. Англиканской литургии для этого требуется месяц. Историк Пол Джонсон назвал Псалтирь одной из главных скреп христианской истории: бенедиктинцы и пуритане, Лютер и иезуиты, Уэсли, кардинал Ньюмен и Кальвин — все эти столь разные люди любили и постоянно твердили псалмы.]. Гарольд говорил мне, что порой, когда уста его твердили о том, как он «входит во врата Господа с благодарением», сам он продолжал вспоминать вчерашнюю обиду или прикидывал, скоро ли рассеется туман над заливом Сан–Франциско. Но постепенно, день за днем, он покорялся ритму псалмов. Не все в них подходило к его душевному состоянию, но понемногу он проникался той реальностью, которая нашла выражение в псалмах, и не пытался приспособить текст к своим мирским соображениям.
Вспоминая время, проведенное с монахами, Гарольд писал:
«Псалмы вооружили меня теми словами, с которыми я должен был и хотел обратиться к моему Богу, словами, которые прославляют реальность Его присутствия — «Полны небеса и земля славы Твоей»; словами, которые признают Его вмешательство в нашу жизнь — «Ты обратил нашу печаль в ликование»; словами, которые выражают всю глубину моей зависимости — «В утробе матери соткал Ты меня»; словами, которые передают надежду на встречу и близость с Ним — «Только об одном я мечтаю, чтобы мне войти в дом Господень навеки». Псалмы наставляют мою душу в любви к Богу».
Звуки хвалы
Псалмы также учат нас, как поклоняться Богу и восхвалять его. Заметим, что американцы делают это крайне неуклюже. Мы не сохранили традиции британцев, кланяющихся королеве и не смеющих ее перебивать. Мы предпочитаем превращать своих руководителей в персонажей телевизионного фарса.
Откровенно говоря, трудно представить себе, что Богу и впрямь хочется, чтобы мы все сели в ряд и начали говорить о Нем что–нибудь хорошее. Зачем вообще Богу наша хвала? Сомерсет Моэм рассказывал о своем благочестивом родственнике, который прилежно вычеркнул все восхваления из молитвенника. «Любой нормальный человек смутится, если начать хвалить его в лицо, каково же слушать все это Богу?» — так рассуждал этот человек. Клайв Льюис в «Размышлениях о псалмах» сказал примерно то же: «Мне не нужно, чтобы мой пес пытался лаем выразить восторг от моих книг». Так почему же Бог хочет услышать хвалу?
Льюис предлагает сравнить эту хвалу с непосредственной реакцией на произведение искусства, на некую прекрасную гармонию, вообще на что–либо необычайно красивое. Самой первой и естественной реакцией будет замереть и попытаться впитать в себя эту неземную красоту, склониться перед ней. А затем мы спешим разделить это чувство с другими людьми. Эта потребность разделить удовольствие проявляется на всех уровнях от «Огромный серый кит проплыл рядом с нашей яхтой — я чуть было не дотронулась до него» и «О, если бы ты был тут и видел, как падает снег, — все кажется словно заколдованным» до «Ну, наши ребята показали класс во вчерашнем матче!»
Каждый раз, когда я прихожу на стадион, я наблюдаю этот восторг, близкий к поклонению. Мне повезло, я жил в Чикаго, когда восходила звезда Майкла Джордана. Я много раз бывал на играх «Чикаго Буллз». За несколько часов до матча на пронзительном ветру фанаты уже собираются возле площадки, отведенной для машин игроков, чтобы хоть на миг увидеть знаменитого спортсмена. Вот появляется из–за угла его автомобиль. Поклонники вопят, подпрыгивают, выкликают имя своего кумира, рвутся вперед, чтобы получить автограф, пытаются прикоснуться к нему, обменяться хоть словом, как–то сблизиться с Величайшим. Вот странная цивилизация — люди с готовностью преклоняются перед Майклом
