Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки. Роберт Райт.
Однажды меня осудили с кафедры церкви, которую посещала моя мать. Шел 1994 год. Моя книга «Нравственное животное» (The Moral Animal) только что вышла в свет, и мне настолько повезло, что отрывок из нее напечатали в журнале Time. В этом отрывке говорилось о разнообразных способах, которыми наша эволюционировавшая человеческая природа усложняет схему брака. Одна из этих сложностей — естественный для человека повсеместный соблазн свернуть с пути; именно в этом ракурсе редакторы Time решили вынести проблему на обложку журнала. С изображением поврежденного обручального кольца соседствовали слова «Неверность: возможно, в наших генах».
Пастор Первой баптистской церкви в Санта-Розе, Калифорния, усмотрел в этой статье нечестивое оправдание разврата, о чем и заявил однажды воскресным утром. После службы моя мать подошла к нему и сообщила, что автор той статьи — ее сын. Я готов поручиться — таковы чудеса материнской любви, — что эти слова она произнесла с гордостью.
Как низко я пал! Когда-то давно, в девятилетнем возрасте, в баптистской церкви Иммануила в Эль-Пасо, Техас, мне показалось, что я слышу призыв Господа, и я вышел вперед, когда заезжий приверженец евангельского учения Гомер Мартинес призвал грешников признать Иисуса своим спасителем. Через несколько недель меня окрестил священник той же церкви. Теперь же, почти три десятилетия спустя, другой баптистский священник поставил меня на одну доску с сатаной.
С одной стороны, если бы этот священник внимательно прочел мою статью в Time, то вряд ли обрушился бы на нее с таким гневом. (На самом деле я утверждал, что позыву к прелюбодеянию, каким бы естественным он ни был, можно и должно сопротивляться.) С другой стороны, находились люди, которые читали не только статью, но и книгу целиком, и все-таки приходили к выводу, что я безбожник или вроде того. Я утверждал, что большинство неземных, возвышенных аспектов человеческого существования (любовь, самопожертвование, самоощущение нравственной истины) — продукты естественного отбора. Книга воспринималась как сугубо материалистический трактат — научно-материалистический, в духе науки, «способной объяснить все с точки зрения материализма, так зачем нужен Бог? Особенно Бог, который якобы каким-то чудесным образом находится вне пределов материальной вселенной».
Полагаю, термин «материалист» в какой-то степени можно применить ко мне. В сущности, в данной книге я излагаю историю религии и рассуждаю о ее будущем с позиций материализма. Я считаю, что происхождение и развитие религии можно объяснить, опираясь на конкретное и зримое — человеческую натуру, политические и экономические факторы, техническое развитие и т. п.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РЕЛИГИИ МОЖНО ОБЪЯСНИТЬ, ОПИРАЯСЬ НА КОНКРЕТНОЕ И ЗРИМОЕ
Но я не думаю, что «материалистический» отчет о корнях религии, ее истории и будущем — подобный тому, что я привожу здесь, — лишает смысла религиозное мировоззрение. В сущности, я утверждаю, что история религии, представленная в этой книге, несмотря на всю свою материалистическую основу, на самом деле подтверждает ценность религиозного мировоззрения, но не традиционного, а мировоззрения, религиозного в неком значительном смысле.
Звучит парадоксально. С одной стороны, я считаю, что боги возникли как иллюзии и что последующая история идеи бога в каком-то смысле — эволюция иллюзии. С другой стороны, 1) само повествование об этой эволюции указывает на существование того, что можно многозначительно именовать божественностью; 2) эволюционируя, эта «иллюзия» приобрела настолько обтекаемую форму, что приблизилась к правдоподобию. В обоих этих отношениях иллюзия становилась все менее и менее иллюзорной.
Виден ли здесь смысл? Вероятно, нет. Надеюсь, к концу книги он появится. А пока мне придется признать, что бог того рода, который остается правдоподобным даже после обретения обтекаемой формы, — не тот бог, которого подразумевает в настоящее время большинство верующих.
Есть еще два момента, которые, как я надеюсь, обретут новую грань смысла к концу книги, и оба они — аспекты нынешнего положения в мире.
Один из них — то, что иногда называют столкновением цивилизаций, напряжение между иудео-христианским Западом и миром ислама, так откровенно выплеснувшееся 11 сентября 2001 года. С того самого дня люди не перестают гадать, как мировые авраамические религии уживутся друг с другом, и уживутся ли, если силы глобализации принудят их к контакту, который постепенно будет становиться все более тесным.
Ну что ж, история изобилует столкновениями цивилизаций, но если уж на то пошло, это конфликт не цивилизации. Повествование о роли религиозных идей, раздувающих пламя или, напротив, пытающихся гасить его и зачастую меняющихся при этом, весьма поучительно. Думаю, оно объясняет нам, что мы можем предпринять, чтобы финал нынешнего «столкновения» с наибольшей вероятностью стал счастливым.
Второй аспект современного положения в мире я назвал бы столкновением иного рода, активно обсуждаемым «столкновением» науки и религии. Как и первое, второе столкновение имеет давнюю и поучительную историю. Ее можно проследить вплоть до Древнего Вавилона, где вдруг выяснилось, что затмения, которые издавна приписывали вмешательству беспокойных и злокозненных сверхъестественных существ, повторяются с предсказуемой периодичностью — настолько предсказуемой, что сам собой напрашивался вопрос, действительно ли в них повинны эти сверхъестественные существа.
С тех пор было сделано еще много подобных открытий, нарушающих привычный порядок (с точки зрения религии), но в конфликтах с наукой некие представления о божественном всегда выживали. Эти представления постоянно менялись, однако обвинение религии предъявлено так и не было. В конце концов, наука тоже непрестанно претерпевала изменения, пересматривала, если не отвергала полностью, старые теории, но никому из нас и в голову не приходило считать этот процесс основанием для предъявления науке обвинений. Наоборот, мы верили, что непрекращающаяся адаптация подводит науку ближе к истине. Вероятно, то же самое происходит и с религией. Возможно, в итоге безжалостный научный отчет о нашем положении — подобный отчету, в результате которого меня осудили с кафедры церкви, куда ходит моя мать, — в действительности совместим с истинно религиозным мировоззрением и составляет часть процесса, в ходе которого религиозное мировоззрение облагораживается, приближаясь к истине.
Два существенных вопроса о «столкновениях» можно выразить в одном: способны ли религии современного мира примириться друг с другом и с наукой? Думаю, их история дает нам надежду на утвердительный ответ.
Как будут выглядеть религии после подобной адаптации? На этот вопрос, как ни странно, легко дать ответ, по крайней мере в общих чертах. Во-первых, им в известном смысле предстоит пройти испытание, которому современный мир подвергает психологическое самочувствие человека (в противном случае одобрены религии не будут). Во-вторых, религии должны сделать акцент на некой «высшей цели» — какой-либо широкой идее или образе, с помощью которых мы могли бы строить и направлять свою повседневную жизнь, различать добро и зло, придавать смысл как радости, так и страданию (иначе они перестанут быть религиями, по крайней мере в нынешнем смысле этого слова, который я в него вкладываю).
РЕЛИГИИ В СКОРОМ ВРЕМЕНИ ДОЛЖНЫ БУДУТ ПРОЙТИ СЕРЬЕЗНОЕ ИСПЫТАНИЕ. ЕСЛИ ОНИ ЕГО НЕ ПРОЙДУТ, ТО НЕШУТОЧНЫЕ БЕДЫ ГРОЗЯТ ВСЕМ: И ВЕРУЮЩИМ, И АТЕИСТАМ
А теперь — действительно непростой вопрос. Как религии выдержат эти испытания? (Предположим, что все-таки выдержат, а если нет, тогда всем нам — верующим равно как и агностикам и атеистам — грозят нешуточные беды.) Как религии адаптируются к науке и друг к другу? Какой должна быть религия, чтобы соответствовать эпохе развитой науки и стремительной глобализации? Какую цель она будет указывать, куда и как направлять? Существует ли объективное в интеллектуальном плане мировоззрение, удовлетворяющее критериям религиозного и способное среди хаоса современного мира обеспечить личное наставление и утешение, а может, даже сделать мир менее хаотичным? Я не претендую на знание ответов, но некоторые догадки возникают сами собой по ходу повествования о Боге. Итак, приступим.
ЧАСТЬ I РОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ БОГОВ
«Следовательно, подводя итоги, можно сказать, что почти все великие социальные институты зародились в религии».
Эмиль Дюркгейм
• Дикарская логика • Боги охотников-собирателей • Когда плохое случается с хорошими людьми • Когда плохие люди остаются безнаказанными • Что такое религия
У чукчей был свой способ ладить с буйными ветрами. Чукотский мужчина взывал нараспев: «Западный ветер, смотри сюда! Гляди на мой зад. Сейчас мы тебе жира дадим. Перестань дуть!» Европейский путешественник XIX века, описавший этот ритуал, добавлял: «Во время этого заклинания мужчина давал штанам упасть и наклонялся, подставляя ветру обнаженные ягодицы. При каждом слове он хлопал в ладоши»[1].
К концу XIX века путешественники-европейцы составили немало описаний обрядов, которые они наблюдали в далеких и почти не изученных землях. Некоторые из этих земель населяли люди, которых называли дикарями. Они зачастую не только не имели письменности, но даже не знали земледелия. Среди обрядов нередко встречались такие же странные, как описанный выше.
Можно ли назвать подобный обряд религиозным? Кое-кто в Европе возмутился бы только при одной мысли об этом и как оскорбление воспринял бы подразумеваемое сравнение собственных возвышенных форм поклонения с грубыми, примитивными попытками задобрить природу.
Возможно, поэтому сэр Джон Леббок, британский антрополог конца XIX века, предварил свое исследование «дикарских» религий предостережением: «Нельзя было обойтись без указания некоторых фактов, весьма неприятных для нашего цивилизованного чувства», — писал он в труде «Начало цивилизации и первобытное состояние человека». И дал читателям обещание: исследуя это «унылое зрелище чудовищных суеверий и жестоких форм поклонения», «избегать по мере возможности всего, что может вызвать законное негодование кого-либо из читателей»[2].
Леббок намеревался избавить читателей в том числе и от тягостной мысли, что их мозг имеет хоть что-то общее с мозгом дикарей. «В целом ментальное состояние дикарей настолько отличается от нашего, что зачастую очень трудно понять, что происходит у них в голове, или понять мотивы, под влиянием которых они действуют». Хотя у дикарей «есть разум как таковой, чтобы действовать и верить, их соображения чаще всего совершенно абсурдны». Дикарь демонстрирует «крайнюю степень умственной неполноценности», его разум «подобен разуму ребенка и так же легко утомляется»[3]. Поэтому естественно, что религиозные представления дикарей «отнюдь не являются плодом глубоких размышлений».
Леббок не скупится на заверения читателям: «Религия в понимании низших дикарских рас» не просто отличается от цивилизованной религии, «но и противостоит ей». И действительно, если мы наделим титулом «религия» вульгарные обряды и суеверные страхи, о которых сообщали исследователи дикарских сообществ, «мы больше не сможем считать религию присущей исключительно человеку». Ибо «лай собаки на луну — в той же мере акт поклонения, как и некоторые церемонии, описанные путешественниками»[4].
Пожалуй, нам не следовало бы удивляться тому, что прекрасно образованный британский христианин так умаляет значение «примитивной религии». («Примитивной» названа религия не имеющих письменности народов, включающих как охотников-собирателей, так и земледельцев.) В конце концов, примитивные религии пропитаны глубоким почтением к простейшим суевериям. Туманные предзнаменования зачастую побуждают принимать
