эволюции люди склонны к религиозным идеям и чувствам, но этими идеями и чувствами не так-то просто ослепить их. У таитян есть эпитет для вождей, которые «переели власти»[180]. В интересах вождей было избегать подобных прозвищ; как отмечал в «Эволюции полинезийских вождеств» археолог Патрик Кирх, в Полинезии в целом «чрезмерно раздутая власть вождя могла создать угрозу мятежа»[181]. Или призрак бескровного переворота. На Таити жрецы и другие представители элиты являлись к непомерно деспотичному вождю и советовали: «Ступай, съешь свиную ногу, приправленную навозом! У тебя больше нет власти, теперь твоя участь — месить ногами песок, ходить как простолюдины»[182].
Кроме того, оставаться честными вождей побуждало соперничество с другими вождествами. Войны были обычным делом в Полинезии; как правило, вождества вели их между собой[183]. Война показывает истинную цену социальной эффективности. Правящие классы, ведущие исключительно паразитический образ жизни, присваивающие себе плоды общего труда и никак не поощряющие его, оказываются проигравшими, их «вождецентрические» культурные шаблоны отправляются на свалку истории. В отличие от них религия, способствующая социальной сплоченности и производительности, не только выживает, но и преобладает, в ходе завоеваний распространяясь на более слабые сообщества. По этой причине она воспроизводится мирным путем. Как люди подражают преуспевающим сверстникам, так и сообщества подражают более сильным и действенным сообществам.
Эта динамика — сдвиг в сторону функциональности в ходе конкуренции сообществ — предлагает по меньшей мере гипотетические объяснения фактов, которые в противном случае вызывали бы недоумение. Почему вожди приносили в жертву богам родных детей? (Потому что религия, не призывающая элиту к демонстративным жертвоприношениям, с трудом добивалась поддержки простонародья, следовательно, не способствовала социальному рвению, необходимому для победы в межобщественной конкуренции?) Почему актерам на островах Общества, актерам, предназначенным для рая, о котором простолюдины могли только мечтать, позволялось высмеивать вождя во время представлений? (Потому что социальная сатира помогала обуздывать склонность вождя к самовозвеличиванию до того, как она нарушала равновесие в обществе и толкала его на путь, ведущий к саморазрушению?)
Закономерность, прослеживающаяся в полинезийских вождествах, простирается за их пределы, охватывает другие вождества и даже сообщества других типов. С одной стороны, правящий класс, состоящий, разумеется, из людей, осознанно или бессознательно пытается приспособить культуру, в том числе религиозные верования, к своим корыстным целям. Но это стремление сталкивается с двумя противодействующими силами: одной — внутренней и одной — внешней. Внутренняя — это сопротивление народа эксплуатации; менее влиятельный, но более многочисленный простой люд будет сознательно или неосознанно защищать свои интересы. Это может означать мятеж, а может и сопротивление несостоятельным религиозным идеям. (В Тонга элита была убеждена, что у простонародья нет загробной жизни; некоторые простолюдины дерзали с этим не согласиться.[184]) Внешняя сила, сдерживающая стремление правящего класса к власти, — соперничество с альтернативными социальными системами, то есть с соседними сообществами.
Отсюда постоянная диалектика: элита пользуется своей властью, чтобы сосредоточить в своих руках еще больше власти, но такое самовозвеличивание неизбежно вызывает непрекращающееся сопротивление низов и в отдельных случаях дает отрицательный эффект в виде революции, поражения в войне или упадка экономики. Сообщества, сформированные этими силами, в изобилии обеспечивают наглядными примерами из жизни как «марксистов», так и функционалистов, не являясь полным подтверждением ни тех, ни других взглядов.
В этом эволюционном процессе практически не уделяется внимания мифическим или космологическим деталям религии. Неважно, называется бог Тангалоа или Тангароа — это не оказывает заметного влияния на эффективность общества, как и представления о том, как именно он способствовал сотворению — поднимал небеса или вылавливал острова. Но поступки, за которые боги наказывают и награждают, имеют значение. Производительность труда и социальное согласие — активы межобщественной конкуренции, поэтому нескончаемые веяния культурной эволюции благосклонны к ним. Неудивительно, что если биографии богов имели существенные различия в полинезийских вождествах, являясь продуктом, в сущности, произвольного сдвига, то в более практичных вопросах чаще проявлялись постоянство и стабильность. По всей Полинезии религия поощряла добросовестный труд и осуждала воровство, как и другие антиобщественные поступки.
Разумеется, по нашим меркам полинезийская религия может показаться далекой от оптимальной эффективности: сколько бессмысленных суеверий, какой упор на точное соблюдение исключительно ритуального аспекта! Разве более действенная религия не перераспределила бы время, чтобы большая его часть приходилась не на жертвоприношения, а на строительство лодок? Разве не стала бы она активнее поощрять честность, великодушие, другие качества, способствующие гармонии в обществе? Разве не были бы гораздо более убедительными ее кнуты и пряники? Конечно, угроза болезни и смерти достигает цели. Но если уж на то пошло, почему бы не применить тяжелую артиллерию — вроде рая и ада?
Ответ один: культурной эволюции требуется время. Не стоит рассчитывать, что действующий вслепую, методом частых ошибок, процесс за одну ночь совершит чудо, особенно в эпоху вождей. В то время культурные инновации еще не возникали и не распространялись в море миллионов умов, связанных воедино электроникой. Существовали только тысячи умов, образующих сообщество, а связь между ними обеспечивали технологии каменного века: ходьба пешком и разговоры. Контакты же за пределами одного сообщества были гораздо более сложным делом.
Несмотря на это, в процессе развития полинезийская религия приобрела ряд довольно изощренных особенностей. Мана, та самая идея, которая наделяла вождей таким могуществом и оправдывала их неприкосновенность, могла также стать причиной их падения. Если от природы обильная мана вождя способствовала эффективному управлению, то явно скверное управление свидетельствовало об угасании мана. Следовательно, если вождь проигрывал несколько сражений, власть мог узурпировать какой-нибудь высокопоставленный воин, победы которого на поле боя считались признаком обилия мана[185]. К этому механизму обратной связи, способу отделаться от бездарного вождя до того, как его оплошности приведут к катастрофическим последствиям, культурная эволюция явно благоволила, так как вождества, в которых подобный механизм отсутствовал, в конце концов захватывали обладавшие им.
Вместе с тем этот принцип подкреплен элементарной логикой. Если вожди, к которым боги благосклонны, преуспевают, значит, вождь, чьи фиаско следуют непрерывной чередой, впал в немилость богов. И действительно, неудача должна была это означать, чтобы религия выдержала жизненные взлеты и падения. Чтобы пройти элементарную проверку логикой, каждая религия должна иметь объясняющие ее лазейки. В случае с полинезийскими вождями, как и с шаманами из предыдущей главы, одна из таких лазеек — предпосылка, согласно которой угасание земной силы означает потерю связи с божественным. Эта лазейка устанавливает предел эксплуатации, который существует даже для наместника богов.
Согласно общему принципу, между божественным и земным действует двусторонняя связь. Людям, которые верят, что божественное управляет земным, порой приходится в результате перемен на земном уровне пересматривать свои представления о том, что происходит на уровне божественном. Это что-то вроде закона непреднамеренной симметрии, и как мы увидим в следующей главе, этот закон оказал значительное влияние на эволюцию богов со времен вождеств.
Религия сформирована межгрупповой напряженностью — элита против простонародья, одно сообщество против другого, — однако формирующее действие также происходит и на более сложном уровне. Если религиозный мем не приживается в отдельно взятых умах, он не может распространяться от одного к другому и в конце концов не может характеризовать группу в целом. Один из способов, которым мем может добиться теплого приема в чьем-либо уме, — вызвать приятные чувства.
Полинезийская религия может показаться суровой и аскетичной (и действительно, она налагает на полинезийцев множество нравственных и ритуальных обязательств, наряду со страхом перед возможной неудачей), но в то же время она справляется с задачей, которую часто брала на себя религия: утешает людей в минуты неуверенности или сомнений. В эпоху вождей сомнения не носили философского характера: как и во времена охотников-собирателей, людей заботило материальное благополучие, возможность оставаться живым и здоровым. На островах Общества молитва на ночь начинается словами[186]:
Спаси меня! Спаси меня!
Это вечер богов.
Оберегай меня, о мой бог!
Затем в молитве просили защиты от «внезапной смерти» и других бед, в том числе от «свирепого воина», чьи «волосы всегда стоят дыбом». Молитва заканчивалась словами: «Дай мне и моему духу жить, принеси этой ночью мирный сон, о мой бог!»
Предоставление подобных утешений — освященный временем способ процветания религиозных учений, но по мере культурной эволюции меняется и то, что может служить людям утешением. Дело в том, что меняется прежде всего то, что вызывает у людей потребность в утешении. Жители островов Общества просят в молитве защиты от «ссор из-за межевых знаков» — распрей того вида, которые просто не могли возникнуть в типичном сообществе охотников-собирателей. Религия — характерная особенность культурной эволюции, которая, помимо всего прочего, отзывается на тревоги, порожденные культурной эволюцией; она помогает оберегать социальные перемены от них самих.
ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ УТЕШЕНИЙ — ОСВЯЩЕННЫЙ ВРЕМЕНЕМ СПОСОБ ПРОЦВЕТАНИЯ РЕЛИГИОЗНЫХ УЧЕНИЙ
Но сегодня культурная эволюция не только создает условия для новых тревог, но и представляет угрозу для возвышенного инструмента, предусмотренного для обращения с ними. Для многих людей появление современной науки подорвало саму идею существования богов и стало угрозой для перспектив религии в целом.
Парадоксальным при этом выглядит долг науки перед религией. Полинезийцы прилежно изучали ночное небо. Капитан Кук писал, что таитяне способны предсказывать сезонное появление и исчезновение звезд «с точностью, в которую вряд ли поверит европейский астроном»[187]. Подобно многим особенностям полинезийской культуры, это искусство развивалось по практическим причинам (в основном в связи с потребностями навигации), однако в слова их облекла религия. Полинезийские «мореплаватели-жрецы-астрономы», как назвал их один исследователь, следили за движением небесных тел с наблюдательных постов на храмовых возвышениях[188]. Звезда, играющая важную роль в навигации жителей островов Общества, Таи-Рио-айту, считалась олицетворением Рио, который, будучи богом ловцов длинноперого тунца и тунца-бонито, естественным образом обеспечил рыбаков этим ориентиром[189].
Если вспомнить полинезийские верования о божественности звезд и о том, что боги управляют погодой, неудивительно, что полинезийцы пытались предсказывать погоду, разглядывая ночное небо[190]. Гораздо больше удивляет то, что они в этом преуспели. Кук писал, что «они могут предсказывать погоду, по крайней мере ветер, с большей уверенностью, нежели мы»[191]. Напрашивается объяснение, что и ночное небо, и преобладающие ветра менялись в зависимости от сезона. Значит, между звездами и погодой и вправду существовала корреляция, только полинезийцы дали ей неверное объяснение. Тем не менее именно так зачастую начинается научный прогресс — с поиска корреляции между двумя переменными и предложения правдоподобного, хоть и ложного объяснения. В этом отношении «наука» восходит к дописьменным временам.
Дальнейшее уже известно. Древние рассуждения и объяснения корреляции в конце концов привели к современному мировоззрению, считающему эти первые объяснения настолько примитивными. Современная наука, подобно современным экономике, праву и структурам власти, развилась из зачаточных форм, симбиотически связанных с религиозными убеждениями. В сущности, нет очевидных свидетельств тому, что у нас появился бы любой из этих
