якобы приносящим дождь и процветание, Израиль говорил: «Пойду за любовниками моими, которые дают мне хлеб и воду, шерсть и лен, елей и напитки». Этот образ измены распространяется на внешнюю политику Израиля. Власти Ефрема «пошли к Ассуру, как дикий осел, одиноко бродящий; Ефрем приобретал подарками расположение к себе. Хотя они [израильтяне] и посылали дары к народам, но скоро… они начнут страдать от бремени [чужеземного] царя князей»[433]. В Книге пророка Осии, как во всем Древнем мире, теология и геополитика служат отражением друг друга.
Не без причины предубежденный
То, что для сторонников движения «только Яхве» была характерна предубежденность в представлениях о союзе с чужаками, — отнюдь не сенсация. Исследователи давно заметили антиинтернационалистский оттенок пророческих книг, в которых порицается неверность по отношению к Яхве. (Это явление назвали «пророческим национализмом»)[434]. Но это не значит, что все специалисты, отметившие это, пришли к выводу, что теология сложилась под влиянием политических и экономических сил. Корреляция между политическими и религиозными убеждениями сама по себе еще не дает ответа на вопрос, что было причиной и что следствием. Вполне возможно, что к монолатрии Осию привело его пренебрежение интернационализмом. В конце концов, интернационализму свойственно обеспечивать контакты с чужеземными богами. Возможно, у монолатристов имелись другие причины для неприязненного отношения к альянсу. Некоторые пророки утверждали, что обращение за помощью к могущественным державам выказывает недостаток веры в способность Яхве в одиночку защитить Израиль.
Так почему бы нам не принять на веру слова пророков и не допустить, что их теология сформировала их представления о внешних отношениях, а не наоборот? В некотором смысле нам, вероятно, так и следовало бы поступить. Осия и другие пророки его времен имели отличительные особенности истинно верующих. Согласно Библии, Осия выбрал себе супругу, подчинившись повелению Бога «возьми себе жену блудницу» — очевидно, чтобы его брак стал метафорой неверности Израиля Яхве. Словно не удовлетворившись таким фанатизмом, он назвал одного из сыновей «Не Мой народ» (Лоамми), символизируя реакцию Яхве на эту измену[435]. Но прежде, чем сочувствовать сыну Осии, следует вспомнить, что сын Исайи шел по жизни под именем «Спешит грабеж, ускоряет добыча» — как ходячая реклама одного из пророчеств Исайи[436]. Все это указывает, что мотивация пророков более сильна и менее рационально-приземленна, чем можно было ожидать, если бы источником вдохновения для нее служил только геополитический анализ.
Однако для наших нынешних целей вопрос заключается не в том, что побудило Осию и других пророков высказывать монолатрические идеи. Вопрос в следующем: почему их высказывания получили резонанс, почему они прижились. Здесь уместна аналогия с биологической эволюцией. Дарвиновская теория гласит, что в популяции распространяются черты, способствующие выживанию и воспроизведению. Но это не значит, что все появляющиеся черты (в результате, допустим, генетической мутации), будут соответствовать этой тенденции, и прогнозы о том, какие черты распространятся, не имеют отношения к вопросу об изначальных причинах их появления. Можно сказать, что идея Осии представляла собой культурную «мутацию» — и, несомненно, другие пророки становились авторами альтернативных «мутаций». Вопрос, обусловлена ли теология внешними отношениями, — это вопрос не столько о причинах возникновения этих мутаций, сколько о причинах, по которым одни мутации распространяются, а другие — нет. А именно: действительно ли идеи Осии распространялись потому, что люди все тверже верили, что отношения Израиля с остальным миром — игра с нулевой суммой, что Израилю едва ли принесет пользу интернационализм, сотрудничество и взаимодействие с другими странами?
Безусловно, израильтяне могли прийти к такому выводу. Деятельность Осии началась в последние годы правления Иеровоама II и продолжалась несколько десятилетий после завершения этого правления. Как оказалось, эти последние годы пребывания Иеровоама во власти стали концом века стабильности и процветания для северного царства Израиль[437]. Вскоре после смерти царя в 747 году до н. э. международные отношения Израиля вошли в крутое пике продолжительностью почти четверть века, питая представления об игре с нулевой суммой.
Ассирия возродила былую воинственность, направила войска на запад и обложила непомерной данью более слабые государства, в том числе Израиль[438]. Израиль искал спасения в альянсах, его царь объединился с Дамаском, а также некоторыми финикийскими и филистимлянскими городами, рассчитывая поднять мятеж против ассирийцев[439]. В ответ Ассирия захватила немалую часть территории Израиля и стерла с лица земли многие из его крупных городов, так что под контролем израильтян осталась лишь столица Самария и холмистая местность вблизи нее. Значительно сократившийся Израиль некоторое время платил Ассирии дань, но не исчез полностью. А потом, напрасно рассчитывая на поддержку Египта, Израиль прекратил выплаты. Ассирийцы осадили Самарию и после захвата города в 722 году до н. э. лишили его большей части населения — «десяти потерянных колен Израиля»[440]. Так завершилось существование северного израильского царства. Теперь единственным хранилищем израильского наследия осталось южное царство Иуда. Неудивительно, что к моменту падения северного царства изоляционистская внешняя политика Осии и ее теологический коррелят — антипатия к богам чужеземного происхождения — нашли настолько широкую аудиторию, что его идеи выжили и достигли Иуды, вероятно, вместе с последователями Осии, бежавшими под натиском ассирийцев[441].
После падения северного царства внешнеполитическая ситуация не внушала оптимизма и на юге. Теперь Иуде также предстояло столкнуться с яростью Ассирии. В течение двух следующих десятилетий попытки Иуды создать оборонительный союз провалились, подобно ранним попыткам Ефрема. Царство Иуда безуспешно восставало против Ассирии, а через два десятилетия после гибели Ефрема царь Иуды попался в ловушку в осажденном Иерусалиме, словно «птица в клетке», как горделиво сказано об этом в ассирийских анналах. Иерусалиму пришлось расстаться с золотом, имевшимся в храме и в сокровищнице, и смириться с вассальной зависимостью от Ассирии[442].
В последующей истории Иуды есть немало светлых моментов, его отношения с соседями не всегда были игрой с нулевой суммой, бывали случаи, когда заключение союзов оказывалось оправданным. Тем не менее в течение более чем целого века это царство оставалось в проблематичном положении маленького и слабого в регионе, где господствовали агрессивные месопотамские сверхдержавы (сначала Ассирия, затем Халдейская, или Нововавилонская империя, сменившая Ассирию). Поэтому царство Иуда потратило немало времени либо на безуспешное сопротивление сверхдержаве, либо на исполнение унизительных обязанностей вассала таковой[443]. В итоге тех, кто внес основной вклад в дело почитания чужеземных богов, свидетельство плодотворных отношений с другими странами, найти непросто.
Бог маленького народа
Какую бы значительную роль ни сыграли международные отношения в возникновении монолатрии, движение «только Яхве» вполне могло получить поддержку и благодаря внутренней политике. Со времен Осии, когда пророки первыми наотрез отказались почитать богов кроме Яхве, в воздухе запахло классовой враждой. Пророк Амос, современник Осии в северном царстве[444], бичует тех, кто «жаждет, чтобы прах земной был на голове бедных, и путь кротких извращают», «угнетающих нищих, говорящих господам своим: „подавай, и мы будем пить!“»[445] Тем временем в Иуде Исайя сетует на тех, кто «пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот»[446].
Почему обличительные речи пророков, направленные против богатых, совпадали с обличительными речами против поклонения богам, кроме Яхве? Возможно, из-за естественной связи между недовольством высшими классами Израиля и противостоянием интернационализму, — как мы уже видели, связанному с чуждыми богами. Археологические раскопки показали, что эпоха Осии была временем вопиющего экономического неравенства между израильтянами. Кроме того, в этот же период развивалась международная торговля[447], и от внимания бедных не могла ускользнуть неразрывная связь богачей с этой торговлей — не только потому, что они контролировали ее и наживались на ней, но и потому, что немало дорогостоящих привозных товаров оседало в богатых домах[448].
ОБЛИЧИТЕЛЬНЫЕ РЕЧИ ПРОРОКОВ, НАПРАВЛЕННЫЕ ПРОТИВ БОГАТЫХ, СОВПАДАЛИ С ОБЛИЧИТЕЛЬНЫМИ РЕЧАМИ ПРОТИВ ПОКЛОНЕНИЯ БОГАМ, КРОМЕ ЯХВЕ
Амос не указывает на связь богатых с внешней торговлей, а осуждает несомненное потребление с явно чужеземными элементами. Его мишень — те, кто лежат «на ложах из слоновой кости» (изделия из слоновой кости VIII века, найденные археологами на севере Израиля, имели характерные финикийские особенности и были украшены египетскими мотивами)[449]. Тем временем на юге Исайя обрушивается на иудеев, которые «с сынами чужих в общении» или «обмениваются рукопожатиями» — явное указание на торговые сделки, а также на тех, чья земля «наполнилась серебром и золотом»[450].
Даже сегодня состоятельные люди любят хвалиться экзотическими импортными товарами, даже сегодня этим они вызывают раздражение. А в древние времена связь между богатством и внешней торговлей была еще крепче, так как в такой торговле преобладали предметы роскоши. Перевозка по-прежнему была непростым и дорогостоящим делом, поэтому везти из дальних краев стоило только товары, имеющие большую ценность по сравнению с весом. Международная торговля ассоциировалась главным образом с драгоценностями, тканями, пряностями, а все перечисленное, в свою очередь, — с ненавистными богачами. Поэтому антиинтернационалистский импульс движения «только Яхве» естественным образом черпал силы в недовольстве космополитичной элитой.
Так, Софония, страстный пророк и сторонник монолатрии, живший примерно веком позже Осии, Амоса и Исайи, писал, что когда настанет судный день, Яхве покарает правящий класс и «всех, одевающихся в одежду иноплеменников»[451]. А в деловой части города будут слышны рыдания, «ибо исчезнет весь торговый народ, и истреблены будут обремененные серебром»[452].
Софония — малоизвестная фигура, вероятно, потому, что Книга пророка Софонии — одна из самых коротких в Библии. Однако он заслуживает внимания. Предположительно он жил в последние десятилетия VII века до н. э., когда движение «только Яхве», как мы увидим, сделало значительный рывок к известности и власти. И даже если не учитывать время, в которое он жил, и период, в который Книга пророка Софонии была написана и подверглась правке (при всей каверзности датировки библейских текстов), эта книга ценна как наглядный образец монолатрического трактата, согласующегося со сценарием, описанным на предыдущих страницах: по нему сила движения «только Яхве» заключалась в настороженном отношении к внешним связям и в недовольстве элитой, которой эти связи приносили прибыль.
Разумеется, боги, поклонение которым Софония подвергал яростным нападкам, были чужеземными. Софония предупреждает, что Яхве скоро покарает тех, «которые клянутся Господом и клянутся царем [Милком] своим», то есть богом аммонитян, населявших современную Иорданию. Яхве также накажет тех, кто «на кровлях поклоняются воинству небесному», что в данном случае означает обожествленные небесные тела, вероятно, вроде тех, которым поклонялись жители Ассирии, а также наместники ассирийцев в землях израильтян[453]. И конечно, Яхве уничтожит по всему царству Иуда «остатки Ваала»[454].
Как и в случае с Осией, представления Софонии о чужеземных богах неразрывно связаны с его представлениями о чужих странах и народах. С явным удовольствием он сообщает о намерении Яхве «уничтожить Ассура». Не забыты и аммонитяне с моавитянами: их земли
