Но тем из нас, кто не сумел достичь просветления, предстоит провести большую часть своей жизни, глядя на происходящее с более присущей человеку точки зрения: мы распространяем нравственное воображение на людей в той степени, в какой усматриваем возможность выигрыша в отношениях с ними.
Учитывая это, меньшее, что мы можем, — задаться вопросом, на самом ли деле этот механизм действует так, как задумано: когда мы состоим с кем-либо в отношениях с ненулевой суммой, мы действительно распространяем на этих людей нравственное воображение. Это в большей степени отвечает интересам обеих сторон и подводит нас к истинному пониманию других людей — к пониманию, как именно выглядит изнутри их мир.
Именно этого зачастую так и не удается добиться. Основная масса жителей Запада и основная масса мусульман связаны укоренившимися отношениями с ненулевой суммой, однако в целом не в состоянии распространить друг на друга нравственное воображение.
Итак, механизм, предназначенный для того, чтобы служить нашим интересам, дает сбой. Нравственное воображение призвано помочь нам отличать людей, с которыми можно иметь дело, от людей, с которыми иметь дело нельзя, — расширяться или сокращаться соответственно. Когда американцам не удается распространить нравственное воображение на мусульман, их подсознание таким способом заявляет: «Мы считаем, что эти люди недостойны того, чтобы иметь с ними дело». Тем не менее в большинстве своем они этого достойны.
Мы уже видели одну причину этой неисправности. Технологии искажают наши представления о втором участнике этой игры с ненулевой суммы. Этот второй участник — многочисленное мусульманское население, которое, не проявляя пылкой любви к Западу, тем не менее не тратит времени на сожжение флагов и убийства жителей Запада. Но по телевизору мы видим и отождествляем со вторым участником игры ту подгруппу мусульман, которые действительно и, возможно, необратимо ненавидят Запад. Мы безошибочно узнаем упрямую враждебность последних, и наше нравственное воображение сокращается в соответствии с ней, заодно исключая и всех прочих мусульман.
Современной среде присуща еще одна особенность, способная ввести в заблуждение ментальную систему управления, предназначенную для среды обитания охотников-собирателей. В древней среде, для которой создавался наш мозг, нам не приходилось сидеть в одной лодке со своими врагами. Если в группе охотников-собирателей обострялся конфликт, группа могла просто разделиться, а ее части — пойти каждая своей дорогой. А если в конфликт ввязывались две группы, одна могла одержать убедительную победу: либо уничтожить вторую, либо прогнать ее «за горизонт».
В ДРЕВНЕЙ СРЕДЕ, ДЛЯ КОТОРОЙ СОЗДАВАЛСЯ НАШ МОЗГ, НАМ НЕ ПРИХОДИЛОСЬ СИДЕТЬ В ОДНОЙ ЛОДКЕ СО СВОИМИ ВРАГАМИ. ЕСЛИ В ГРУППЕ ОХОТНИКОВ-СОБИРАТЕЛЕЙ ОБОСТРЯЛСЯ КОНФЛИКТ, ГРУППА МОГЛА ПРОСТО РАЗДЕЛИТЬСЯ, А ЕЕ ЧАСТИ — ПОЙТИ КАЖДАЯ СВОЕЙ ДОРОГОЙ
Современный мир устроен сложнее. Прежде всего, загнать террористов «за горизонт» невозможно, разве что отправить их на другую планету; они способны наносить ущерб интересам Запада почти отовсюду. Более того, хотя в принципе можно перебить их всех, на практике сделать это невозможно, не породив новых террористов. Многие из них настолько плотно встроены в гражданское общество, что при лобовой атаке неизбежно погибнут ни в чем не повинные люди, а последующая огласка станет хорошей новостью для вербовщиков, подыскивающих новых террористов. Собственно, даже для того, чтобы отыскать всех террористов (необходимое условие, если их требуется убить), понадобится такой строгий контроль и активный поиск, что он неизбежно породит враждебность, играющую на руку вербовщикам.
Это стратегически сложное окружение отличается не только от древнего, но и от окружения, характерного для середины XX века. В то время, когда противниками были целые государства, полная победа еще была возможна. Возьмем Вторую мировую войну и безоговорочную капитуляцию Германии и Японии. Послевоенный мир объяснялся довольно просто. В безопасности можно было чувствовать себя до тех пор, пока все государства оставались либо союзниками, либо усмиренными противниками, а иностранные лидеры либо симпатизировали вам, либо вас боялись.
А потом все изменилось. По мере приближения конца XX века выяснилось, что национальная безопасность зависит не только от отношения к вам руководства других государств, но и от того, как относятся к вам простые люди. При огромном охвате бытовая ненависть порождала небольшие, но немаловажные количества террористов. Причина заключалась не только в том, что историческая обстановка пробудила к жизни движение, получившее название радикального ислама. Проблема была глубокой и структурной и брала начало в слиянии технических тенденций.
Во-первых, эволюция технологий производства вооружения — от пластита до ядерного и биологического оружия — облегчила задачу массовых убийств небольшими группами движимых мощным стимулом террористов. Во-вторых, информационные и прочие технологии упростили поиск рецептов и ингредиентов для этого вооружения. Кроме того, благодаря информационным технологиям стало проще формировать группы по интересам, единомышленники смогли без труда находить друг друга, создавать организации, вербовать пополнение. Когда в «группы по интересам» входят энтузиасты авиамоделирования, проблемы это не представляет, — в отличие от групп, заинтересованных в захвате самолетов.
Благодаря этим трем обстоятельствам аморфная, размытая, стихийная ненависть — способна с легкостью концентрироваться и преобразоваться в массовые вспышки насилия. Эта «растущая поражающая способность ненависти» — стойкая, структурно обусловленная тенденция. К ней можно и притерпеться.
Этот результат возвращает нас к исходной точке: если стихийная ненависть действительно враг общества номер один, тогда Запад определенно ведет игру с ненулевой суммой, второй участник которой — подавляющее большинство мусульман всего мира. Положение Запада изменится к лучшему, если изменится к лучшему положение мусульман всего мира, если они будут довольны своим местом в современном мире, расположены к Западу, перестанут излучать недовольство, питающее терроризм.
Снижение уровня недовольства в любой группе людей — нетривиальная прикладная задача, а если речь идет о столь большой и разнообразной группе, как мусульмане всего мира, — это уже настоящее испытание. Но ряд пробелов при этом можно заполнить, призвав на помощь нравственное воображение — если жители Запада возьмутся за такую трудоемкую работу, поставят себя на место людей, лишь отчасти похожих на них, и попробуют вообразить источники неприязни этих людей. Проанализировать психологию при взгляде снаружи всегда возможно, но если требуется точная оценка того, что вызывает ненужный антагонизм, и того, что помогает завоевать доверие и уважение других людей, нет ничего лучше взгляда изнутри, связи между своим и чужим опытом.
Более того, это применение нравственного воображения предрасположит жителей Запада к действиям согласно собранным данным. Они в большей мере будут склонны почувствовать, что обращение к недовольству, о котором идет речь, — правильный поступок, что интуиция, не обязательно безошибочная, зачастую оказывается здоровым противовесом более распространенному и более антагонистическому импульсу.
Разумеется, это ощущение правоты неизбежно вызовет сопротивление: означает ли это, что во всем виноваты жертвы терроризма? Значит ли это, что террористы не виноваты? То, что строгий ответ на эти вопросы, — «нет», не лишает их остроты. Как и призывы забыть о вопросе «кто виноват?» и сосредоточиться на бесстрастном стратегическом расчете — признании, когда обращение к недовольству обеспечивает большую выгоду, чем игнорирование, и когда игнорирование в целом оказывается рентабельным.
Нет, наилучший способ противостоять внутреннему отвращению к распространению нравственного воображения, — обратиться вовнутрь: огнем бороться с огнем. Запомним, что наши истинные враги, сами террористы, страстно хотят, чтобы большинство мусульман взращивали в себе ненависть, недовольство и обиду. Поэтому если обращение к некоторым обидам врага означает обращение к обидам мусульман в целом, возможно, это лучший способ отомстить врагам. Основная мысль смутно напоминает мудрость, которую распространял апостол Павел, позаимствовав из еврейской литературы мудрости: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом». Тем самым ты «собираешь горящие угли на голову его»[1077].
«ЕСЛИ ГОЛОДЕН ВРАГ ТВОЙ, НАКОРМИ ЕГО ХЛЕБОМ». ТЕМ САМЫМ ТЫ «СОБИРАЕШЬ ГОРЯЩИЕ УГЛИ НА ГОЛОВУ ЕГО»
Асимметричные поучения
Эти поучения асимметричны по меньшей мере в двух отношениях. Во-первых, я сделал акцент на «воспринимаемом высокомерии Америки» так, словно в нем заключается единственная причина терроризма. Но это было сделано исключительно ради удобства риторики. Есть и много других причин, в том числе многочисленных поступков разных народов и стран, и это лишь один пример.
Во-вторых, я задался вопросом, как жители Запада могут применить нравственное воображение, чтобы понять точку зрения мусульман. Но почему я не спросил, как мусульмане могут с помощью своего нравственного воображения понять точку зрения жителей Запада — что, в сущности, было бы равноценно?
Прежде всего потому, что вряд ли эта книга найдет много читателей в Индонезии или Саудовской Аравии. Как и Западу, мусульманскому миру пригодятся поучения, но самые эффективные из них исходят изнутри.
Кроме того, помощь, оказанная жителям Запада в стремлении лучше понимать точку зрения мусульман, — оборотная сторона оказания помощи мусульманам в процессе лучшего понимания точки зрения жителей Запада. Суть в том, чтобы выяснить, что именно побуждает большинство мусульман считать отношения с Западом игрой с нулевой суммой, и решить, затраты на изменение которых из этих обстоятельств будут разумными, чтобы вероятность ненулевой суммы этих отношений выглядела более явной. Чем больше вероятность, тем успешнее мусульмане будут понимать западную точку зрения и тем шире станет их нравственное воображение.
Нравственный прогресс: раньше и теперь
Впервые в книге термин «нравственное воображение» появляется лишь в этой главе. Но на самом деле нравственному воображению посвящена книга в целом. Расширение и сокращение нравственного воображения лежит в основе закономерности, характерной для истории религии: когда некая религиозная группа предчувствует, что с другой группой ее могут связывать благоприятные отношения с ненулевой суммой, возрастает вероятность создания писаний в духе терпимости или поиск толерантности в уже существующих писаниях, а когда в перспективе не ожидается исход, благоприятный для обеих сторон, более вероятны нетерпимость и воинственность. Люди от природы наделены способностью замечать тех, с кем можно иметь дело, чтобы в дальнейшем вести с ними дела, и нравственное воображение — важная часть этой способности. Если людям предоставлена возможность действовать, позиции по религиозным вопросам меняются соответственным образом. Мы постоянно видим это.
Но как же это получается, что нравственное воображение, в настоящий момент функционирующее так ненадежно, не давало сбоев в авраамической истории, неизменно расширяясь и позволяя исследовать возможности с ненулевой суммой? На самом деле этого не было. Я делал акцент на успехах, но в действительности просчетов было множество, все они вели к проигрышу обеих сторон. (Сколько христиан и мусульман погибло в боях за Иерусалим во время крестовых походов, и какую пользу в перспективе это принесло приверженцам обеих религий? Сколько религий, о которых мы никогда не слышали, бесследно исчезли, проиграв в игру с ненулевой суммой?)
Вдобавок многие успехи не были результатами нравственного воображения, работающего на автопилоте. С тех пор как сообщества охотников-собирателей эволюционировали и стали вождествами, нравственное воображение действовало в среде, для которой не было предназначено — и неудивительно, что ему так же часто,
