существовавших элементов, как же быть с притязаниями на то, что все перечисленное — религии откровения?
Писание как откровение
Безусловно, ситуация выглядит плачевно для традиционного притязания, что это религии особого откровения. Однако в каком-то, пусть и менее исключительном, смысле авраамические писания можно по праву считать откровениями.
Прежде всего, эти писания указывают направление нравственного развития, способность к которому встроена в историю человечества. Это откровение загадочно, так как нравственный прогресс был прерывистым, изобиловал отступлениями, и вдобавок сами писания не выстроены в хронологическом порядке. Поэтому слова терпимости и воинственности, любви и ненависти перемешаны вроде бы беспорядочным образом. Но при рассмотрении в контексте в них прослеживается некая закономерность: когда люди сталкиваются с ситуациями, в которых выигрывают обе стороны, и думают, что могли бы сотрудничать, они готовы воспринимать взгляды друг друга, не говоря уже о продолжительном сосуществовании. Так что по мере того как техническая эволюция расширяет сферу действия фактора ненулевой суммы — фактора, упрямо действующего на протяжении всей истории и, судя по всему, намеренного продолжать в том же духе, — возникает все больше причин относиться с уважением к человечеству как к постоянно расширяющемуся кругу людей.
Разумеется, «откровение» такого рода — демонстрация исторической закономерности, — само по себе вряд ли заставит большинство иудеев, христиан и мусульман сиять от гордости. Ведь и большинство светских исторических документов могут считаться откровениями в том же смысле слова. Предполагается, что Писания исходят от божественного источника, от источника откровения. Предполагается также, что они не просто подтверждают некие туманные притязания, связанные с нравственными закономерностями в истории, а конкретные теологические притязания — в данном случае христианские, мусульманские или иудейские, содержащие сведения о Боге и его воле.
Тем не менее есть случай, когда это менее эффектное откровение могло бы стать желанным дополнением арсенала приверженцев авраамических религий, ввязавшихся в теологический диспут, — а именно, если бы в этом диспуте представители всех трех религий оказались на одной стороне. Если абстрагироваться от их различий друг от друга и прочих религий, можно увидеть более существенную границу в современном мышлении. Это граница между теми людьми, которые считают, что во вселенной есть некий божественный источник смысла и высшего предназначения, и теми, которые считают, что ничего подобного нет.
С одной стороны находятся такие люди, как физик Стивен Вайнберг, нобелевский лауреат, который писал: «Чем более понятной кажется вселенная, тем более бессмысленной она выглядит». С его точки зрения, высшего источника смысла или нравственной ориентации не существует. «Нравственного порядка не существует в природе, — однажды сказал он. — Его диктуем мы»[1078].
Однако авраамические писания доказывают, хоть и туманно, что нравственный порядок в природе все-таки есть — и что он диктуется нам. Встроенные особенности истории, исходящие из основной логики культурной эволюции, дают человечеству выбор между нравственным прогрессом и платой за его отсутствие. Поэтому на протяжении тысячелетий люди включали все большее количество других людей в сферу своих нравственных соображений. Поэтому неумение достичь этой цели порождало страдания. Поэтому возник нынешний, кульминационный момент этого закономерного развития, — момент, когда единственный способ избежать значительного, а может, и катастрофического вреда, — включить в нравственную сферу всю планету. Ход истории требует, чтобы люди расширяли круг своих симпатий и понимания, увеличивали сферу нравственного воображения, разделяли взгляды других людей, все более удаленных от них. Время подталкивает нас к такой здравой, однако ускользающей истине, согласно которой повсюду люди — точно такие же люди, как мы.
ВРЕМЯ ПОДТАЛКИВАЕТ НАС К ТАКОЙ ЗДРАВОЙ, ОДНАКО УСКОЛЬЗАЮЩЕЙ ИСТИНЕ, СОГЛАСНО КОТОРОЙ ПОВСЮДУ ЛЮДИ — ТОЧНО ТАКИЕ ЖЕ ЛЮДИ, КАК МЫ
Утверждение, что это свидетельствует о нравственном порядке, еще не означает, что порядок будет превалировать, не означает, что мы примем истину, пройдем испытание и положим начало эпохе спокойствия. Противиться этой истине может достаточно много людей, так что вместо спокойствия последует хаос. Нравственный порядок состоит в том, что такую цену действительно придется заплатить, если нравственная истина не получит широкого распространения. Нравственный порядок — это согласованность взаимоотношений между социальным порядком и нравственной истиной.
То, что где-то есть нравственный порядок, не означает существования Бога. С другой стороны, это доказательство в пользу гипотезы Бога и против мировоззрения Вайнберга. При значительном расколе современной мысли — между теми, кто видит высшую цель, трансцендентный источник смысла (в том числе приверженцами авраамических религий), и теми, кто, подобно Вайнбергу, этого не видит, — ясно выраженное существование нравственного порядка отчетливо говорит в пользу одной из сторон.
Более того: хотя вера в этот нравственный порядок никого не делает верующим в Бога, она способна сделать человека в каком-то смысле религиозным. В первой главе, когда мы искали достаточно широкое определение религии, способное охватить все то множество понятий, которое называют религией, мы остановились на формулировке Уильяма Джеймса. Согласно ему, религиозная вера «заключается в убежденности, что существует некий незримый порядок и что наше высшее благо — возможность гармонично вписаться в него». Предположительно к «нашему высшему благу», с точки зрения Джеймса, относится и отчетливое восприятие нравственной истины и следование ей. А если этот незримый порядок является нравственным, тогда подразумевается и необходимость гармонично вписаться в него.
Разумеется, «высшее благо» Джеймса можно истолковать и более практично. Можно сказать, что наше высшее благо — это наше выживание и здоровье, наше процветание. Но даже при таком толковании нравственный порядок, явленный в авраамических писаниях, согласуется с формулировкой Джеймса. В конце концов, история направляет людей к нравственной истине, вознаграждая их за стремление к ней и наказывая за сопротивление. По мере того как техническая эволюция сближает все больше и больше людей, они вынуждены либо научиться толерантности и взаимному уважению, чтобы иметь дело друг с другом, либо вместо процветания прийти к краху. Нравственный порядок предлагает нам перспективу социального здоровья — то есть спасение, согласно Еврейской Библии, — но только если мы будем придерживаться его логики, только если «гармонично впишемся» в этот «незримый порядок».
В предыдущей главе мы видели, что авраамические пророки были правы по крайней мере в том, что верили: спасение возможно, если знать, что для этого требуется. Теперь можно сказать, что и на более глубоком уровне они были правы, веря в то, что спасение требует уточненного совмещения с нравственной осью вселенной.
Разумеется, так они не изъяснялись. Они не пользовались выражением «нравственная ось вселенной». Просто говорили, что для спасения требуется согласование с волей Бога. Хотя, с другой стороны, они считали, что Божья воля и есть нравственная ось вселенной. В этом смысле, даже если допустить, что все их конкретные представления о Боге неверны, даже если допустить, что они ошибались, думая, что Бог есть, они были ближе к истине о сути вещей, чем Стивен Вайнберг. Нравственный порядок либо есть, либо его нет. Они говорили, что есть, он — что нет. По-видимому, они были правы.
Развитие Бога на данный момент
В главе 8, рассуждая о «развитии» авраамического бога, я делал это не потому, что убежден в существовании этого или любого другого бога (не мне давать ответ на этот вопрос). Это было сделано потому, что бог авраамических писаний, неважно, реально существующий или нет, обладает склонностью к нравственному развитию и росту. Это развитие, пусть даже временами загадочное и на первый взгляд беспорядочное, — «откровение» нравственного порядка истории, лежащего в основе: с ростом масштабов социальной организации Богу свойственно в конце концов догонять их, брать все большую часть человечества под свою опеку или, по крайней мере, проявлять терпимость ко все более обширной части человечества.
Так, когда колена Израилевы объединились в одно государство, Яхве разросся, чтобы охватить их все, отражая нравственный прогресс — взаимное принятие этих колен, признание, которое позволило израильтянам стать единой нацией. А после пленения, когда Израиль прочно занял место в многонациональной Персидской империи, яростный национализм раннего Израиля угас. В то время еврейские писания делали акцент на родстве с другими народами империи и преуменьшали значение былой вражды.
Христианский Бог, подобно Богу Израиля, получал нравственную поддержку благодаря многонациональному характеру империи, в данном случае — Римской. Спасение было гарантировано всем верующим, независимо от национальной принадлежности. Пережитки божественной ограниченности — когда Иисус сравнивал женщину с «псами» только потому, что она была не из Израиля, — остались в прошлом.
Становление ислама, по сути дела, вместило тысячелетие иудео-христианской истории Бога. Сначала Аллах встал выше племенных различий, как поступил под именем Яхве в Древнем Израиле. Затем, ближе к концу периода становления, ислам приобрел многонациональную концепцию империи, принимая, подобно христианству (и современному иудаизму), в сообщество веры представителей всех народов. Но ислам пошел дальше, чем христианство в Римской империи; кое-где его писания обещают возможность спасения людям другой веры — христианам, иудеям и даже зороастрийцам, которые оказались на территории империи после того, как ислам завоевал Персию.
Конечно, этот столь прогрессивный с виду список теологических ориентиров был выбран необъективно. Я мог бы так же легко перечислить минусы вхождения в состав империи — учение о джихаде, результат раннеимперского ислама, или же христианское учение о священной войне: оба они сглаживали впечатление бойни во времена крестовых походов. На протяжении истории человечества, по мере расширения зон ненулевой суммы, а с ними — и территории государств и религий, дружеские отношения в пределах зон часто сочетались с враждебными отношениями между этими зонами. Движение в сторону нравственной истины, хотя и впечатляющее в региональных масштабах, в глобальном смысле было в лучшем случае незначительным.
Теперь мы достигли этапа истории, когда движение к нравственной истине должно приобрести глобальное значение. Техника и технология сделали планету слишком тесной, слишком усугубили мелкую взаимозависимость, чтобы вражда между крупными блоками надолго оставалась в их интересах. Сторона с отрицательной суммой в мировом факторе ненулевой суммы разрастается чересчур стремительно, чтобы отвечать целям спасения общества. А именно: в любом предполагаемом «конфликте цивилизаций» между исламом и Западом ни одна сторона не имеет реалистичных оснований надеяться на победу.
В ЛЮБОМ ПРЕДПОЛАГАЕМОМ «КОНФЛИКТЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ» МЕЖДУ ИСЛАМОМ И ЗАПАДОМ НИ ОДНА СТОРОНА НЕ ИМЕЕТ РЕАЛИСТИЧНЫХ ОСНОВАНИЙ НАДЕЯТЬСЯ НА ПОБЕДУ
Так что если Бог авраамических религий намерен продолжать то же самое, что ему зачастую удавалось прежде — эволюционировать так, чтобы благоприятствовать исходам с позитивной суммой в играх с ненулевой суммой, — ему предстоит расти. Его характер должен развиваться таким образом, чтобы позволить мусульманам, христианам и иудеям ладить по мере того, как глобализация заставляет их сближаться.
Если современный мир дает в этом случае повод для пессимизма, по крайней мере повод для оптимизма найдется в Древнем мире. Как мы уже видели в главе 8, ближе всего к глобализации были периоды возникновения
