Марк Гиршман Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности.
Это исследование началось в 1985 году, когда я предпринял попытку определить, оказала ли структура еврейского мидраша влияние на катены Про копия Газского.
Анализируя тексты Прокопия, я был поражен многообразием литературных форм, в которые церковь облекала свои толкования Библии. Они варьировались от гомилии, произносимой на школьном занятии, до письма, биографии и истории. В самом деле, в христианских комментариях был задействован весь спектр греко–римских литературных жанров.
В противоположность этому, талмудический комментарий ограничился одной литературной формой — мидрашем, что представляется мне сознательным стремлением палестинских раввинов первых пяти веков нашей эры обособиться в литературном отношении от господствующей культуры. Хотя греческая и римская культуры оказывали влияние на еврейских мудрецов, о чем подробно написано Шаулем Либерманом, последние ограничили свое устное (и письменное) интерпретаторе кое творчество (аггада) одним основным жанром — собраниями мидрашей. Здесь я не касаюсь двух других основных жанров (Мишна и Талмуд).
Эта монография первоначально задумывалась как попытка представить современному еврейскому читателю контраст между церковной литературой и сочинениями талмудистов. Первый издатель книги (на иврите), Меир Айали, советовал мне расширить границы исследования, так что в конце концов книга превратилась в обзор некоторых литературных связей между раввинистическим мидрашем и патристической экзегезой в эпоху поздней античности.
В центре моего внимания были Отцы церкви, родившиеся или жившие в Палестине в III—V в.: Юстин Мученик, Ориген и Иероним. Выдвигая на первый план изучение жанров, я одновременно попытался рассмотреть и другие проблемы, такие, как полемика между двумя религиозными традициями и заимствования из одной в другую. Я убежден, что сравнительное изучение экзегетического творчества в иудаизме и христианстве античного периода чрезвычайно обогащает наше понимание этих религий и самой Библии.
Эта книга с исключительной тщательностью была переведена с иврита на английский Батией Штейн, которой я выражаю свою благодарность, как и редакторам и дирекции издательства SUNY Press за их внимание к рукописи. По сравнению с оригиналом мною не произведено никаких серьезных изменений, за исключением главы 1, которая была переработана из эссе, опубликованного в «Маханаим», № 7 за 1994 год. В английском издании в некоторых местах, где это необходимо, я отхожу от стандартных переводов раввинистических сочинений. В главе 2 содержится обзор раввинистического и патристического литературного творчества, при этом основной акцент делается на содержащихся в них сходных утверждениях об исключительности и уникальности. В главе 3 рассматриваются стили интерпретации, существовавшие в этих двух традициях, причем проводится различие между двумя аспектами: техникой расшифровки текста и теми риторическими приемами, которые использовались для представления полученных результатов. Христианский гомилет, проповедовавший на греческом языке в рамках условности греческой риторики, отличался от еврейского толкователя, проповедовавшего на арамейском (или иврите) перед еврейской аудиторией. Обсуждается контраст между широким разнообразием христианских гомилетических сочинений и весьма однородным стилем еврейских собраний, включающих беседы и комментарии. В этой главе представлены и портреты ведущих христианских ораторов, характеристика же языка их произведений и реально–исторический комментарий к ним откладываются до более позднего времени.
В главах 4—6 предметом исследования является важное сочинение Юстина Мученика «Диалог с Трифоном Иудеем», свидетельствующее о бурной полемике по поводу толкования Писания между христианами и евреями, какой эта полемика представлялась христианину, жившему во II веке. Гомилии Юстина сопоставляются с их аналогиями в Мехильте и Берешит Рабба, для того чтобы подчеркнуть различие в их подходе к общим проблемам толкования Писания.
Главы 7 и 8 посвящены Оригену, одному из духовных столпов церкви, который жил и писал в Кесарии в 30—40–х гг. III в. Ориген чрезвычайно интересовался еврейским толкованием Библии и посвятил жизнь пониманию Писания, в том числе еврейского оригинала. Его гомилии и комментарии, судя по всему, бросали серьезный вызов еврейской общине того времени.
В своем комментарии на Книгу Екклесиаста Иероним приводит большое количество еврейских назидательных интерпретаций, о которых он узнал от своего наставника–еврея. В главе 9 сопоставляется толкование Екклесиаста у Иеронима и у мудрецов Талмуда.
Глава 10 подводит итог описанию полемики по поводу Библии. В этой главе даны также краткие характеристики еще четырех деятелей церкви, при этом акцент делается на жанровом своеобразии их сочинений. Также представлен краткий обзор школ, существовавших в сирийской церкви, и рассказано о двух других авторах–христианах, которые жили в Палестине. В двух приложениях затрагиваются методологические проблемы, возникающие при изучении религиозных споров и экзегезы Писания[1 — В заключение предисловия автор, почтив память своих учителей Шауля Либермана и Моше Цукера, выражает благодарность за помощь в работе над английским изданием книги своим наставникам (Haim Zalman Dimitrovsky, David WeissHalivni) и коллегам (Paula Frederiksen, Caroline Hammond Bammel, Jeremy Cohen, N.R.M. De Lange, Joshua Levinson, David Satran, Jane Shapiro, Hayim Goldgraber), а также Jewish Theological Seminary (Ismar Schorsch), East Brunswick Jewish Center (раввин Chaim Rogoff), SUNY Press и Jack and Celia RogotT Memorial Fund.]
1. Интерпретация Библии в контексте поздней античности
В течение всего талмудического периода и в средние века христиане и евреи вели между собой непрерывный спор по поводу того, какое толкование Священного Писания является правильным. Для непосвященного борьба между евреями и христианами в первые века нашей эры представляется довольно нелепой. Евреи еще не оправились от жестоких поражений 70 и 132 гг. и были оскорблены и унижены устройством языческого капища на месте Иерусалимского Храма. Христиане воспринимались римлянами как разрушители и настоящие враги человечества. Их часто преследовали и казнили только за то, что они называли себя христианами. Претензии христиан и евреев на богоизбранность вызывали насмешки язычников[2 — Paganus (букв. — «селянин, поселенец») — термин, используемый христианами начиная с IV века для обозначения всех нехристиан. См. замечательную книгу: Lane Fox. Pagans and Christians, p. 30, а также прекрасное введение в историю Церкви в книге: Chadwick. The Early Church, p. 154.], для которых господство Римской империи являлось неопровержимым доказательством того, что споры между евреями и христианами были просто фарсом, разыгрываемым предающимися самообману побежденными.
Цельс, языческий философ II в., заявлял: «Род христиан и иудеев подобен стае летучих мышей или муравьев, вылезших из дыры, или лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, которые устроили бы собрание и стали бы спорить между собою о том, кто из них грешнее, и говорить, что, мол, «Бог наш все открывает и предвозвещает», что, «оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, он занимается только нами», что, мол, есть Бог, а затем следуем мы, рожденные Богом, подобные во всем Богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. Все это более приемлемо, когда об этом спорят между собою черви и лягушки, чем иудеи и христиане»[3 — Ориген. Против Цельса, IV, 23 (пер. А.Б. Рановича).].
Отзвук этих нелестных замечаний слышен в словах величайшего врага христианства, римского императора Юлиана, который написал целый трактат «Против галилеян». Юлиан, названный христианами Отступником, писал в 362 г.: «Уместно поэтому спросить Павла: если то был Бог не только евреев, но и язычников, чего ради он послал евреям обильную пророческую благодать, и Моисея, и помазание, и пророков, и закон, и чудеса, и чудесные мифы?., а к нам — ни пророка, ни помазания, ни учителя, ни вестника предстоящей и нам, хотя бы и позже, милости от него. Итак, в течение десятков тысяч или, если вам угодно, тысяч лет он не обращал внимания, что все люди, пребывая в таком невежестве, поклоняются, как вы выражаетесь, идолам, все от востока до запада и от севера до юга, за исключением небольшого племени, живущего даже еще неполных 2000 лет в уголке Палестины»[4 — Юлиан. Против галилеян, 10cd (пер. А.Б. Рановича). О Юлиане и его «счетах» с евреями см. важную книгу: Леви. Встречающиеся миры, pp. 221 и ff.].
Эти выпады против христиан и евреев дошли до нас только потому, что церковные иерархи считали необходимым опровергать их в специальных сочинениях. Таким образом, аргументы Юлиана и Цельса известны нам из вторых рук, из христианских трудов, посвященных опровержению утверждений язычников.
Необходимо отметить, что борьба евреев и христиан за верховенство, за право называться Израилем, за права на Священное Писание и его истинную интерпретацию велась не в изоляции. Язычники нападали на обе религии за их претензию на то, что только одной из них даровано истинное откровение. Языческие мыслители были потрясены дерзостью притязаний евреев и христиан на господство и близость к Богу, в то время как реальное положение этих групп, по крайней мере политическое, было самым плачевным.
Г. Струмза недавно заметил, что конец II в., когда появилось сочинение Цельса, был также временем формирования новозаветного канона, с одной стороны, и Устной Торы, с другой[5 — Г. Струмза (Stroumsa) в своей лекции на Одиннадцатом Всемирном конгрессе по иудаике (The Eleventh World Congress of Jewish Studies), июнь 1993 года.]. Соответственно, обе религии стремились выразить свои учения в понятных терминах. Развивая эту мысль, можно сказать, что необходимость обозначить свои границы перед лицом конкурента, а также перед лицом внешней языческой угрозы послужила мощным толчком к созданию письменных и устных собраний священных учений этих религий.
Другим элементом, влияющим на развитие обеих религий в этот период, был гносис (по–гречески «знание»). Гностики утверждали, что библейский Бог был злым Богом, ревнивым, мстительным и завистливым. Он был демиургом, богом, создавшим Вселенную и избравшим Израиль, но не истинным, добрым Богом. Добрый Бог, настоящий Господин Вселенной, был познаваем только лишь через откровение и мог быть постигнут только гностиком, обладающим необходимым знанием. Около пятидесяти лет назад наши представления о гностицизме основывались на сочинениях Отцов церкви, которые пытались опровергнуть его. Однако за несколько лет до обнаружения рукописей Мертвого моря в Египте (Наг–Хаммади) были найдены написанные на папирусе гностические тексты полуторатысячелетней давности. Эта находка чрезвычайно обогатила наши знания о гностической экзегезе. Следующий отрывок из гностического толкования истории о рае находится в тексте, озаглавленном «Ипостась архонтов» (то есть природа, или источник, правителей)[6 — Дискуссия по поводу перевода этого имени содержится в кн.: Bullard. The Hypostasis of Archons, pp. 42–46.] и, по–видимому, написанном в III в.: «Их (архонтов) предводитель слеп; (из–за своей) Власти и своего невежества, (и своей) заносчивости; он сказал со своей (Властью): «Это Я — Бог, нет никакого другого, (кроме меня)». Сказав так, он согрешил против (Полноты). И эта речь достигла Непогрешимости; и от Непогрешимости был голос, говорящий: «Ты ошибаешься, Самаэль», что означает «бог слепоты»»[7 — Данное описание основывается на английском переводе этих текстов у Робинсона. См.: Robinson. The Nag Hammadi
