2:5; Откр. 12:9), но иногда оно употребляется и о недавних лицах и событиях (напр., Деян. 15:7; 21:16).
Заповедь “не убивай” повторена в законе несколько раз (Исх. 20:13; 21:12; Лев. 24: 17; Втор. 5:17; 17:8) в различных выражениях; но слов: “кто же убьет, подлежит суду” буквально не встречается в законе, если только не относить сюда Втор. 17:8. Можно думать, что здесь Спаситель или кратко изложил последнее из указанных мест, или же указал на толкование, которое присоединяли к заповеди “не убий” книжники. Цан решительно высказывается за последнее, говоря: “с этим (т.е. с заповедью не убий) книжники связывали не присоединенное в десятословии и вообще не встречающееся буквально в законе определение, по которому нарушивший заповедь “не убий” должен подлежать суду, и судья должен был требовать у него ответа.” Такое определение, если оно сделано книжниками, конечно, нисколько не противоречило ни букве, ни духу ветхозаветного закона. Для выяснения дальнейшей речи Христа прежде всего заметим, что заповедь “не убий,” несомненно, относилась только к людям, а не к животным (милость к которым однако требовалась), что исполнение ее в Ветхом Завете, по мнению некоторых экзегетов, не требовалось с решительною строгостью, и вообще она, следовательно, не имела абсолютного и непреложного значения. Такое толкование основывается на том, что, как говорится во многих местах Ветхого Завета, казни происходили по повелению Божию (Агаг и Самуил, жрецы Ваала и Астарты и Илия и проч.). Не отрицались, конечно, убийства и на войне. Но, с другой стороны, Каин за убийство Авеля, Давид – Урии наказаны были строго. Отсюда выводили, что в Ветхом Завете убийства разделялись на легальные и нелегальные, и только за последние виновные должны били подлежать и подлежали ответственности. Но если бы согласиться с таким толкованием, то следовало бы, однако, признать, что заповедь “не убий” не была дана для того, чтобы ее нарушать, и что она сохраняла свою силу для всевозможных случаев, а ее категорическое выражение должно было постоянно проливать свет на тогдашние мрачные житейские отношения. Таким образом, если были в Ветхом Завете нарушения этой заповеди, то не потому, что это было легально, а вследствие “жестокосерия,” или же такой или иной практической необходимости. Другими словами, заповедь была свята и непреложна, и была законом; но нарушения ее вследствие таких или иных причин допускались, и собственно эти нарушения, а не что-либо другое, были нелегальными, если обращать внимание на причины нарушений, которые заключались в поведении самих наказываемых, а не тех, которые их наказывали. Слово “суду” употреблено, по-видимому, в 21 стихе только в общем смысле, и потому нет надобности распространяться и том, что это был за суд.
22. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: “рака,” подлежит синедриону; а кто скажет: “безумный,” подлежит геенне огненной.
А Я говорю вам: противоположение предыдущей речи: “сказано древним.” По принятому выше толкованию сказано Богом через Моисея. Если бы Спаситель сказал: “Бог не велел убивать, а Я говорю вам убивайте,” то в словах Его содержалось бы полное опровержение ветхозаветной заповеди и полное противоречие слову Божию. Значит, противоположение здесь только словесное, и не относится к существу самой заповеди. Так же, как и Бог через Моисея, Спаситель запрещает убийство, но еще с большею категоричностью, устраняя самые причины, от которых зависели и зависят убийства. В Ветхом Завете создавались препятствия факту убийства, но не обращалось внимания на его внутренние причины. Люди должны были воздерживаться от убийств не только вследствие заповеди, но и из боязни подвергнуться суду. Спаситель переносит дело, так сказать, с внешнего двора во внутренний – в сердце человека. Для понимания смысла этих слов опять нужно, прежде всего, иметь в виду людей, которым говорил Христос. Не думаем, чтобы около Него были члены Синедриона или местного суда, которым принадлежали решения о “смертной казни,” или же какие бы то ни были правители, начальники, судьи, которые “носят меч.” Но если они даже и были, то, конечно, не носили никаких знаков присвоенных им гражданских достоинств или обязанностей, смешиваясь с толпой и ничем от нее не отличаясь.
Поэтому во всей Своей Нагорной проповеди Христос, очевидно, не обращает внимания ни на каких начальников, а говорит только простому народу, который мог понимать Его слова не иначе, как исключительно в буквальном смысле. Так как главной причиной обыкновенных убийств в человеческом обществе всегда был, есть и будет гнев на брата, то в Новом Завете запрещаются не только сами убийства, но и гнев, от которого они происходят. При этом замечательно, что, так сказать, область гнева здесь ограничивается только отношениями к “брату,” но ничего не говорится о гневе на врага или даже ближнего. Почему избрано именно слово “брата,” а не какое-нибудь другое? Хотел ли Христос сказать, что гнев недозволителен только по отношению к брату и вполне уместен по отношению ко всем другим людям, нашим врагам и вообще не стоящих к нам в каких-либо особенно близких отношениях? Или слово “брат” следует принимать в обширном смысле – всех людей вообще? употребляется в Новом Завете весьма часто – для обозначения братства по рождению и братства в духовном смысле. В рассматриваемом стихе нужно понимать значение “брат” в смысле и кровного брата, и согражданина, и человека вообще (quivis alius homo-Mitmensch). Так, по крайней мере, думают Гримм и Кремер, Но, толкуя слово “брат” в этом именно смысле, мы должны признать, что, по мысли Христа, воспрещается не только убийство братом брата, или человеком человека, но даже и гнев одного человека на другого. Т.е., другими словами, на основании заповеди Христа, мы должны отрицать всякого рода и всевозможные убийства. Так именно, но не иначе, и могли понять речь Христа собравшиеся к Нему люди. Они не были людьми “официальными” в нашем смысле, и потому никакого поучения для себя относительно “официальных” убийств из речи Христа не могли извлечь.
Продолжая толкование и отдаляясь от толпы, мы и здесь тотчас вступаем в область отвлеченностей. Но мы должны всегда помнить, что “официальное” и “неофициальное” придуманы людьми. Пред Христом же все люди равны и никаких подобных различий не существует. Пред Ним вся область “официального” сглаживается и все “официальные” люди должны смешаться с окружающей Христа толпой, если хотят слушать и понимать Его речь. Отсюда ясный вывод, что никаких официальных убийств, убийств на войне или казней преступников, согласно учению Христа, не должно быть. Это закон.Все остальное есть отступление от закона.
Но тогда возникают дальнейшие вопросы: как же поступать, когда на нас нападают неприятели, – следует ли на них также идти войной и убивать? Как поступать, если убийство требуется, например, в целях защиты при нападениях разбойников, которых если не убить, то они сами совершат много убийств, и притом, лиц совершенно невинных и беззащитных? Можно ли оправдать убийства на войне и вообще в целях защиты? Можно, и именно так же, как они оправдывались в Ветхом Завете при существовании ясной, категорической и непреложной заповеди “не убий.” В Ветхом Завете дана была эта заповедь, которая, собственно, направлена была против ветхого человека с его похотями, и, однако, “ветхозаветный” человек существовал. В Новом Завете была дана новая заповедь, которая дополняла ветхозаветную. Но это отнюдь не значит, что как только дана была новозаветная заповедь, так ветхозаветный человек тотчас и прекратил свое существование. Он существовал после Христа, существует и теперь. Мысль Нового Завета – изгнание и обезоружение ветхого человека, и эта цель постоянно достигается. Но это очень медленный процесс. Когда все люди сделаются новозаветными, тогда, конечно, не будет никакой надобности ни в войнах, ни в смертных казнях преступников. Но пока продолжается Ветхий Завет и живет ветхозаветный человек, войны и смертные казни являются делом практической необходимости, хотя и бывают отступлением от закона. Нужно только всегда и непременно помнить, что, защищая войны и смертные казни, как защитики их, так и преступники, которых они убивают, ни в каком случае не вращаются в сфере чисто новозаветных понятий, а ведут все свои рассуждения только на ветхозаветной почве. Будучи сами ветхими людьми, они борются по необходимости с ветхозаветным человеком, и очень часто при этом совершенно забывают о свете, данном в ветхозаветной заповеди “не убий,” и об учении, данном Христом.
Слово “напрасно” служит обыкновенно для оправдания ненапрасного гнева. Но “напрасно” нет в кодексах Синайском, Ватиканском, оно опущено Тишендорфом и Вест. Хортом. (Нет его и в славянском переводе. Прим. ред.) В некоторых кодексах, замечает Иероним, добавляется напрасно (sine causa); но в большинстве кодексов – мысль определенная, и гнев совершенно уничтожается, когда Писание говорит: гневающийся на брата своего (т.е. без добавления: напрасно). Ибо если нам заповедуется бьющему нас подставлять другую щеку, любить врагов наших и молиться за гонителей, то всякий повод к гневу прекращается. Следовательно “напрасно” нужно выпустить, потому что гнев человека не творит правды Божьей.
Ориген говорил, что некоторые некстати (?? ?????) присоединяют в Евангелии ????, думая, что в некоторых случаях возможен разумный гнев. Слово “напрасно” выпускают Василий Великий и Афанасий Александрийский (Ириней, Иустин, Евсевий, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст и др.). Но Евфимий Зигабен говорит, что “присоединив ???? Спаситель устранил не всякий гнев, а только неблаговременный. Потому что благовременный гнев полезен. Последний бывает против поступающих вопреки заповедям Божьим, когда не для мщения, а для пользы худо живущих, из любви и человеколюбия предаешься гневу с должным благоприличием.”
Мы согласны с тем, что при опущении слова “напрасно,” т.е. при понимании изречения Спасителя в абсолютном смысле, трудно объяснить “гнев” Спасителя (Мк. 3:5). Но слово ????, приложенное к Нему, не имеет, по-видимому, того смысла, какой оно имеет в 22 стихе. Выражение последнего находится в прямом соответствии с 21 стихом. Там подлежит суду тот, кто убивает (не сказано напрасно); здесь – кто гневается на брата и наклонен вследствие этого к убийству. Гневающийся подлежит суду, но не во всех, конечно, случаях. В дальнейших выражениях содержится указание на различные степени гневного состояния, которые именно предосудительны. ???? подразумевает продолжительный, но более скрытый, затаенный гнев, который может вести к убийству, не выражаясь в каких-либо поступках или словах. Гневное состояние, затем, выражается в произнесении рака, словесном оскорблении или оскорблениях. Слово “рака” объяснялось различно. Златоуст считает его выражением незначительного гнева и больше – презрения и пренебрежения. Это слово, по Иоанну Златоусту, на сирийском языке равнозначно “ты”. Августин считает более вероятным, что это слово не означает чего-нибудь (определенного), но выражает движение
