и выказывать почтительность к экклезиастическим учениям той Церкви, к которой принадлежит.
«Вера — ключ от Христианского Дома», — говорит Чосер, а наказание за отсутствие таковой или ее недостаток наилучшим образом изложена в Евангелии от Марка (xvi, 16):
«Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет».
И тот факт, что самые тщательные поиски приведенного высказывания в древнейших текстах оказались бесплодными, похоже, не вызывает у Церкви ни малейшего смущения; равно как и то, что последний пересмотр текста Библии привел всех ищущих и любящих истину ученых, принимавших в этом участие, к единодушному выводу, что подобных нехристианских высказываний нигде, кроме позднейших фальсификаций, не существует. Добрый христианский люд усвоил эти слова утешения, ставшие надеждой и опорой для их милосердных душ. И вдруг отнять у этих избранных сосудов бога Израиля убежденность в вечном проклятии всех прочих, кроме них самих? Да ведь это то же, что отнять у них саму жизнь! И жаждущие истины и богобоязненные «ревизоры» испугались; они оставили этот пассаж-подделку (вставку из одиннадцати стихов, с 9-го по 20-й), успокоив свою совесть сноской весьма двусмысленного содержания, сделавшего бы честь дипломатическим способностям самых изощренных иезуитов. Текст сноски уведомляет «верующего», что:
«В двух древнейших греческих манускриптах и некоторых других источниках часть текста, начиная с 9-го стиха и до конца отсутствует. В некоторых же заслуживающих безусловного доверия источниках заключительные части Евангелия иного содержания»
— и более ни слова. Но в этих двух «древнейших греческих манускриптах» отсутствуют эти стихи, ибо там их никогда и не было. И жаждущие истины ученые и богобоязненные «ревизоры» знают это лучше нас с вами; и тем не менее эту вопиющую ложь печатают в самом центре протестанского богословия; ей позволено жить дальше, являя себя взорам грядущих поколений теологов, а следовательно — и их будущих прихожан. Разумеется, верить или заблуждаться на счет этой явной лжи эти ученые не могут, но тем не менее они делают вид, будто верят в истинность этих жестокосердных слов, достойных теологического Сатаны. Хуже того, этот Сатана-Молох сливается в одно с их собственным Богом бесконечного всепрощения и справедливости на Небесах, с этим воплощенным символом любви и милосердия, жившим среди людей на земле!
Воистину, неисповедимы ваши парадоксальные пути, о Церкви христовы!
Я не собираюсь повторять здесь набившие оскомину аргументы и логические рассуждения о всей теологической системе в целом, ибо делалось это уже не раз, причем самыми блистательными «атеистами» Англии и Америки. Но я хочу лишь вкратце повторить одно пророчество, которое является естественным результатом нынешнего умственного состояния Христианства. Бессмысленная вера в мертвую букву Библии и вера в воплощенного Христа не продержится и четверти века. Церкви будут вынуждены распрощаться со своими драгоценными догмами, в противном случае ХХ-й век станет свидетелем упадка и полного краха Христианства, а вместе с ним даже самой веры в Христа как чистого
Духа. Само это имя уже начинает вызывать неприязнь и потому теологическое христианство умрет, чтобы впредь никогда уже не воскреснуть в своем нынешней форме. Это, по сути дела, было бы наилучшим решением всех проблем, если бы не реакция, которая неизбежно за этим последует: следствием и результатом многовекового засилья слепой веры станет грубый материализм, который станет править бал до тех пор, пока на смену поверженным идеалам не придут новые ¬универсальные, и потому несокрушимые, построенные на скале вечных истин, а не на песке человеческой фантазии. Антропоморфизм идеалов, утверждаемый нынешними догматиками, сменится, в конечном счете, их полной нематериальностью. А иначе как христианство — полная противоположность экзотерическим языческим религиям — сможет претендовать на какое-либо превосходство над ними? Ведь в основе своей все эти религии имеют одни и те же астрономические и физиологические (или фаллические) символы. В астрологическом смысле любая догма какой угодно религии может быть изначально возведена к Солнцу и знакам Зодиака. И коль скоро наука сравнительной символогии или любая теология владеют только двумя ключами, способными открыть тайны религиозных догм, и ни одним из этих ключей они еще не овладели в полной мере, то как же они могут проводить разграничения или отыскивать различия между, скажем, религиями Кришны и Христа, между спасением посредством крови «перворожденного, первозданного мужчины» более древней и крови «единородного Сына» в другой, более молодой религии?
Изучайте Веды, прочитайте хотя бы поверхностные и зачастую искаженные переводы наших крупнейших востоковедов и задумайтесь над тем, что узнали. Обратите внимание: брахманы, египетские иерофанты и халдейские маги, учившие за тысячи лет до нашей эры, что сами боги были некогда обычными смертными (в своих предыдущих рождениях), но обрели бессмертие принесением собственной крови в жертву Верховному Божеству или Владыке. «Книга Мертвых» учит, что смертный человек «уподобился богам благодаря получению жизни через кровь, породнивших их». Смертные принесли в жертву богам кровь своих перворожденных сыновей. В своем «Hinduism»‘» профессор Моньер Вильяме приводит строку из переведенной им Таитрия Брахмана: «Благодаря жертвам боги достигли небес». А в Тандия Брахмана говорится: «Господь всего сотворенного принес себя в жертву богам …» И в Сатапатха Брахмана опять: «Тот, кто зная это, совершает жертвоприношение Пурушамедха или первозданного мужа, становится всем».
Когда я слышу, как ритуалы Вед называют «отвратительными человеческими жертвоприношениями» и каннибальством (sic), мне всякий раз хочется спросить: а чем, собственно, они отличаются от христианских? Хотя одно различие всетаки есть. Христианам преподносится хотя и аллегорическая (и при вдумчивом рассмотрении — в высшей степени философская) драма Распятия в Новом Завете, как и драма Авраама и Исаака в буквальном смысле ; тогда как Брахманизм — по крайней мере его философские школы — учит своих последователей, что это (языческое) жертвоприношение «первозданного мужа» есть чисто аллегорический и философский символ. Если прочесть все четыре Евангелия буквально, они предстанут перед нами как лишь слегка искаженные версии того, что Церковь объявляет сатанинским извращением христианских догм в языческих религиях. Так что у материализма есть все права указывать на одно и то же чувственное поклонение и одни и те же «солнечные» мифы, находимые им во всех религиях.
Даже поверхностная критика и анализ одного только буквального восприятия Свастики, crux ansata, и обыкновенного креста позволили проф. Джоули («Man before Metals») сделать вывод, что это просто сексуальные символы. Свой вывод он подтверждает данными традиции. Он совершенно справедливо отмечает, что «отец священного огня (в Индии) носил имя Тваштри, т.е. божественного плотника, который создал Свастику и Пралшнтху, от трения которых родился божественный ребенок Агни (по латыни — Ignis); и что мать его звали — Майя; сам же он получил прозвище «Акта» (помазанный, т.е. Христос) после того, как
жрецы вылили ему на голову опьяняющую сому, а на его тело — масло, очищенное жертвоприношением». На основе всего этого он с полным правом утверждает:
«Близкое сходство, существующее между некоторыми церемониями культа Amu, и определенными обрядами католической веры можно объяснить общностью их происхождения. Агни в состоянии Акта, или помазанника, указывает на Христа; Майя, его мать — на Марию; Тваштри — это св. Иосиф, библейский плотник».
Удалось ли этому ученому профессору из Тулузы объяснить все, лишний раз обращая наше внимание на то, что и так бросается в глаза? Конечно, нет. Но если, не подозревая об эзотерическом значении этой аллегории, он ничего не прибавил к ранее известному, он в то же время разрушил во многих учениках веру в «божественное происхождение» Христианства и его Церкви, чем способствовал увеличению числа материалистов. Ибо никто, из посвятивших себя этим сравнительным исследованиям, уже не может считать эту религию Запада ничем иным, как только бледной копией более древних и величественных философий.
Источник всех религий — включая и иудейскохристианскую — находим в нескольких первоначальных истинах, каждая из которых необъяснима в отрыве от остальных, поскольку какие-то детали каждой дополняют собою и все прочие. И все они являются, в большей или в меньшей степени, изломанными лучами одного Солнца истины, и истоки их следует искать в архаических записях Религии Мудрости. Без света последней даже величайшие из исследователей увидят лишь очертания их, облаченные в созданные воображением личины, в основе которых лежат, главным образом, персонифицированные знаки Зодиака.
Множество аллегорий и всевозможных завес, «темное изложение» выдумок и притч многократно покрывают оригинальные эзотерические тексты, положенных в основу — как это сегодня уже известно — Нового Завета. Откуда же тогда Евангелия, жизнь Иисуса из Назарета? Разве не твердили нам постоянно, что никакой человеческий смертный разум не мог придумать этого еврейского реформатора и его последующую драму на Голгофе? Мы заявляем, опираясь на авторитет эзотерической Восточной Школы, что сюжет этот заимствован у гностиков (а именно — имя «Христос» и мистико-астрономические аллегории) и из писаний древних танаимов (каббалистическая связь между Иисусом или Иошуа, и библейскими персонификациями). Одной из этих персонификаций является мистическое эзотерическое имя Иеговы — не нынешнего мифического Бога непосвященных евреев (ничего не знающих о своих собственных мистериях), и который был заимствован еще более невежественными христианами, но Иеговы языческих Посвящений. Это неоспоримо подтверждают глифы или мистические комбинации различных символов, сохранившихся до наших дней в римско-католической иероглифике.
Гностические тексты содержали краткое изложение основных обрядов, производимых во время таинств Посвящения, — всех, какие только удерживались человеческой памятью; однако и эта информация необходимо облекалась в полу-аллегорическое одеяние, прежде чем доверялась бумаге, или пергаменту. Но древние танаимы, Посвященные, от которых поздние талмудисты получили мудрость каббалы (устной традиции), знали секреты таинственного языка; именно на этом языке были написаны Евангелия^51. И только тот, владеет древним эзотерическим шифром ¬тайным значением цифр, когда-то общим достоянием всех народов, — в состоянии в полной мере оценить гений, проявившийся в соединении чисто египетско-еврейских, старо-заветных аллегорий и имен с аллегориями и символами языческих греческих гностиков, величайших из всех мистиков того времени. Епископ Ньютон доказывает это, сам того не подозревая, говоря, что «св. Варнава, сотоварищ св. Павла, открывает в своем послании (гл. ix) … имя Иисуса, распятого в виде числа 318», т.е. Варнава видит в нем мистическое греческое 1НТ — букву may, являющуюся глифом креста. Один каббалист, автор неопубликованного манускрипта «Ключ к созданию тайного языка», замечает по этому поводу:
«Сочетание букв 1 Н Т. дошедшее до нашего времени как монограмма Христа, представляет собой всего лишь игру древнееврейских написаний букв Jod, Cheth и Shin. Читается это как Д7П^ или 3 8 I; а сумма этих букв составляет 318 или число Авраама и его Сатана, Иешуа и его Амалика … а также число Иакова и его противника … (Годфри Хиггинс придает числу 608 особое значение). … Это число имени Мелхиседека, ибо числовое значение
