безграничному познанию, поскольку действовать ему в этом случае приходится исключительно через свое alter ego – персональное эго.
Ведь, как учит оккультизм, если высший Разум-Сущность, вечный и неизменный, принадлежит к божественной гомогенной сущности «Алайя-Акаши»[23], или Махату, то его отражение, личностный разум, – это временный «принцип», состоящий из субстанции астрального света. Будучи чистым лучом, исходящим от «Сына Вселенского Разума», он никак не может функционировать в теле, может и не иметь никакой власти над беспокойными материальными органами. Таким образом, в то время как его внутреннее строение является манасическим, его «тело» (или, скорее, функционирующая сущность) – гетерогенно и пропитано влиянием астрального света, низшего элемента эфира. Одной из миссий Луча Манаса является постепенное освобождение от вводящего в заблуждение элемента, который хотя и представляет собой на этом уровне активное духовное существо, все-таки находится в настолько тесном контакте с материей, что его божественная природа оказывается полностью затуманенной, а интуиция – сведенной практически к нулю.
«Психическая и интеллектуальная деятельность»
_______________
ПСИХОЛОГИЯ — НАУКА О ДУШЕ
ПСИХОЛОГИЯ, НАУКА ДУШИ
Этика и право пребывают пока что в той фазе, когда еще рано говорить о каких-то теориях; есть только голые системы, да и те, как мы видим, основываются на априорных идеях, а не на наблюдениях и потому абсолютно несовместимы друг с другом. Что же, в таком случае, выходит за рамки физической науки? Нам говорят: «Психология, наука о душе, о сознательной сущности, или Эго».
Увы! трижды увы! Душа, сущность, или Эго, изучаются современной психологией так же индуктивно, как физик изучает свою «мертвую материю». Психология, как и ее праматерь метафизика, всегда плелась в хвосте у других наук. В Европе пути этих двух некогда неразлучных наук уже давно разошлись, причем настолько далеко, что по невежеству их уже начали считать заклятыми врагами. После долгого прозябания в руках у средневековой схоластики они вновь обрели свободу, но только затем, чтобы стать жертвой современной софистики. Психология в ее нынешнем одеянии лишь маска, скрывающая под собою отвратительную ухмылку скелета; красивый, но мертвый цветок анчара, взращенный на почве безнадежного материализма. «Мышление для психолога – преобразованное ощущение, а человек – беспомощный автомат, приводимый в движение наследственностью и окружающей средой», – пишет слегка огорченный этим обстоятельством гило-идеалист (а ныне, к счастью, теософ). «И все-таки люди вроде Гексли одновременно исповедуют и этот человеческий автоматизм, и мораль… Монисты[24] по отношению к человеку, аннигиляционисты, которые выжгли бы интуицию каленым железом, если бы только могли…» Таковы наши современные западные психологи!
Для всех очевидно, что метафизика, вместо того чтобы быть наукой о первичных принципах, распалась ныне на множество более или менее материалистических школ всех цветов и оттенков – от шопенгауэровского пессимизма до агностицизма, монизма, идеализма, гило-идеализма и прочих «измов», за исключением психизма (не говоря уже об истинной психологии). То, что м-р Гексли сказал о позитивизме, а именно, что это римский католицизм минус христианство, следует перефразировать и применить к нашей современной психологической философии. Это психология минус душа; дух, низведенный до простого ощущения; солнечная система минус солнце; пьеса «Гамлет», из которой Принц Датский не то чтобы полностью выброшен, но лишь подразумевается как некто пассивно стоящий за кулисами.
Когда юный Давид решил сразить врага, он выбрал своим соперником не какого-нибудь карапуза из вражеской армии, но великана Голиафа. Поэтому мы тоже, даже с риском повториться, попытаемся проанализировать одно из заявлений м-ра Герберта Спенсера, дабы доказать справедливость вышеизложенного упрека. Вот что говорит «величайший философ девятнадцатого столетия»:
Процесс познания субъектом самого себя, подобно всем прочим ментальным процессам, предполагает наличие познающего субъекта и познаваемого объекта. Но если в данном случае объект познает сам себя, то что или кто тогда является познающим субъектом? Или если мыслящим субъектом является сама истинная сущность, то что же представляет собой другая сущность, на которую направлено размышление[25]? Следовательно, подлинное самопознание предполагает наличие сущности, в которой познающий и познаваемое слиты воедино, в которой субъект и объект идентичны друг другу; но, как справедливо отмечает м-р Манзель, это равносильно взаимной аннигиляции и того и другого! Таким образом, личность, наделенная сознанием и, вне всяких сомнений, осознающая факт собственного существования, все же не может быть должным образом познана; подобное познание запрещено самой природой мышления. (First Principles, p. 65–66)
Курсив в цитате – наш собственный; с его помощью мы постарались подчеркнуть самую суть проблемы. Не правда ли, это очень похоже на дискуссию, развернувшуюся в свое время вокруг «волновой теории», а именно тот выдвинутый в ее пользу аргумент, что «при встрече двух лучей, чьи волны взаимно блокируют друг друга, получается темнота»? Ведь утверждение м-ра Манзеля, что сущность, размышляющая о себе самой, становится одновременно субъектом и объектом, что «равносильно их взаимной аннигиляции», основывается на том же самом принципе; и, следовательно, психологическое явление ставится на одну доску с физическим феноменом световых волн. К тому же то, что м-р Герберт Спенсер, признавая правоту м-ра Манзеля, строит на его выводах собственное заключение о запрещении познания сущности, или души, «самой природой мышления», доказывает, что «отец современной психологии» (в Англии) придерживается ничуть не лучших психологических принципов, нежели господа Гексли и Тиндаль[26].
Мы ни в коей мере не питаем дерзновенных помышлений критиковать такого гиганта мысли, каковым по праву считают м-ра Г.Спенсера его друзья и почитатели. Мы упомянули его с единственной целью – доказать и показать, что, несмотря на заверения все того же м-ра Спенсера, по мнению которого современная психология «смогла прийти к достаточно масштабным и убедительным заключениям касаемо всего, что может быть известно человеку», эта психология, по сути дела, реальной психологией вовсе не является.
У нас одна цель, и мы не намерены от нее отклоняться; а заключается она в том, чтобы показать, что в этом столетии у оккультизма и его философии нет ни малейшего шанса быть не только признанным, но даже правильно понятым людьми науки. Мы хотим продемонстрировать нашим теософам и мистикам, что искать сочувствия и признания в научных «сферах» – значит обречь себя на верное поражение. Психология представлялась поначалу нашим естественным союзником; но теперь, после близкого знакомства с нею, мы можем сделать вывод, что она только suggestio falsi и ничего более. Название этой науки явно не соответствует ее содержанию и многих вводит в заблуждение, подобно тому как именование Антарктического полюса Южным не дает людям, плохо знакомым с географией, реального представления об этой застывшей и бесплодной снежной пустыне.
Ибо современный психолог, изучающий, по сути дела, только поверхностное сознание мозга, в действительности еще более безнадежно материалистичен, нежели сам все отрицающий материализм (во всяком случае, последний более честен и искренен в своих взглядах). Материализм не претендует на абсолютное постижение человеческой мысли, и менее всего – на знание человеческой духовной души, которую он нарочито и хладнокровно, но совершенно искренне отрицает, начисто выбрасывая ее из своего каталога. Но психолог посвящает все свое время и досуг именно душе. Он постоянно бурит артезианские скважины, желая как можно глубже проникнуть в человеческое сознание. Материалист или откровенный атеист согласен признать себя, как пишет Джереми Кольер*, «презренным смертным… не более чем грудой организованного праха, хитроумной машиной, не имеющей души говорящей головой… чьи мысли полностью подчинены закону движения».
Но психолог – не обычный смертный и даже вовсе не человек, но просто скопление ощущений[27]. Поскольку Вселенная и все, что в ней находится, это только скопление особым образом скомпонованных ощущений, или «комплекс ощущений». Все это – следствие взаимодействия субъекта и объекта, универсального и индивидуального, абсолютного и конечного. Но когда речь заходит о проблемах происхождения пространства и времени и о суммировании всех этих взаимосвязей и сочетаний идей и материи, эго и не-эго, единственный аргумент, которым психологи удостаивают своих оппонентов, это презрительный эпитет «онтологиста». Уничтожив таким образом объект своих ощущений в лице несогласного, современная психология набрасывается сама на себя и совершает харакири, доказывая, что самые ощущения – не что иное, как галлюцинация. Подобная позиция еще более вредна для дела истины, нежели невинные парадоксы материалистического автоматизма. Утверждение, что «происходящие в головном мозге физические процессы уже сами по себе совершенны», касается, по сути дела, только регистрирующей функции материального мозга; и коль скоро автоматисты не в силах дать удовлетворительного объяснения психическим процессам, они вольны проказничать сколько угодно, большого вреда от них все равно не будет. Но психологи, в руки которых попала теперь, к несчастью, наука души, способны причинить ощутимый вред, так как они притворяются искренними искателями истины, придерживаясь при этом линии поведения совенка – персонажа из стихотворения Колриджа*, который
На свет полуденный на полинялых крыльях
Летит, не разлепляя век мохнатых,
И, ухая на яркое светило,
Кричит: «Не вижу солнца. Где оно?» *
– а кто более всех слеп, как не тот, кто не желает видеть?
Мы повсюду искали хоть какое-нибудь научное подтверждение существования духа, поскольку именно дух, и только он (в своем семеричном аспекте) является причиной сознания и мышления (как учит эзотерическая философия). Но в результате обнаружили, что и физическая, и психическая науки категорически отрицают данный факт, предлагая взамен две собственные противоречивые и несовместимые теории. А ведь первая с недавних времен даже начала проявлять склонность к тому, чтобы считать себя трансцендентальной, так как ей удалось наконец избавиться от чересчур грубых учений бюхнеров и молешоттов. Но если начать анализировать имеющиеся между ними различия, можно заметить, что существующая разница столь незначительна, что обе науки практически сливаются воедино.
В самом деле, апологеты науки заявляют теперь, что утверждать, будто объяснение природы мышления и ощущений ограничивается движением материи (согласно теории Бюхнера и Молешотта*), «недостойно самого имени философии» (по словам известного английского аннигиляциониста). Ни один хоть сколько-нибудь авторитетный человек науки, с возмущением говорят нам, – ни Тиндаль*, ни Гексли, Модели, Бейн, Клиффорд, Спенсер, Льюис, Вирхов, Геккель или Дюбуа-Реймон* – никогда не позволял себе утверждать, будто «мысль – это молекулярное движение, но утверждал только то, что она является сопутствующим обстоятельством [а не причиной, как полагают те, кто верит в существование души] определенных физических процессов в головном мозге…» Они – истинные ученые, в отличие от лжеученых, никогда не говорили, что мышление и нервное движение суть одно и то же, но утверждали, что они являются «субъективным и объективным проявлениями одного и того же».
Возможно, в силу несовершенства своего образования, обязывающего нас воспринимать те или иные идеи не иначе как в неразрывной связи со словами, коими они были изложены, но мы вынуждены признать себя виновными в том, что не видим практически никакой разницы между учениями Бюхнера и новомодными монистическими теориями. «Мышление является не движением
