Блаватская Е. П. Лев Толстой и его нецерковное Христианство.
Толстой — это великий мастер художественного слова и великий мыслитель. Вся его жизнь, его сердце и разум были заняты одним жгучим вопросом, который в той или иной степени наложил свой болезненный отпечаток на все его сочинения. Мы чувствуем его омрачающее присутствие в «Истории моего детства», в «Войне и мире», в «Анне Карениной», пока он окончательно не поглотил его в последние годы его жизни, когда были созданы такие работа, как «Моя вера», «В чем моя вера?», «Что же делать?», «О жизни» и «Крейцерова соната». Тот же самый вопрос горит в сердцах многих людей, особенно среди теософов; это поистине — вопрос самой жизни. «В чем смысл, цель человеческой жизни? Каков конечный исход неестественной, извращенной и лживой жизни нашей цивилизации, такой, какая навязана каждому из нас в отдельности? Что мы должны делать, чтобы быть счастливыми, постоянно счастливыми? Как избежать нам кошмара неизбежной смерти?» На эти вечно стоящие вопросы Толстой не дал ответа в своих ранних сочинениях, потому что он сам не нашел его. Но он не мог прекратить бороться, как это сделали миллионы других, более слабых или трусливых натур, не дав ответа, который по крайней мере удовлетворил бы его собственное сердце и разум; и в пяти вышеназванных работах содержится такой ответ. Это ответ, которым на самом деле не может удовольствоваться теософ в той форме, в какой его дает Толстой, но в его главной, основополагающей, насущной мысли мы можем найти новый свет, свежую надежду и сильное утешение. Однако для того, чтобы понять ее, мы должны вкратце проследить тот путь, посредством которого Толстой достиг того мира, который был им найден; ибо пока мы не сможем почувствовать так же, как и понять те внутренние процессы, которые привели его к этому, его решение, подобно любому другому решению жизненной проблемы, останется мертвой буквой, чисто интеллектуальной словесной концепцией, в которой полностью отсутствует жизненная сила; простой спекуляцией, лишенной живой истины и энтузиазма.
Подобно всем думающим мужчинам и женщинам нашего времени, Толстой утратил веру в религию в детстве; ибо такая утрата детской веры — неизбежная в жизни каждого человека — не является, как правило, результатом глубокого размышления; это скорее естественное следствие нашей культуры и нашего общего жизненного опыта. Он сам говорит, что его вера исчезла, и он не знает, как. Но его юношеское устремление к этическому усовершенствованию, продолжало сохраняться еще около десяти лет, постепенно забываясь, и в конце концов совершенно исчезло. Видя вокруг себя торжествующие амбиции, любовь к власти, эгоизм и чувственность; видя презрение и насмешливое отношение ко всему тому, что называется добродетелью, добротой, чистотой и альтруизмом, и не способный иметь ни ощущения внутреннего счастья и наполненности, ни внешнего успеха, Толстой шел по пути, которым движется мир, поступая так, как он видит поступают другие, принимая участие во всех порочных и низменных поступках «благопристойного мира». Далее он обращается к литературе, становится великим мастером слова, наиболее преуспевающим писателем, пытаясь, как он сам рассказывает, скрыть от себя свое собственное невежество, поучая других. В течение нескольких лет он продолжал совершать такое подавление своей внутренней неудовлетворенности, но перед ним все более часто, все более мучительно вставал этот вопрос: Для чего я живу? Что я знаю? И с каждым днем он все яснее видел, что он не может дать на него ответ. Ему было пятьдесят лет, когда его отчаяние достигло наивысшей точки. Находясь на вершине своей славы, счастливый муж и отец, автор многих прекрасных сочинений, наполненных глубочайшим знанием людей и жизненной мудрости, Толстой осознает невозможность дальнейшего продолжения жизни. «Человек не может вообразить себе жизнь без желания благополучия. Желать и приближать это благополучие — это и есть жизнь. Человек исследует в жизни только то, что он может в ней улучшить». Наша наука, напротив, изучает только тени вещей, а не их истинную сущность; и находясь в заблуждении, что это второстепенное и неважное является существенным, наука искажает идею жизни и забывает о своем истинном предназначении, состоящем в проникновении именно в эту тайну, а не в изучении того, что сегодня открывается, а завтра — забывается.
Философия говорит нам: — «Вы являетесь частью человечества, поэтому вы должны со-участвовать в развитии человечества и в реализации его идеалов; цель твоей жизни совпадает с целью жизни всех других людей». Но как это может помочь мне узнать, что я живу для того же, для чего живет и все человечество, если мне не сказали, что это такое, для чего должно жить человечество? Почему существует мир? В чем состоит резуль¬тат того, что мир существует и будет существовать? Философия не дает ответа.
Скептицизм, нигилизм, отчаяние — в эту сторону уводят подобные мыс¬ли думающего человека, если он ищет последнее слово Мудрости в науке и философии различных школ. Таково также, реальное, внутреннее, менталь¬ное состояние, в котором находятся многие люди как внутри, так и вне Теософского общества.
По отношению к этой проблеме жизни Толстой разделяет людей в целом на четыре класса:
Некоторые, обладающие слабым и незрелым интеллектом, счастливо жи¬вут в своем невежестве — для них проблема жизни, как таковая, не су¬ществует.
Другие достаточно осознают и понимают эту проблему, но намеренно отворачиваются от нее, поддерживаемые благоприятными внешними обстоя¬тельствами, позволяющими им пройти по жизни как бы в состоянии опьяне¬ния.
Третью группу составляют те люди, которые знают, что смерть лучше, чем жизнь, прошедшая в заблуждении и невежестве; но они продолжают жить, потому что они не имеют достаточной силы для того, чтобы поло¬жить внезапный конец этому обману — жизни.
Наконец, существуют сильные и стойкие натуры, которые осознают весь идиотизм этого фарса, который разыгрывается с ними, и одним ударом кладут конец этой глупой игре.
«Я ничего не мог бы сделать», — говорит он, — «только думать, ду¬мать о том ужасном положении, в котором я находился… Мое внутреннее состояние в это время, которое вплотную привело меня к самоубийству, было таково, что все, что я сделал до тех пор, все, что я все же смог бы сделать, казалось мне глупым и дурным. Даже то, что было для меня наиболее дорого в этой жизни, что столь долго уводило и отвлекало меня от жестокой реальности — моя семья и мое творчество — даже это утрати¬ло для меня всякую ценность».
Он наконец выбрался из этой пропасти отчаяния. «Жизнь — это все, — заключил он, — я, сам мой разум является созданием этой всеобщей жиз¬ни. Но в то же самое время Разум — это создатель и последний судья че¬ловеческой жизни, присущий ей самой. Каким же образом тогда разум мо¬жет отрицать смысл последней, не отрицая самого себя и не называя себя лишенным смысла? Следовательно, я могу назвать жизнь бессмысленной лишь потому, что я не познал ее смысл». Убежденный в том, что у Жизни есть смысл, Толстой ищет его среди тех, кто действительно живет — сре¬ди людей. Но здесь он снова встречается с разочарованием, горчайшим изо всех, поскольку именно здесь была его последняя надежда. Ибо среди людей он обнаружил единственное решение проблемы жизни, которое покои¬лось на представлении о вселенной, противоположном разуму, и основыва¬лось на слепой вере, которую он так давно отбросил в сторону.
«Я подверг, — рассказывает он, — дополнительной проверке представле¬ния моего разума и обнаружил, что Разум в недостаточной степени отве¬чает на мои. вопросы, поскольку он не рассматривает концепцию Беско¬нечного (Беспричинного, Вневременного и Внепространственного), потому что он объясняет мою жизнь, проходящую во времени, пространстве и при¬чинной обусловленности, опять-таки в терминах времени, пространства и причинности: такое объяснение на самом деле является логически кор¬ректным, Но только лишь в терминах тех же самых компонентов, то есть, оставляя исходное и конечное основание жизни — единственное, что нас волнует и интересует — необъясненным. Религия, напротив, делает прямо противоположное: она не признает логики, но знает концепцию Бесконеч¬ного, с которой соотносит все сущее и, в некоторой степени, дает пра¬вильные ответы. Религия говорит: Ты должен жить согласно закону Божие¬му; результатом твоей жизни будет или вечное мучение, или вечное бла-женство; смысл твоей жизни, которая не уничтожается после смерти, сос¬тоит в соединении с Бесконечным Божеством…. Концепция Бесконечного Божества, божественности Души, зависимости человеческих поступков от Бога — таковы представления, которые зародились в сокровенной глубине человеческой мысли, и без которых не было бы никакой жизни, и я также не смог бы существовать».
«Но что же такое Бог? На какой последовательности мыслей основывает¬ся вера в его существование и в зависимость человека от него? Если я есть», — рассуждает Толстой, — «тогда должен быть смысл моего бытия, и смысл для такого основания, и некий первичный смысл, и эта и есть Бог. Я чувствую успокоение; мои сомнения и сознание своего сиротства в жиз¬ни исчезли. Но когда я спрашиваю себя: что есть Бог? Что я должен де¬лать по отношению к нему? — Я обнаруживаю лишь банальные ответы, кото¬рые снова разрушают мою веру… Но я имею в себе концепцию Бога, сам факт и необходимость такой концепции, — и никто не может лишить меня этого. Однако, откуда же эта концепция? Откуда же ее необходимость? Эта необходимость является самим Богом. И я снова чувствую радость. Все вокруг меня живет и имеет свой смысл. Представление о Боге — это поистине не сам Бог; но необходимость создания этого представления, стремление к познанию Бога, благодаря познанию которого я и живу, — это и есть Бог, живой и дающий жизнь Бог… Живя в этой мысли, ты действуешь как проявление Бога, и тогда твоя жизнь будет свидетельст¬вовать о существовании Бога».
Толстой вновь обрел веру, «свидетельство невидимых вещей», и его религиозная вера выражалась в течение трех лет его жизни в полном со¬ответствии с наиболее строгими предписаниями православной церкви. Но в конце концов, обнаружив, что церковь и все христианское общество в це¬лом поступает прямо противоположно его главным представлениям об ис¬тинной Религии, ой оторвался от православия и захотел понять, в чем состоит для него Истина в Религии, путем изучения Нового Завета.
Но прежде чем обсуждать те заключения, к которым он пришел, рас¬смотрим сначала фундаментальную позицию Толстого с теософской точки зрения. Его аргумент о существовании Бесконечного Бога как необходимо¬го «первоначального основания» человеческого разума, полностью совпа¬дает с аргументами теософов о существовании Космического или Универ¬сального Разума, и как аргумент, он не доказывает ничего сверх того. Зараженный западной привычкой к чувственности, он приписывает Универ¬сальному Разуму антропоморфные черты, которыми последний не может
