и не сожалеем ни о трудах, ни о жертвах, которые мы возложили на алтарь того благородного дела, коему решили посвятить себя без остатка. А эти цифры мы публикуем просто как еще один аргумент в свою защиту и как великолепный образчик парадоксов, которые следует записать на счет наших недоброжелателей и клеветников.
«ЭТО ВСЕ КОШКА!»
[Посвящается тем членам Теософского Общества, которые воспримут нижесказанное на свой счет].
Да будет имя проклято твое,
Пусть женщинам оно внушает ужас,
А девы, встретив это имя в книге,
Страницу пусть перевернут поспешно,
Спасаясь, как от скверны, от него.
Шекспир
Не так ужасна ложь,
как оправданье лжи:
Оправданная ложь становится законом[82].
Джонатан Свифт
«Жена… дала мне от дерева, и я ел», – сказал первый человек, первый трус и доносчик, пытаясь переложить свою часть вины на плечи своей беззащитной спутницы. Возможно, это было даже нечто «более ужасное, чем ложь», если следовать выражению Поупа, хотя в действительности это было, конечно же, правдой. Ложь появилась на свет не с самым первым мужчиной и не с первой женщиной. Ложь есть продукт позднейшей цивилизации, законная дочь эгоизма, готового принести в жертву самому себе все человечество, и лицемерия, зачастую порождаемого страхом. Первородный грех, из-за которого, согласно ортодоксальному учению воскресной школы, весь мир был проклят, потоплен и оставлен непрощенным до 1 года н. э., не был величайшим грехом. Потомки Адама, все более совершенствуясь в греховности, намного превзошли в этом отношении своих предков: они изобрели ложь и добавили к ней оправдания и недомолвки. Пресловутая фраза: «Это все кошка» впервые прозвучала, возможно, еще до потопа, ибо была необходимой в тех случаях, когда совершался действительный грех и требовался козел отпущения. Но после потопа люди сочли возможным обвинить «кошку» даже в том, что вообще никогда не совершалось, а именно в том, что было создано плодовитой фантазией клеветников, которые никогда не останавливаются перед самой вопиющей ложью, когда хотят выразить свое неудовольствие кем-нибудь из своих собратьев или соседей. Вот вам плоды искупления чужих грехов: дети заочного спасения лгут и грешат сейчас с еще большей уверенностью в собственной безнаказанности. Никаких угрызений совести; напротив:
Приветствуем ту хитрость, что однажды
Сердца людские научила лгать,
– вот девиз современного мира. Так что же такое весь Мир, если не одна гигантская ложь? Что еще в целом свете способно создать такое многообразие различных вариаций и такое бесчисленное количество всевозможных категорий и оттенков, какое порождает ложь? Ложь стала политикой нашего века: лжет общество, понуждаемое к этому собственной культурой и понятиями о добропорядочном воспитании; лгут отдельные личности, изрекая явное и недвусмысленное вранье в форме лжесвидетельств или, как гласит русская поговорка, «перекладывая с больной головы на здоровую». О ложь, имя тебе – легион! Выдумки и небылицы пронизывают ныне всю почву наших нравственных устоев и повседневной жизни, подобно грибнице споровых растений, а их всходы так же многочисленны и разнообразны, как поганки на лесном болоте. И те и другие представляют собою плесень, ибо ложь можно сравнить с плесенью, которая расцветает буйным цветом в темных уголках и покрывает липкими и грязными пятнами не только нашу моральную жизнь, но и нашу физическую природу. О где же тот правдивый язык, который
…честность не продаст и врать не станет!
Однако выдумка выдумке рознь: ложь бывает сознательной и неосознанной, это может быть обман или мистификация, надувательство или клевета (за которой нередко следует моральное и физическое уничтожение), легкое приукрашивание истины или отклонение от нее и злонамеренное лицемерие. Но существуют еще и показная ложь, направленная на приобретение дешевого авторитета (типичным примером оной служит газетная болтовня), и та невинная чушь, появлению которой мы обязаны исключительно невежеству. К этой последней категории следует отнести большинство газетных сообщений о Теософском Обществе и его официальном козле отпущения – Е. П. Блаватской.
В последнее время даже в самых серьезных научных статьях часто встречается термин «эзотерический буддизм» и еще чаще всуе упоминается имя «мадам Блаватской». Сие весьма и весьма любезно и, по крайней мере с одной стороны, чрезвычайно лестно!
Видеть свои скромные имена по соседству с такими авторитетами, как сэр Моньер Моньер-Уильямс (кавалер ордена Индийской империи II степени) и профессор Бастиан, конечно же, большая честь для нас. Но что получается, если, к примеру, вышеупомянутому великому оксфордскому лектору приходит в голову отвесить несколько тяжелых хозяйских оплеух факту и истине – вне всяких сомнений, для того, чтобы умаслить свою благочестивую аудиторию, – и он заявляет, что в буддизме никогда не было никакой оккультной или эзотерической системы учений, которая скрывалась бы от непросвещенных масс? В этом случае «эзотерический буддизм» сразу же зарабатывает, метафорически выражаясь, фингал под глазом, Теософское Общество получает пару-тройку пинков, и вот наконец ворота журналистского птичьего двора распахиваются настежь и стая рассерженных гусей с шипением и клекотом набрасывается на «Блаватскую и компанию», стараясь заклевать как можно больше теософских пяток. «Наши предки спасли Рим! – гогочут они. – Спасем же и мы Британскую империю от самозванцев, объявивших себя знатоками буддизма!» А еще счастливый «корреспондент» получает доступ в «святая святых» – рабочий кабинет профессора Бастиана. И там немецкий этнолог, «одетый, как средневековый алхимик» и улыбающийся «в ответ на вопрос о состоянии транса, в которое могут впадать знаменитые факиры», сообщает интервьюеру, что подобный транс никогда не длится более «пяти-шести часов». Это одеяние «алхимика», вероятно, должно внушить мысль о преемственности идей, и вот уже на следующий день мы видим в американской «Sabbath-breaking paper» недвусмысленный упрек в свой адрес:
Какое бы глубокое впечатление ни произвели на иных путешественников… знаменитые факиры, им, определенно, не удалось повлиять на этого маленького, тихого немецкого профессора; и в этом плане он выгодно отличается от мадам Блаватской.
Что ж, прекрасно. Только профессор Бастиан в данном случае подставляет себя под удар самой беспощадной и сокрушительной критики с позиции истины и факта, крайне невыгодно отличая себя в этом плане от всех «корреспондентов». К тому же мы очень сомневаемся в том, что профессор Бастиан, ученый этнолог, мог назвать индусского йога факиром, поскольку последний апеллятив[83] относится исключительно к приверженцам ислама. Еще больше мы сомневаемся в том, что профессор Бастиан, пунктуальный немец, стал бы отрицать достаточно часто встречающийся феномен погружения йогов или тех же «факиров» в состояние глубокого, напоминающего смерть транса, в котором они могут пребывать целыми днями, а то и неделями. Не может он не знать и того, что йогов закапывают иногда по их же собственному настоянию в землю на целых сорок дней, после чего они снова возвращаются к жизни, чему был свидетелем сэр Клод Уэйд, и не только он. Впрочем, все это слишком древняя и достаточно убедительно доказанная история, чтобы для нее требовались какие-то дополнительные подтверждения. Когда «корреспонденты» чуть ближе познакомятся со значением, а заодно и с правописанием термина дхьяна (который звучит в исполнении упомянутого «корреспондента» как диана), мы с удовольствием побеседуем с ними подробнее о йогах и факирах и об огромной разнице, существующей между ними. А пока самое гуманное, что мы можем сделать, – это позволить им самим разбираться с их собственными идеями. Они – «неразумные младенцы», блуждающие в царстве восточной мудрости, слепые, коих ведут по жизни такие же слепые поводыри, но теософское милосердие распространяется даже на критиков и на самых заклятых врагов.
Помимо вышеназванных, есть еще вещи, которые мы никак не можем оставить без внимания. Мы ничего не имеем против того, чтобы эти «младенцы», заплутавшие в теософском лабиринте, еженедельно или даже ежедневно публиковали свои безвредные вымыслы или, как их иногда называют, «маленькие шажки, постепенно приближающие нас к истине»; но беда в том, что время от времени к ним примешиваются злобные и бессовестные фальшивки случайных корреспондентов, как правило, бывших членов Теософского Общества и их друзей. Эти фальшивки зарождаются и оформляются в глубинах внутреннего сознания наших непримиримых врагов, и игнорировать их мы не имеем права. Хотя они и висят, подобно гробу Магомета, в пустоте бездонного пространства, чем свидетельствуют против себя самих, все же они настолько пропитаны самой вопиющей ложью, основанной на распространенных и давно укоренившихся предрассудках, что, оставь мы их без опровержения, результаты их воздействия на людские умы могут быть поистине катастрофическими. В наше время люди охотнее принимают на веру ложь, чем истину, а вот расставание с ложью требует от них гораздо большего труда. Эти злобные измышления омрачают горизонт вокруг теософских центров и не позволяют непредубежденным людям узнать правду о теософии и ее провозвестнике – Теософском Обществе. О том, насколько злобны и мстительны некоторые наши враги, можно судить хотя бы по тому, что время от времени они, не колеблясь, совершают над собою моральное харакири: то есть необратимо губят собственную репутацию честных и порядочных людей ради удовольствия побольнее ударить – или хотя бы попытаться ударить – тех, кого они так ненавидят. В чем причина этой ненависти? Она довольно прозаична: просто клевета, какой бы наглой и беспочвенной она ни была, очень часто прощается и даже забывается, но однажды высказанную правду вам не простят никогда! А неспособность опровергнуть эту правду честным путем, с помощью аргументов, разжигает ненависть, ибо мы ненавидим только то, чего боимся. И вот они сочиняют ложь, приклеивают ее к какому-нибудь несправедливому, но расхожему обвинению и снова, в который раз, принимаются истошно вопить: «Это все кошка, ко-о-ошка, кошка-а-а!»
Успех такой политики, как видите, во многом зависит от темперамента и – бесстыдства. У нас есть друг, который никогда не утруждает себя попытками заставить собеседника уверовать в каждое произнесенное им слово. Но когда сказанное им ставится под сомнение, он просто произносит совершенно спокойным и невинным тоном: «Вы ведь знаете, я слишком бессовестный, чтобы врать\» И в этом кажущемся парадоксе скрывается великая психологическая истина. Бесстыдство, как правило, порождается двумя диаметрально противоположыми чувствами: трусостью и бесстрашием. Храбрый человек никогда не опустится до лжи, а трус лжет, чтобы скрыть, что он – трус (да к тому же еще и лжец). Такой человек никогда не признается в собственной неправоте, так же как и человек тщеславный; и потому, какая бы неприятность с ним ни случилась, он всегда старается подбросить ее под чужую дверь. Для того чтобы признавать свои ошибки, необходимо обладать подлинным благородством или же высокоразвитым чувством долга. А значит, козел отпущения, на голову которого виновные могут свалить все свои прегрешения, отыщется практически в любой ситуации. И вот с течением времени козел постепенно трансформировался в «кошку».
У Теософского Общества есть своя, так сказать, «фамильная кошка», на которую сваливаются без разбора все грехи его членов,
