Обрящет снова все, что потеряла,
И, словно кожу старую змея,
Зимы бесплодной сбросит покрывало.
Шелли. Эллада
Не думай, друг мой, будто рай
утерян безвозвратно;
По силам воинству добра
вернуть его обратно…
Что имел в виду автор «Прометея Освобожденного»[106], когда писал о возвращении потерянного и новом начале великого мирового века? Возможно, дар поэтического предвидения превратил его «видение девятнадцатого века» в видение века «сто девятнадцатого» или же открыл ему прекрасные образы вещей, которые будут и в то же время уже были.
Фихте убеждает нас в том, что это «часто встречающийся, особенно в прошлые столетия, феномен»: «То, чем нам предстоит стать, запечатлено в чем-то, чем мы уже были; и то, что нам предстоит приобрести, представляется нам тем, что мы некогда потеряли». И добавляет: «То, что Руссо, под именем естественного состояния, и древние поэты, под именем Золотого Века, помещают позади нас, на самом деле ждет нас впереди».
Ту же самую мысль высказывает и Теннисон:
Смотрят вспять и твердят мудрецы, будто время ушло золотое.
Вы вперед посмотрите, глупцы, чтоб увидеть его пред собою… [«Золотой год»]
Счастлив тот оптимист, в сердце которого все еще поет соловей надежды, несмотря на все вопиющие беззакония и холодный эгоизм нынешнего века! Наш век преисполнен чванства, гордыни и ханжества и так же жесток, как и лицемерен.
О боги, сколько притворства и кощунственного пренебрежения истиной демонстрирует наш век, пропитанный ложью и обманом! Поистине тебя следует назвать «пексниффианским»[107], о девятнадцатый век христианской эры! Ибо ты породил больше лицемеров на один квадратный метр своей цивилизованной почвы, нежели древность во всех своих идолопоклоннических странах за всю свою многовековую историю. И вы, современные Пексниффы, «настолько прониклись духом фальши, что остаетесь добродетельными и во хмелю, и во лжи, и даже будучи пристыженными и разоблаченными», следуя выражению автора «Мартина Чезлвита».
Если суждение Фихте верно, то суть его поистине ужасна! Ибо перспективы, которые оно нам сулит, неописуемо прискорбны. Неужели нам и вправду следует ожидать, что в одном из периодически возвращающихся циклов мы снова станем теми, кем «мы уже были» или кем мы являемся сейчас? Но это значит, что, для того чтобы заглянуть в будущее, достаточно изучить ныне существующее положение вещей. И что же мы при этом обнаружим?
Вместо правды и честности мы увидим условности и холодную, рафинированную politesse; иначе говоря – притворство. Фальшивки преследуют нас везде: суррогат моральной пищи и суррогат пиши телесной. Для желудка – маргарин вместо масла; и такой же маргарин для души. Красота и яркие краски снаружи, и тлен и разложение внутри. Вся жизнь – непрерывный бег, лихорадочная гонка, цель которой – удовлетворение своих эгоистичных амбиций, гордости, тщеславия, жажды денег и почестей. Наездники в этой скачке с препятствиями – человеческие страсти, а кони – наши не очень стойкие собратья. Приз же в ней добывается ценою крови и страданий бесчисленного множества ближних и духовной деградации победителя.
Кто в нашем столетии осмелится открыто высказать все, что думает? Сейчас человек должен быть поистине героем, чтобы говорить правду, зачастую сопряженную с риском для его жизни и благополучия. Сам закон запрещает говорить правду, лишь иногда настаивая на этом в своих судах, под страхом обвинения в лжесвидетельстве. Но если ложь высказывается публично и в печати, то, не будучи богатым, почти невозможно заткнуть рот клеветнику. Начни вы излагать только факты, и вас объявят лжецом, но, если промолчите при виде совершенного у вас на глазах беззакония, ваши друзья станут считать вас его соучастником – сообщником. Таким образом, в нашем цикле стало невозможно открыто и честно высказывать собственное мнение. И недавно проваленный билль об отмене «законов о богохульстве» – наилучшее тому подтверждение.
«Pall Mall Gazette» за 13 апреля напечатала несколько содержательных строк по этому поводу. Однако изложенные в ней аргументы страдают некоторой однобокостью, в силу чего их следует воспринимать cum grano salis. Автор статьи напоминает читателю о том, что истинный принцип законов о богохульстве «уже давно изложен лордом Маколеем», и далее добавляет:
Высказывать свои религиозные или антирелигиозные взгляды в атмосфере абсолютной свободы – это одно, но излагать их в оскорбительном тоне, стараясь обидеть или унизить других людей, – это уже совсем другое. У себя дома вы можете носить какую угодно одежду или же не носить ее вовсе, но, если человек будет настаивать на своем праве гулять в одном исподнем по Риджент-Стрит, общественность имеет полное право возразить. Предположим, что какой-нибудь прилежный активист оклеит все афишные тумбы в Лондоне «комическими» изображениями Распятия. Конечно же, подобное деяние должно быть признано преступным даже теми, кто ни в какое распятие не верит.
Абсолютно точно. В наш век вы можете быть религиозным или антирелигиозным человеком – как вам заблагорассудится, только никого не оскорбляйте и следите за тем, чтобы не «обидеть» и не «унизить других людей». Интересно, под «другими людьми» здесь подразумеваются только христиане или все без исключения граждане? Кроме того, данный закон предоставляет угрожающе обширное поле деятельности присяжным, ибо кто может знать, где должна быть проведена демаркационная линия между оскорбительным и неоскорбительным! Для того чтобы вынести абсолютно справедливый и беспристрастный вердикт в этом вопросе, жюри должно быть смешанным и состоять из шести христиан и шести «язычников». Мы с юных лет привыкли считать, что Фемиде завязывали глаза только в древности и только язычники. С тех пор христианская цивилизация раскрыла ей глаза, и теперь аллегория великой богини правосудия возможна в двух вариантах. Однако мы все равно стараемся верить в лучшее и относимся к закону со всем уважением, а потому считаем, что закон, если он есть, должен быть единым для всех. И если этот принцип действительно имеет силу, то и «законы о богохульстве» должны защищать интересы всех, «без различия расы, цвета кожи или религии», как говорим мы, теософы.
Итак, если закон справедлив, то он должен быть одинаково справедливым для всех. Так значит ли это, что запрещение «обижать» и «унижать» распространяется на всех или же только на христиан? Если справедливо первое, то закон должен одинаково защищать и теософов, и спиритуалистов, и многие миллионы язычников, коих счастливая судьба сделала подданными Ее Величества, и даже вольнодумцев и материалистов, многие из которых легко ранимы. Вторая трактовка, то есть ограничение действия «закона» защитой одного лишь христианского Бога, абсолютно недопустима; да мы и не подозреваем закон в столь вопиющей и постыдной необъективности. Ибо слово «богохульство» применимо не только к Богу-Отцу, Христу и Святому Духу, не только к Деве Марии и Святым, но и ко всем богам и богиням. Этот термин употреблялся в том же самом криминальном значении в Древней Греции, Риме и даже в Египте за много столетий до нашей эры. «Не злословь на богов», – (именно так, во множественном числе) прямо сказано в книге «Исход» (XXII, 28), где приводятся заповеди «Бога», явившегося Моисею на горе Синай. Но если принять к сведению эту заповедь, то что тогда станет с нашими друзьями миссионерами? Если закон возьмет ее на вооружение, миссионеров ждут трудные времена. Нам остается только пожалеть их, ибо законы о богохульстве повиснут над ними в этом случае как дамоклов меч; ведь из всех богохульников, подвергающих осмеянию Бога или Богов других народов, они являются наиболее бесцеремонными. Почему для них должны делаться какие-то послабления, и почему нарушения закона о богохульстве, допускаемые по отношению к Вишну, Дурге или любому фетишу, или же в отношении Будды, Магомета и даже призрака, в котором спиритуалист видит свою покойную матушку, не следует ставить на одну доску с критическими выпадами «язычника» в адрес Иеговы? С точки зрения закона обезьяно-бога Ханумана следует защищать так же, как и любого бога христианской Троицы, в противном случае богиня правосудия ослепнет окончательно. Помимо того, что Ханумана почитают священным многие миллионы индусов, он так же мил нежному сердцу дарвиниста, и потому хула в адрес нашего первого кузена, бесхвостого павиана, способна «оскорбить» не только многих теософов-индусов, но и господ Гранта Аллена[108] и Эйвлинга. Мы согласны с тем, что человек, рисующий «комические изображения распятия», совершает противозаконное деяние. Но точно такое же преступление совершает и тот, кто высмеивает Кришну и, превратно истолковав аллегорию его гопи (пастушек), говорит о нем гадости в присутствии индусов.
А как быть с грубыми и невежественными шуточками, которые позволяют себе во время проповедей отдельные служители Евангелия, то есть сами христианские священники, причем в адрес не Кришны, но самого Христа?
В последнем случае мы наблюдаем комичное противоречие между мертвой буквой и живым словом закона. Мы могли бы назвать несколько наиболее грубых преподобных «насмешников» подобного рода, но, насколько нам известно, единственными людьми, критикующими этих многогрешных служителей Христовых, были и до сих пор остаются исключительно «язычники» и атеисты в Англии и в Америке.
Мир перевернулся с ног на голову! Проповедников Евангелия обвиняют в невежественном богохульстве, ортодоксальная пресса не говорит по этому поводу ни слова, и только агностики выступают против этих клоунских профанации. В одном абзаце сочинений «Саладина»[109] больше истины, чем в половине ежедневных газет Соединенного Королевства. В одном мизинце «безбожника» больше благоговейного почтения (на что оно направлено – это уже другой вопрос) и ощущения соразмерности вещей, чем во всей дородной и кичливой фигуре преподобного богохульника м-ра Сперджена, хотя первый – «агностик», или, как его называют, «хулитель Библии», а второй – известный христианский проповедник. Но карма, которой нет никакого дела до мертвой буквы человеческих законов и так называемой человеческой цивилизации или прогресса, неусыпно приглядывает за нашим вращающимся шариком праха и создает противоядие против всякого зла: отсюда и поклоняющиеся истине безбожники, коих она напускает на материально озабоченных проповедников, оскверняющих своих богов. У Америки есть свой Тэлмидж, которого «New York Sun» [за 6 апреля 1877 г.] вполне заслуженно называет «болтуном и шарлатаном», и свой полковник Роберт Ингерсолл. Но в Англии подражателям Тэлмиджа противостоит суровая Немезида в лице «Саладина». Проповедник-янки уже неоднократно получал нагоняй от атеистических газет за то, что ведет свою паству на небеса не по пути преклонения, но пытается сократить это долгое и трудное путешествие с помощью разнообразных библейских анекдотов. Кто в Нью-Йорке не помнит комическую пантомиму, которую Тэлмидж устроил 15 апреля 1877 г.? Мы помним ее очень хорошо. В тот раз он инсценировал «трио в Вифании», где каждый из трех dramatis personae был, по общему признанию публики, «совершенным подражанием оригиналу». Иисус, по сценарию преподобного арлекина, «нанес утренний визит» Марии и Марфе: усевшись «на тахте», он начал отнимать время у Марии, «любительницы
