спасению, более социальному и политическому, неже¬ли религиозному, лежит в принятии на веру великодушных обещаний, которые так щедро раздают им миссионеры. Это сделало их легкой добычей всемирных ловцов душ. Если бы католические священники, помимо совершения над ними обряда крещения (который не всегда означает обращение в другую веру), делали бы хоть что-нибудь для нравст¬венного очищения этих бедолаг, то мы первыми приветствовали бы их усилия. Пока что каждый европеец, имевший несчастье общаться с местными новообращенными христианами (из любой касты, не только из числа париев), работающими слугами или в ином качестве, подтвердят наше мнение, что миссионерский прозелитизм принес в тысячу раз больше вреда тем народам, которые попались на его удочку, нежели любой фетишизм или идолопоклонничество.
Бесполезно напоминать о слишком банальных истинах и повторять то, что было сказано очень убедительно, в том числе немногими честными христианскими миссионерами. Поэтому мы искренне ра¬дуемся столь гуманному начинанию. Когда парии, среди которых не меньше умной молодежи, чем в других классах общества, смогут вкусить плоды просвещения и получить возможность позаботиться о самих себе, тогда прекратятся злоупотребления прозелитизмом. Мы счастливы, что в Индии появились такие признаки правильного развития филантропии, как данное «Обращение к местным принцам, зем¬левладельцам, торговцам, выпускникам Мадрасского университета и всем прочим образованным людям Южной Индии» .
Нельзя отрицать, что в Индии, Китае, да и повсюду на Востоке, есть настоящие фокусники, пока¬зывающие именно фокусы. Так же верно и то, что некоторые из этих фокусов превосходят все, с чем знакомы люди Запада. Но представляют их не факиры и не описанные д-ром Карпентером фокус¬ники, демонстрирующие чудо «мангового дерева». Подобное иногда могут имитировать и адепты, как индусские, так и европейские ловкостью рук, но совершенно в других условиях. Скромно следуя позади «известных граждан» и «офицеров-ученых», я расскажу о том, что видела собственными глазами.
По пути в священный город Бенарес, в Кан¬пуре, у одной леди, моей попутчицы, украли все содержимое ее небольшого сундучка. Драгоценности, платья и даже записная книжка с дневником, который она аккуратно вела в течение трех месяцев — все исчезло при таинственных обстоятельствах, причем замок был цел. Спустя несколько часов, а возможно, и сутки после пропажи, мы отправились на рассвете исследовать близлежащие руины — молчаливые свидетели мести Нана Сахиба англичанам. Первой мыслью моей спутницы было обратиться к местной полиции, моей же — прибегнуть к помощи какого-нибудь местного госсейна (святого человека, который должен знать обо всем, что творится) или по крайней мере к джадугару, то есть колдуну. Но победили цивилизованные представления, и целая неделя была потрачена на бесполезные визиты в «cha¬butara» (полицейский участок) и интервью с «kotwal» (начальником полиции). Наконец, отчаявшись, прибегли к моему средству и позвали госсейна. Жили мы в маленьком бунгало, на окраине предместья, на правом берегу Ганги, и с веранды открывался вид на реку, очень узкую в этом месте.
Наш эксперимент проводился на этой веранде, в присутствии всего семейства хозяина — наполовину португальца, моей подруги и двух недавно приехавших французов, открыто потешавшихся над нашими предрассудками. Было три часа пополудни. Жара стояла невыносимая, но, несмотря на это, святой человек — цвета кофе, ходячий скелет — потребовал, чтобы мы прекратили пользоваться punkah (подвешенным опахалом, приводимым в движение шнуром). Он не объяснил почему, но причина была в том, что вибрации воздуха мешают чувствительным магнетическим экспериментам. Мы все слышали о «катящемся горшке», с помощью которого в Индии раскрывают кражи; это обычный железный горшок, но под воздействием индуса-колдуна он сам по себе, никто к нему не притрагивается, катится к месту, где спрятаны украденные вещи. Но этот госсейн поступил иначе. Прежде всего он попросил дать ему какой-нибудь предмет, который последним был в контакте с содержимым сундучка; ему подали пару перчаток. Он сжал их между ладоней, несколько раз перевернул, а затем бросил на пол и стал медленно поворачиваться, вытянув руки вперед и широко расставив пальцы, словно пытаясь найти направление, в котором спрятаны вещи. Вдруг он резко остановился, медленно опустился на пол и, усевшись «по-турецки» с по-прежнему вытянутыми в том же направлении руками, замер, как бы погрузившись в каталептический транс. Это длилось более часа и в такую жару казалось нам бесконечной пыткой. Внезапно хозяин дома вскочил со своего места и, подбежав к балюстраде, начал пристально всматриваться в сторону реки; наши взоры устремились в том же направлении. Оттуда, неведомо как и откуда взяв¬шись, скользил над поверхностью воды, приближаясь к нам, темный предмет. Что это было — мы не могли разобрать; но, казалось, предмет этот побуждала вращаться какая-то внутренняя сила: вначале медленно, затем, по мере приближения, все быстрее и быстрее. Словно поддерживаемый чем-то на невидимой дорожке, он двигался строго по прямой. Достигнув берега, он исчез среди высокой растительности, но тотчас, перелетев через низкую ограду сада и отскочив от нее, скорее влетел, нежели вкатился на веранду и c глухим стуком упал к вытянутым рукам госсейна. Сильная судорога пробежала по телу старика, и, глубоко вздохнув, он открыл свои полузакрытые глаза. Все были оше¬ломлены, а французы уставились на сверток с выражением идиотического ужаса! Поднявшись, святой открыл просмоленный парусиновый мешок, внутри которого находились все до последней украденные вещи. Не проронив ни слова и не ожидая благодарностей, он низко поклонился по-восточному и удалился, прежде чем мы оправились от изумления. Пришлось еще довольно долго бежать за ним, пока удалось заставить его принять в благодарность дюжину рупий, которые он положил в свою деревянную чашу.
* * *
Доктор Левинс любезно информировал редакторов о том, что мисс К.Нейден отправилась в Индию через Египет (откуда она отправила нам свое маленькое, но замечательное письмо, которое мы опубликовали в февральском номере «Lucifer»), запасшись изрядным количеством писем от профес¬сора Макса Мюллера, которые, по объяснению доктора Левинса, должны рекомендовать ее разным знаменитым «санскритским пандитам в трех президентствах как исследователя, желающего изучать оккультизм на его родине». Мы от всей души желаем мисс Нейден успеха, но тем не менее уверены, что она вернется из своего путешествия, не продвинувшись в изучении оккультизма ни на йоту. Мы прожили в Индии много лет, но так и не встре¬тили ни одного официально признанного «санскритского пандита», который знал бы что-нибудь об оккультизме. Мы встречались в Индии с несколькими оккультистами, но они не желали ни с кем говорить на эту тему, и только с одним ученым оккультистом (возможно, самым ученым во всей Индии), который позволяет себе иногда раскрыть рот и кое-чему поучить. Но и это одолжение он делает лишь для небольшой группы теософов. Не станем скрывать и тот печальный факт, что письмо от Макса Мюллера, в котором он просит ученых пандитов раскрыть тайны оккультизма английской путешественнице, скорее способно произвести эффект, обратный ожидаемому. Оксфорд¬ского профессора любят только ортодоксальные индусы, не имеющие никакого понятия о собственной эзотерической философии. Те же, кого можно назвать оккультистами, настроены не столь восторженно, ибо за англо-германским санскритологом числится немало вольных и невольных прегрешений.
Нелепое уменьшение древности индийской истории (возможно, в угоду истории Моисеевой) и отказ признать за древними ариями знания даже в области астрономии (иначе как полученные от греков) вряд ли смогут снискать ему славу нового Риши в глазах арианофилов. Если изучение оккультизма является главной целью поездки мисс Нейден в Индию, то боюсь, что она вознамерилась достать луну с неба. В том, что касается священных наук, индусы и брамины не так глупы, как европейцы, и вряд ли станут осквернять ненужным разглашением то, что для них свято.
«Примечания и комментарии
к “Философии Изначального”»
РОССИЯ
ИСТОРИЯ ОДНОЙ КНИГИ
Поскольку вся пресса указывает на разгул русского террора как до, так и после кончины царя, то беглый обзор устройства русского общества позволит нам лучше понять происходящие события.
То, что ныне известно как русская аристократия, состоит из трех различных элементов. Оные представлены в основном коренными славянами, ко¬ренными татарами и разного рода обрусевшими им-мигрантами из других стран, а также подданными завоеванных государств, таких, как Балтийские губернии. Цветом haute noblesse, чья родословная, вне всяких сомнений, возводит их в первый ранг, являются Рюриковичи — потомки великого князя Рю¬рика и владетелей прежде независимых княжеств Новгородского, Псковского и прочих, составлявших государство Московское. Таковыми являются князья Барятинские, Долгорукие, Шуйские (их род пресекся, мы полагаем), Щербатовы, Урусовы, Вяземские и другие. Москва со времен Екатерины Великой была местом средоточия большинства этих князей; и, хотя многие из них разорены, они все так же горды в своей исключительности, как и француз¬ские аристократические фамилии квартала Сен-Жермен. Имена знатнейших из них практиче¬ски неизвестны за пределами империи, ибо, недовольные реформами Петра и Екатерины и неспособные играть при дворе такую же видную роль, как те, кого они «любовно» величают par¬ve¬nus, сии фамилии кичливо гордятся тем, что никогда не служили ни в одной из подчиненных должностей и не имели дел с Западной Европой и ее политикой. Живя лишь своими воспоминаниями, они составляют отдельный класс и обитают на своего рода высоком социальном плато, откуда высокомерно взирают на простых смертных. Род многих ста¬ринных фамилий пресекся, а большинство из оста⬬шихся доживают свой век в благородной бед¬но¬сти.
Рюрик, как хорошо известно, по происхождению был не славянином, но варяго-россом, хотя национальность его, как и людей, пришедших с ним в Россию, в течение нескольких лет была предметом научного спора между двумя знаменитыми профессорами Санкт-Петербурга — Костомаровым и Погодиным (ныне покойным). Послы славян, умолявших Рюрика прийти и править их страною, обратились к нему якобы со следующи¬ми зловещими словами: «Идем с нами, великий князь… земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет», — словами, столь же справедливыми ны¬не, как и тогда. Приняв сие приглашение, Рюрик в 861 году вместе с двумя своими братьями пришел в Новгород и положил начало русской нации. «Рюриковичи», стало быть, — потомки сего князя, двух его братьев и сына Игоря, род, охватывающий многие поколения князей и владетелей княжеств. Правящий дом Рюриков пресекся со смертью Федора, сына Ивана Грозного. После некоторого периода смуты к власти пришли Романовы, из рода мелких дворян. И поскольку это произо¬шло только в 1613 году, то вполне резонно, что князь П.Долгорукий — современный историк Екатерины II, книга которого в России запрещена, не в силах превозмочь кровную обиду, бросил нынешнему императору следующий упрек: «Александр II не должен забывать, что всего два с небольшим ве¬ка назад Романовы держали стремена князей Долгору¬ких».
И это несмотря на то что Мария, княжна Долгорукая, вышла замуж за Михаила Романова уже после того, как он стал царем.
Татарские княжеские
