Русский народ — единственное, над чем я не смеюсь; он один — мой бог и кумир!
<…> После совещания судьи вернулись.
— Подсудимая! Мы поступим сейчас сообразно вашим желаниям. Мы покончим с вашим допросом и не приговорим вас к наказанию — ни к виселице, ни даже к обычной ссылке. Мы полностью освободим вас от нашего суда; но выведем вас на Дворцовую площадь и предадим вас рукам и правосудию вашего кумира — русского народа. Пусть он будет вашим единственным судией… Жандармы! Уведите заключенную.
Спустя четверть часа Софья Перовская извивалась в ногах у императорского прокурора.
На улице, у ворот суда возбужденные толпы народа кричали, угрожая тюремной карете, которая привезла политических заключенных на допрос, и солдаты тщетно пытались сдержать угрожающие толпы на расстоянии.
— Да! Да! — кричала она, ломая руки. — Я скажу вам все, все… Приговорите меня к любым пыткам и какой угодно казни… Но только, о, только не выдавайте меня народу!..
«Какая страшная ирония в этом народном гневе, направленном против своих мнимых спасителей, — замечает газета. — Какая насмешка в явлении этих непрошеных, самозваных патриотов и вождей народа. Какая глубина сатанинской лжи в их высоко¬парных фразах о народе как о своем единственном “кумире” и идиотского доверия в тех, кто верит подобным фразам!»
II
Суд над цареубийцами завершен, и четверо мужчин, подонков российского общества, и одна женщина-дворянка преданы смертной казни. Но раскрыла ли их казнь тайну трагедии 1 (13) марта? Известно ли Европе что-нибудь, кроме личностей убийц? У нас есть веская причина в этом сомневаться. Репортер русской прессы был вынужден утаить свою с трудом добытую информацию потому, что публикация ее мог¬ла навлечь позор на него и его газету; а ино¬странные «специальные корреспонденты», самые беспомощные и легко одурачиваемые лица в Россий¬ской метрополии, узнавали о величайшем суде ровно столько, сколько им дозволял узнать Сенат, и не более. Им позволялось лишь присутствовать в опре¬деленные дни на всех предварительных следствиях, но на последнем из них им не повезло более всего. Их заблаго¬временно предупредили, чтобы они воздержались от публикации стенографических отчетов, и они были вынуждены ограничиться воспроизведением официального доклада из ежедневных номеров «Правительственной газеты». Не далее как в послед-ней ино¬странной почте, среди номеров «Московской газеты» за первую неделю апреля (по старому стилю) — газеты, которая должна была бы содержать самые полные и лучшие отчеты о суде, мы находим номер, в коем две из четырех страниц абсо¬лютно пусты. Страница 3 начинается со слова в середине предложения, а предыдущие страницы стерты цен¬зором.
Велики и необычны были предосторожности, предпринятые для того, чтобы обеспечить секретность и ненарушаемый порядок работы судебных властей; и, хотя избранные лица, должным образом предупрежденные и снабженные билетами, допус¬кались в количестве, необходимом для заполнения просторного зала, все они были военными и гражданскими чинами. Не стоит также упускать из виду и тот факт, что все предварительные и самые важные дознания преступников и свидетелей проводились тайно и внутри непроницаемых стен присутственной комнаты председательствующего судьи.
При данных обстоятельствах мы не можем быть уверены в том, что новости, полученные нами сегодня, не будут целиком опровергнуты завтра. Стало быть, любой будет испытывать больше до¬верия к информации, собранной из личных писем, чем к про¬тиворечивым, путаным отчетам, встречаемым на¬ми в большинстве газет.
Следующая новость пришла от очевидца каждо¬дневных событий, стремительно нарастающих и сменяющих друг друга в «императорской палате ужасов», как выражается корреспондент. Какой бы странной и невероятной ни могла показаться эта новость, она не застигнет врасплох тех, кто изучает русскую историю, ибо является лишь продолжением молвы пятнадцатилетней давности, так и оставшейся на слу¬ху. Вследствие новых и омерзительных фактов молва эта ныне звучит сильнее и громче, чем когда бы то ни было. Вот она, таинственная и щедрая рука — та, что неизменно ускользает и всегда управляет веревочками несчастных и в большинстве своем обреченных марионеток, известных как «исполнительные агенты Террористической фракции русских социалистов», — наконец-то опознана.
Различные шайки мальчишек и девчонок, а их с трудом можно назвать как-то иначе, ибо из шестнадцати заключенных, судимых за убийство князя Кропоткина, ни одному из них не было и тридцати, а восьмерым и двадцати пяти, когда бы их ни арестовывали, состояли главным образом из безденежных студентов, горожан и рабочих; однако дальнейшее расследование показывало, что эти шайки располагали огромными суммами денег.
Вряд ли можно представить, что люди, не имея за душою ни гроша, в состоянии выпускать в широком масштабе тайные издания, производить в различных частях страны дорогостоящие минные ра¬боты, бомбы и адские машины, провозглашенные специалистами «последним словом науки», путешест¬вовать из конца в конец обширной империи, за границу и обратно, покупать дома для осуществления заговоров и изготовления разрушительных снарядов и, наконец, содержать множество подчиненных агентов — все это невозможно сделать, не имея за своей спиной банкира вроде Ротшильда. Примерная стоимость некоторых основных минных работ оказалась огромной.
Вопрос, откуда же берутся все эти деньги, все эти средства, кажущиеся неисчерпаемыми, в по¬следнее время озадачивает многих. Стоило только обнаружить миллион рублей в чемодане одного аре¬с¬танта, как проблема эта встала очень остро и заняла важное место в расследованиях полиции. И теперь, когда этот вопрос, похоже, уже разрешен, возникает вероятность — и более, чем когда бы то ни было, что Европа об этом никогда не узнает. Ибо:
Единодушная упорная молва решительно называет Великого Князя Константина, родного брата почившего в бозе Императора, непосредственным и главным заговорщиком цареубийства… Какую цель он преследовал и на что надеялся — трудно сказать. Тот же vox populi уверяет нас, что в основе такого безжалостного, жестокого преследования, жертвою коего был избран почивший Царь, лежала надежда как-то спровоцировать всеобщее восстание, доведя его до революции, во время которой Великий Князь сначала провозгласил бы себя диктатором, а затем — что ж, coup d’etat в стиле Наполеона III был бы неплохою моделью. И если, добавляет та же мол¬ва, у вечно бдительной и никогда не унывающей гидры русского социализма на месте только что отсеченной головы тут же вырастает новая, то это лишь благодаря несказанной щедрости человека, снабжающего ее денежными средствами. Выяснилось, что огромные суммы денег, недавно тайно капитализированные на зарубежных рынках, принадлежали Великому Князю; и даже бесценные драгоценные камни из семейных икон его личной часовенки — кража, только что обнаруженная, — были вынуты рукою не обычного вора, но их собственного владельца.
Трудно представить столь ужасное обвинение и поверить в него, но такова единодушная и упорная молва. И братоубийство — не такая уж диковинная ступенька к власти в русской истории; недавно просочились омерзительные, чудовищные факты, ис¬ключающие даже саму возможность дальнейших со¬мнений.
В середине апреля был приостановлен выпуск «Санкт-Петербургских ведомостей», а помещение их было опечатано полицией — и все лишь потому, что она многозначительно посоветовала этой самой полиции «вместо того чтобы устраивать бесполезные обыски в мелких бакалейных лавках и столичных притонах, тщательно обыскать дворец на Милли¬онной», как называют дворец великого князя Кон¬стантина.
Также определенно известно, что генерал Трепов — так называемая жертва Веры Засулич , действуя на основании того, что он считал неоспоримым доказательством, не раз настоятельно просил по¬кой¬ного императора дозволить ему произвести тайный обыск во дворце его брата, на что царь отвечал самым решительным отказом, сказав Трепову, что тот сошел с ума. Наконец последнему удалось раздобыть и представить императору письмо, до такой степени компрометировавшее великого князя, что по прочтении его несчастный монарх дал ему долгожданное дозволение. Но было уже слишком позд¬но.
Очевидно, в покоях государя водились шпионы; ибо, когда генерал Трепов отправился во дворец подозреваемого глухой ночью, спустя всего несколько часов после получения высочайшего дозволения, он обнаружил, что внутренняя часть огромного шкафа и находившегося в нем железного сейфа, в кото¬ром великий князь хранил свою личную корреспонденцию, каким-то таинственным образом выгорела дотла. Когда Трепов в присутствии своих доверенных агентов открыл сейф, там уже не было ничего, кроме густого облака дыма, и сыщики лишь обожгли свои пальцы о его раскаленный металл. Сей маневр уничтожил все следы компрометирующих доказательств, и случай этот пришлось замять.
Еще одно доказательство, хотя и косвенное, но не менее важное, предоставляет нам сын великого князя. После того как он вы¬крал у своей матери бриллианты и подрался на кулачной дуэли с отцом, хорошенько поколотив последнего, — за эти ратные подвиги он был выдворен и поныне остается в изгнании — он написал императору, умоляя о пощаде, в коей ему было отказано. С тех пор он написал несколько писем покойному царю — своему дяде, а также кузену — нынешнему императору. Его письма прочла княгиня Долгорукова и, никогда особо не отличаясь ни тактом, ни осмотрительностью, выложила все их содержание во время семейной ссоры, сделав его предметом дворцовых сплетен. Молодой великий князь, сознаваясь в краже, утверждал, что он только спас бриллианты от рук еще худших, нежели его собственные, — от рук нигилистов.
Он заявлял, что сам он всегда был и навечно оста¬нется вернейшим и преданнейшим подданным его величества, в то время как его отец и мать были лишь двумя предателями, замышлявшими убить ца¬ря. Сейчас определенно доказано, что в день царе¬убийства император, уступая мольбам как Лорис-Меликова, так и Долгоруковой, скорее всего остался бы дома, если бы супруга великого князя Константина не нарушила планы Лорис-Меликова. Великая княгиня Александра Иосифовна, или «мадам Константин», как ее называют, задела царя за живое, заметив, что «если он не покажется в этот день, народ может заподозрить его величество в трусости». Этого было достаточно, и император отправился навстречу своей гибели. Общеизвестно, что с 5 (17) марта она находится под домашним арестом в собственном дворце, и никому не позволено видеть ее кроме как в присутствии высшего чиновника, который, поговаривают, спит в соседней с ее покоями комнате.
Известно также, что их старший сын — великий князь Николай Константинович — был публично арестован по обвинению в связях с нигилистами. К тому же высочайшая должность адмирал-аншефа, занимаемая великим князем Константином с самого детства, была неожиданно упразднена, и официальная правительственная га¬зета уведомила об этом всю Россию. Опять-таки в тот день, когда в Зимнем дворце был устроен взрыв , повредивший покои, где был накрыт обеденный стол, то при этой катастрофе присутствовали все члены императорской фамилии, кроме великого князя Константина, под предлогом каких-то дел двумя часами ранее уехавшего в Кронштадт. Не было его и в Санкт-Петербурге 1 (13) марта, поскольку он опять совершенно неожиданно отправился туда же накануне вечером, а вернулся в столицу только через три дня, оправдывая свое отсутствие внезапным
