тем более — о теософии трансцендентальной, занимающей умы лишь небольшой группы избранных. Каждый из нас обладает способностью, или внутренним чув¬ст¬вом, именуемым интуицией, но как редко встречаются те, кто знает, как его можно развить! А ведь это единственная способность, позволяющая человеку видеть вещи в их истинном свете. Это инстинкт души, который становится тем совершеннее, чем чаще мы его используем; благодаря ему мы можем воспринимать и понимать реальные и абсолютные факты с гораздо большей уверенностью, чем это позволяют наши физические чувства и наш интеллект. То, что мы называем здравым смыслом и логикой, позволяет видеть только внешнюю сторону вещей, и без того очевидную для каждого. Инстинкт, о котором я говорю, является проекцией нашего вос¬принимающего сознания — проекцией, которая действует от субъективного к объективному, но нико¬гда наоборот, и пробуждает в нас духовные чувства и способность действовать на духовном уровне. Благодаря этим чувствам человек приобретает возможность отождествлять себя с сутью рассматриваемого объекта или действия и постигать их такими, как они есть на самом деле, а не как они представляют¬ся нашим физическим чувствам и нашему холодному разуму. «Мы начинаем с инстинкта, а заканчиваем всеведением», — го¬ворит профессор А.Уайлдер, наш старейший коллега. Ямвлих описал эту способность, и некоторые тео¬софы смогли осознать истинность этого описания.

Человеческому разуму [говорит он] присуща способность неизмеримо более высокая, чем все прочие его способности — врожденные или благоприобретенные. С ее помощью мы можем достичь единства с вышестоящим разумом, возвыситься над реалиями своей земной жизни и приобщиться к более совершенному сущест¬вованию и сверхчеловеческим способностям обитателей небесных сфер. Благодаря этой способности мы окончательно освобождаемся от господства Судьбы [Кармы] и сами становимся, так сказать, кузнецами собственного счастья. Ибо когда наша самая совершенная часть наполнится энергией, а наша душа дорастет до сущ¬ности более высокой, чем наука, она (душа) сможет освободиться от условий, удерживающих ее в оковах повсе¬дневной жизни; она сменит свое обычное существование на другое и откажется от условностей и привычек, свойственных внешней стороне вещей, чтобы всецело слиться с другой их стороной — той, что господствует в этом более возвышенном состоянии существования… [Iamb¬lichus, De Mysteriis, VIII, 6, 7.]

Платон выразил ту же самую идею всего в нескольких строках:

Свет и дух Божественного — это крылья души. Они возносят ее над землей, в которой дух человека всегда готов перемазаться, и поднимают до уровня богов… Уподобиться богам — значит стать святым, справедливым и мудрым. Именно для этой цели был сотворен человек; и к ней он должен стремиться, приобретая знания. [Phaedrus, 246 D. E.; Theaetetus, 176 B.]

Это и есть истинная теософия, внутренняя теософия, теософия души. Но если направить ее на эгоистичные цели, теософия изменяет свою природу и превращается в демонософию. Вот почему вос¬точная мудрость учит нас, что индусский йог, изолирующий себя от мира в непроходимом лесу, так же как и христианский отшельник, удаляющийся в пустыню (что было достаточно распространенным явлением в прежние времена), оба — законченные эгоисты. Первый ищет в Единой сущности нирваны спасения от перерождений; второй руководствуется едино лишь мыслью о спасении собственной души; то есть оба они думают только о себе. Ими движут исключительно эгоистичные мотивы, ибо, если даже они достигнут своей цели, разве не ведут они себя при этом как трусливые солдаты, которые оставляют полк, идущий на войну, чтобы уберечься от пуль? Уд¬ляясь от ми-ра, йог и «святой» не помогают этим никому, кроме самих себя. Напротив, оба они демонстрируют тем самым абсолютное безразличие к судьбе человечества, из которого они дезертируют. На горе Афон , вероятно, есть несколько искренних фанатиков, но и они, сами того не замечая, сбились с того единственного пути, который мог бы привести их к истине, — с пути Голгофы, на котором каждый добровольно несет на себе крест всего человечества (ради человечества). В действительности — это рассадник самого грубого эгоизма. Именно о такого рода монастырях Адамс сказал когда-то: «Там живут отшельники, удалившиеся от остального человечества, как мне кажется, ради одного единственного удовольствия — общаться с Дьяволом tete-a-tete».

Гаутама Будда долгое время пребывал в уединении, но лишь для того, чтобы познать истину, которую он потом проповедовал до конца своих дней. Он просил подаяния и жил для человечества. Иисус удалился в пустыню всего лишь на сорок дней, но умер опять-таки за человечество. Аполлоний Тианский, Плотин и Ямвлих, хотя и вели очень умеренную жизнь, граничащую с аскетизмом, тем не менее жили в миру и для мира. Величайшие аскеты и святые наших дней — не те, кто удаляется в труднодоступные места, но те, кто всю жизнь проводит в путешествиях, сея по дороге семена добра и просвещая человечество (хотя при этом они могут об¬ходить стороной Европу и те цивилизованные страны, где люди, имея глаза и уши, видят и слышат только себя; страны, разделенные на два противоборствую¬щих лагеря, во главе которых стоят Каин и Авель).

Те, кто считает человеческую душу эманацией Божества, частицей, или лучом, Универсальной и Аб¬солютной Души, понимают смысл притчи о талантах лучше, чем сами христиане. Тот, кто зака¬пывает в землю талант, полученный от своего «Гос¬подина», потеряет этот талант, как теряет его аскет, решивший «спасти свою душу» в эгоистичном одиночестве. Но «добрый и верный раб», удвоивший свой капитал, собирая урожай для того, кто не сеял, поскольку не имел такой возможно¬сти, и пожиная там, где бедный даже не рассыпал зерна, поступает, как на¬стоящий альтруист. И он получает награду свою именно потому, что трудился для другого, не помышляя о собственной выгоде или престиже. Этот человек — настоящий теософ-альтруист, тогда как другой — эгоист и трус.

Путеводный Свет, к которому прикованы взоры всех настоящих теософов, — это тот самый Маяк, на который во все века ориентировались стремя¬щиеся к освобождению души. Свет этого Маяка озаряет не воды земных морей; он отражается в темных глу¬бинах первичных вод бесконечного пространства. Следуя примеру древних теософов, мы называем его «Божественной Мудростью». Это по¬следнее слово эзотерической доктрины. Была ли в древности такая страна, претендующая, по нынешним меркам, на звание цивилизованной, где не существовала бы двойная система Мудрости: одна (экзотерическая) — для широких масс и другая (эзотерическая) — для немногих избранных? Мудрость эта (или, как мы ино¬гда говорим, «Религия-Мудрость», или теософия) — такая же древняя, как и сам человеческий разум. Первым производным от ее названия стал титул мудрецов — верховных жрецов этого культа истины. Со временем эти титулы трансформировались в слова философия и философы (любители науки, или мудрости). Появлением этих слов мы обязаны Пифагору; так же как и словом гнозис, обозначающим систему ? ?????? ??? ?????, «знаний о вещах, которые есть», то есть о сути, скрытой за внешним обликом. Под этим термином, столь же возвышенным, сколь и кор¬ректным в своем значении, все древние учите¬ля мудрости подразуме¬вали совокупность человече¬ского и божественного знания. Мудрецы и брахманы Индии, маги Халдеи и Персии, иерофанты Египта и Аравии, пророки, или небиим, Иудеи и Израиля, так же как и философы Греции и Рима всегда делили эту специфическую науку на две составляющие: эзотериче¬скую (или чистую) и экзотерическую (зашифрованную в символах). До сего дня еврейские раввины обозначают термином меркаба внешнюю оболочку своей религиозной системы, заключающей в себе возвышенные науки, доступные только посвященным.

Нас обвиняют в нежелании делиться знаниями и упрекают в том, что мы держим высшую теософию в секрете. Мы признаем, что учение, называемое нами Гупта-видьей (тайной наукой), предназначено лишь для очень немногих. Но были ли в древности такие учителя, которые не хранили бы свои учения в тайне, во избежание их профанации? От Орфея, Зороастра, Пифагора и Платона до ро¬зенкрейцеров и более поздних, современных, франк¬масонов, всегда существовало неизменное правило — ученик должен заручиться доверием учителя, прежде чем тот откроет ему последнее, самое главное слово. Наиболее древние религии всегда включали в себя великие и малые мистерии. Неофиты и новообращенные всегда давали нерушимую клятву, прежде чем их признавали учениками. Так же поступали ессеи в Иудее и на горе Кармель. Наби и назары («отделенные» Израиля) отличались друг от друга настолько же значи¬тельно, насколько разнятся между собою мирские чела и брахмачарины Индии. Первые могли (и могут) жениться и оставаться в миру, изучая по мере сил и возможностей священные писания; в то время как последние — назары и брахмачарины — давали обет всецело посвятить себя мистериям ини¬циации. Великие школы эзотеризма были интернациональными, хотя и не для всех доступными, что убедительно подтвер¬ждается примерами Платона, Геро¬дота и других иностранцев, приезжавших в Египет за посвящением. А Пифагор после своего ви¬зита к индийским брахманам останавливался в каком-то египетском святилище и в конце концов был принят, по свидетельству Ямвлиха, на горе Кармель. Иисус тоже следовал установленной традиции. Одна из хорошо известных его заповедей напоминает о том, что некоторые учения необходимо держать в тайне от непосвященных: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» [Мтф., VII, 6].

Некоторые известные библиофилам древние писания персонифицируют Мудрость как эманацию из Эйн Софа (Парабрахмана еврейских каббалистов), связанную с проявленным божеством и сопутствующую ему. Отсюда и ее священный характер у всех народов. Мудрость неотделима от Божественности. Так, нам говорят, что Веды вышли из уст индусского Брахмы (Логоса). Будда исходит из Будхи, «Муд¬рости», божественного разума. Вавилон¬ский Нэбо, мемфисский Тот, греческий Гермес — все они были богами эзотерической мудрости.

Греческая Афина, Метис и египетская Нейт стали прототипами Софии Ахамот, женской мудрости гностиков. Самаритянское Пятикнижие называет книгу «Бытие» — Акамаут («Мудростью»), распро¬страняя это название также и на два фрагмента очень древних рукописей — «Мудрость Соломона» и «Мудрость Иасеуса» (Иисуса). Сочинение, известное как «Машалим» , или «Изречения и притчи Соломона», тоже персонифицирует Мудрость, называя ее «помощником (Логоса) творца». В нем Мудрость го-ворит сама, и выглядит это следующим образом (я перевожу дословно):

I(a)HV(e)H имел меня с самого начала .

Я была первой эманацией в вечностях.

Я существовала от века, первичная. —

С первого дня земли;

Я родилась прежде великой бездны.

Когда еще не было ни источников, ни вод.

Когда уготовлялись небеса, я была там.

Когда он проводил круговую черту по лицу бездны,

Я была там с ним, Амун.

Я была его радостью всякий день .

Это эзотерический текст, как и все прочие, в кото¬рых упоминаются персонифицированные бо¬ги разных народов. Мы не в состоянии осознать Бесконечность, ибо наш разум способен только различать и уточнять. Но мы можем иметь абстрактное представление о ней благодаря способности