первоочередной и непреложной задачей для него является подчинение и установление строгого контроля над собственным телом. Ученик с удивлением узнает, что он вовсе не должен жить погруженным в возвышенные мечтания, воображая, что он уже достиг того эфира, где витает дух истинной свободы, и что ему не следует забывать о своем теле, физической личности и деятельности; напротив, от него ждут решения гораздо более приземленных задач. Все его внимание и воля должны сосредоточиться на внешнем уровне; он должен постоянно помнить о себе — о своем теле и разуме. Ему следует научиться контролировать каждый свой жест, выражение собственного лица, сделать волевыми все невольные движения. Объектом для его наблюдений и изучения должна стать повседневная — внешняя и внутренняя — жизнь. Вместо того чтобы перестать обращать внимание на то, что называют обычно досадными мело¬чами, курьезами памяти и случайными оговорками и рассеянностью мысли, ему приходится каждый день уделять этим мелочам все больше внимания, пока ему не начнет казаться, что самый воздух, которым он дышит, отравлен ими, что он вот-вот оконча¬тельно потеряет из виду великий мир свободы, к которому стремится, и каждый день, и каждый час его жизни пропитывается горьким вкусом эгоцентризма, а сердце начинает болеть от напряжения и безысходности. Окружающая его темнота кажется еще более невыносимой из-за внутреннего голоса, который непрестанно кричит: «Да забудь же ты, наконец, о себе. Берегись, чтоб не стать тебе самовлюбленным и чтобы не укоренился в твоем сердце ползучий сорняк духовного эгоизма; берегись, берегись, берегись!»
Голос бередит сердце, не давая ему покоя, ибо ученик понимает, что он говорит ему правду. Но эта ежедневная и ежечасная борьба учит его, что эгоцент¬ризм есть корень всех несчастий, причина бо¬ли; и душа его жаждет освобождения.
Итак, ученика раздирают сомнения. Он доверяет своим учителям, поскольку знает, что через них ему вещает тот же самый голос, который он слышит в тишине собственного сердца. Но теперь эти голоса противоречат друг другу: если внутренний голос умоляет его раз и навсегда забыть о себе, чтобы посвятить свою жизнь служению человечеству, то услышанные наяву слова тех, у кого он ищет наставления в своем служении, призывают его подчинить сперва свое тело, свою физическую личность, хотя этот процесс и не приносит ему ничего, кроме разо¬чарования, ибо с каждым часом он все более явственно осознает, насколько плохо подготовлен к битве с этой гидрой, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают семь новых.
Поначалу ученик разрывается между двумя этими крайностями, прислушиваясь то к одному го¬лосу, то к другому. Но вскоре понимает, что совместить одно с другим невозможно. Ощущение свободы и легкости, испытываемое им поначалу в те моменты, когда ему удается незаметно выскользнуть из своей внешней личности и приобщиться к внутреннему миру, постепенно теряет свою остроту, пока наконец какое-нибудь неожиданное потрясение не даст ему понять, что он уже поскользнулся на своей трудной горной дороге — поскользнулся и упал. Тогда в отчаянии он набрасывается на вероломного змия низшей сущности, пытаясь задушить его насмерть, но извивающиеся кольца змеи все время ускользают, блеск ее чешуи, свитой из коварных соблазнов, слепит глаза, и снова ученик оказывается втянутым в отчаянную битву, день ото дня захватывающую его все больше и больше — до тех пор, пока ему не покажется, что она уже заполнила для него весь мир, вытеснив из головы все прочие мысли. Ученик оказывается перед лицом убийственного парадокса, решение которого следует сперва выстрадать, чтобы понять.
Со временем, в часы молчаливой медитации ученик обнаруживает в глубинах своей души тихий уголок, где он может найти убежище и спасение от собственных мыслей и желаний, от суматохи чувств и иллюзий разума. Он узнает, что может достичь этого убежища, погружая свое сознание в глубину собственного сердца. Поначалу это удается ему только тогда, когда он остается один — в темноте и молчании. Но когда потребность в тишине для него многократно возрастает, ученик совершенствует свои способности настолько, что ему удается проникать в эту цитадель даже в разгар битвы, не теряя при этом контроля за ее ходом и не обманывая себя мыслью о том, что, удалившись от поля сражения, он уже одержал победу. Победа будет одержана только тогда, когда тишина установится не только во внутренней цитадели, но и за ее пределами. Так, ведя наступление из глубин внутренней тишины, ученик осознает, что уже разрешил первый великий па¬радокс.
Но на смену одному парадоксу приходит другой. Когда ученик впервые попадает во внутреннюю тишину своей души, он ищет в ней едино лишь спасения от бурь, бушующих в его сердце. Но, по мере того как он учится сдерживать и контролировать по¬рывы собственных желаний и страстей, ученик все явственнее понимает, какие могучие силы он воз¬намерился покорить. Он все еще чувствует, что ему гораздо ближе по духу силы бури, нежели покой внутренней тишины. Но как же может он — слабый человек — справиться с этими сатрапами животной природы?
На этот вопрос трудно (если вообще возможно) дать сколько-нибудь конкретный ответ, но подсказать направление поиска его решения можно с помощью аналогии.
Во время вдоха мы заполняем свои легкие не¬которым количеством воздуха, а в процессе выдоха мо¬жем имитировать в миниатюре настоящий ветер с небес. Мы можем превратиться в некоторое — пусть даже очень скромное — подобие природы: вызвать бурю в стакане воды, заставить плыть или даже утопить бумажный кораблик. И тогда каждый из нас мо¬жет сказать: «Я сделал это своим собственным дыханием». Но мы не можем надеяться на то, что своим дыханием мы сможем остановить ураган или же пре¬вратить свои легкие в источник беспрерывно дующих пассатов. И все же несомненно то, что в нас заключены подлинные силы природы; разум, управляющий силами стихий, смешивается с нашим собственным, и если бы мы осознали это и смогли бы позабыть о своей внешней личности, то и сами ветры стали бы тогда нашими слугами.
Так всегда и бывает в жизни. Пока человек тяготеет к своей внешней сущности (или даже к той форме, которую он приобретает после того, как отбросит свою земную, «смертную оболочку»), он пытается дуть против урагана, рассчитывая исключительно на силу собственных легких. Бессмысленное и тщетное предприятие, ибо могучий ветер жизни рано или поздно сметет такого человека с лица земли. Но если он изменит свое отношение к себе и будет действовать, целиком и полностью осознавая, что его тело, желания, страсти и мозг — это еще не он сам, хотя они и принадлежат ему и он несет за них ответственность; если он научится рассматривать их как не¬отъемлемую часть природы, то для такого человека откроется возможность полного и окон¬чательного слияния с единым потоком бытия, что позволит ему наконец достичь тихой гавани счастливого самоза¬бвения.
«Фауст»
Фраза «Жить, жить, жить — должно быть его непоколебимым решением» — из статьи «Эликсир жизни» , опубликованной в мартовском и апрельском номерах III-го тома (1882) «Theo¬so¬phist», часто цити¬руется поверхностными читателями, не симпатизирующими Теософскому Обществу, в качестве аргумента в пользу того, что вышеупомянутое учение является самой концентрированной формой эгоизма. Чтобы установить, правы или неправы критики, сперва необходимо уточнить значение слова «эгоизм».
Согласно утвердившемуся мнению, эгоизм — это исключительная забота о собственных интересах и счастье, величайшая любовь к себе и предпочтение самого себя, которая побуждает человека направлять всю свою волю на достижение собственного интереса, власти или счастья, без учета таковых других людей.
Короче говоря, абсолютно эгоистичный индиви¬дуум — это тот, кто заботится только о себе или, иными словами, тот, кто настолько преисполнен сознанием важности собственной персоны, что оно является для него верхом всех его мыслей, желаний и устремлений, а все остальное не имеет совершенно никакого смысла. Так можно ли назвать «эгоис-тичным» оккультиста, если он хочет жить в том смысле, в котором это слово использовано автором статьи «Эликсир жизни»? Уже неоднократно говорилось, что конечною целью каждого стремящегося к оккультным знаниям является нирвана или мукти, когда индивидуум, освобожденный от всех майявиче¬ских упадхи, становится единым с Параматмой, или, в христианской терминологии, Сын отождествляется с Отцом. Для этого любой покров иллюзии, создающий чувство личной изолированности и ощущение отделенности от всего, должен быть разорван — иначе говоря, претендент должен постепенно избавиться от всякого эгоизма, под влиянием которого находимся мы все, в большей или меньшей степени.
Закон Космической Жизни учит, что чем выше эволюция, тем более стремится она к Единству. Действительно, Единство — это наивысшая возможность природы, и те, кто из тщеславия или эгоизма идут наперекор ее целям, не могут не навлечь на себя наказание в виде полного уничтожения. Таким образом, оккультист сознаёт, что бескорыстие и чувство всеобщей филантропии являются не¬отъ¬емлемым законом нашего существования, и все, что он делает, направлено к тому, чтобы разорвать цепи эгоизма, созданные вокруг всех нас майей. Поэтому борьба между Добром и Злом, Богом и Сатаной, Сурами и Асурами, Дэвами и Дайтьями, которая упоминается в священных книгах всех народов и рас, символизирует битву бескорыстных и эгоистических импульсов, происходящую в человеке, старающемся следовать высшим целям природы до тех пор, пока низшие животные стремления эгоизма не будут полностью побеждены и враг не будет полностью изгнан и уничтожен. В различных теософских и других оккультных трудах часто подчеркивается, что единственное различие между обычным человеком, работающим в ходе космической эволюции заодно с природой, и оккультистом состоит в том, что по¬следний, благодаря своему высшему знанию, использует такие методы обучения и дисциплины, которые ускоряют эволюцию, и поэтому он за сравнительно короткое время достигает той вершины, восхождение к которой у обычного индивидуума может занять миллиарды лет. Короче говоря, за несколько тысяч лет он приблизится к той форме эволюции, которой большинство человечества достигнет, вероятно, в шестом или седьмом круге в процессе Манвантары, то есть циклического развития.
Совершенно очевидно, что средний человек не может стать Махатмой за одну жизнь, или, точнее, за одно воплощение. Изучавшие оккультные учения относительно дэвакхана и наших посмертных состояний вспомнят, что между двумя воплощениями бывает значительный период субъективного существования. Чем больше число таких дэвакханических периодов, тем на большее число лет растягивается эволюция. Поэтому главной целью оккультиста является такое управление самим собою, когда достигается способность контролировать свои будущие состояния и тем самым постепенно укорачивать продолжительность своих дэвакханических состояний между воплощениями. По мере развития приходит время, когда между физической смертью и следующим рождением нет дэвакхана, а лишь разновидность духовного сна, шок смерти, как бы оглушающий человека до состояния бессознательности, от которого он постепенно приходит в себя,
