в соответствии со своею кармой, накопленной в предыдущей манвантаре, воплотиться в астральных формах третьей великой до-Адамо¬вой расы перед ее «падением», то есть нисхождением Духа в Материю. Этот так называемый «бунт», или «похи¬щение» творческого огня, на самом деле — результат Эволюции (в сравнении с которой дарвиновская теория — всего лишь внешняя шелуха, соответст¬вующая физическому, или материальному, уровню).
Наделенное таким образом творческим огнем, полностью сформировавшееся человечество уже не нуждалось более в помощи творческих сил или богов, таких, как Элохим из главы II Книги Бытия. Лю¬ди сами стали творческими богами, способными давать жизнь себе подобным существам; отсюда греческая аллегория об Ураносе, изувеченном Сатурном-Кроносом, которого изувечил в свою очередь его сын Юпитер; метафора предельно ясна; благодаря Прометею, люди открыли для себя различные методы творения; и коль скоро они сами стали творцами, для чего им теперь боги-творцы?
Согласно Еноху, так называемое похищение творческого огня как раз и составляет преступление, инкри¬минируемое падшим ангелам, превращенным церковью в Сатану и его воинство.
Аббат Рока рассказывает нам также о «герметическом Сате», но при этом допускает двойную ошибку, приписывая «Сат» герметистам, которые о нем никогда не слыхали, и называя его «субстанцией», подобной Yliaster Парацельса.
Сат — санскритское слово, используемое в философии Веданты; эпитет, не переводимый ни на один иностранный язык; это не субстанция и не чистый Дух, и вообще не что-либо конкретное; Сат есть бесконечное целое, жизнь, или вернее — абсолютное существование, которое невозможно перевести ни глаголом «быть» ??? (Эхейех), ни глаголом «жить» ???, превращенным каббалистами в глиф существования путем прочтения его дюжиной раз¬личных способов с сохранением первоначального смысла и обозначения им своего Иеговы. Сат есть Абсолют, или Парабрахм, — а какой ведантист поз¬волит себе назвать «духом» Парабрахм или бесполого Брахму?! — в то время как Yliaster Парацельса это только Анима Мунди; это даже не Мулапракрити, кото¬рая служит «завесой для Парабрахма» (и буквально переводится как корень Природы), но только акаша — ноумен астрального света, завеса между Землею и первыми водами.
Церковное христианство, материализующее все и вся, материализовавшее даже Логос, или Слово, которое в результате превратилось из неведомого Бога Св. Павла в антропоморфное существо, никогда не признает наш Сат, да и не поймет его; ведь даже Эйн Соф — негативное божество каббалистов — всего лишь бледная метафизическая копия нашего Сата.
Будучи католиком, аббат Рока говорит нам, что «вне Бога во Вселенной существует одна и только одна субстанция», чем бы она ни была. Ученики Махатманов — теософы — отвечают на это: мы отрицаем обусловленного и ограниченного Бога, даже если вне его во всей Вселенной существует только одна математическая точка! Нам не нужен карликовый бог — бог, наделенный человеческими атрибутами, созданный по образу и подобию человека. Кроме того, нам не нужен бог, сконструированный смерт¬ными архитекторами церкви, у которой хватает наглости называть себя непогрешимой! Божество, которое мы признаем, мы сами едва ли осмелимся описать, даже в общих чертах. Это Бог всего, абсолютный, бесконечный, без начала и конца; везде-сущее божество, лишь одно из слов которого может «стать плотью» — человечество! И это Слово, ко¬торое физическое человечество (в особенности человече¬ство, находящееся под эгидой той или иной церкви) распинает постоянно и беспрерывно, воскресает только в том человеке, который в достаточной для этого степени освобо¬дился от пут, затянутых смертными руками, — на сей раз уже не для того, чтобы создать себе нового земного идола — церковного (колосс на глиняных ногах) или мир¬ского (Сатану, который ни¬когда не отрекается от своих трудов)!
Христос, которого освобожденные таким образом теософы неизменно признавали на протяжении se¬cula seculorum, есть духовное Эго — сияющее в славе и торжествующее над плотью. Но, как показывает нам аллегория четырех евангелистов, воскресший Сын возносится к небесам, чтобы навечно слиться там с Отцом. Означает ли это, что мы должны признать «чудо» Вознесения применительно к воскресшему телу человека, который превратился в Бога? Следует ли из этого вывод о распространенности столь сверхъестественного явления в истории че¬ловечества? Нет! Мы категорически отрицаем подобную интерпретацию; мы не признаем догму, при¬нижающую великую мистерию универсального Единства , поскольку для данной аллегории у нас есть свое, абсолютно иное истолкование.
Воссоединившись однажды со своим Атманом-Христом, Эго, уже в силу одного только этого обстоятельства, избавляется от великой иллюзии, именуемой Эго-измом, и познает наконец истину во всей ее полноте; Эго узнает, что оно никогда не существовало отдельно от великого Целого и что оно неотделимо от Него. Такова Нирвана, являющаяся всего лишь возвращением Эго в первоначальное состояние. Заточенное в своем oubliette из плоти и материи, оно утратило всякое представление и самую память об этом состоянии; но, как только свет Духа высветит для него иллюзию чувств, Эго перестает тяготеть к земным вещам, проникаясь презрением к ним; теперь Сын соединен с Отцом, и душа с этих пор едина с Духом! И коль скоро человек смог достичь тако¬го состояния в гнозисе или теософии, для чего ему тогда догмы какой бы то ни было церкви?
Церковь всегда любила создавать тайны, но, как справедливо отмечает аббат, «тайны существуют только для невежд»; более того, разве не сама католическая церковь вложила в уста Иисуса следующие слова: «…что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях» (Лук., XII, 3). Что же это, как не повторение заповеди Гаутамы Будды: «Ступайте и возвестите с крыш домов париев и при свете дня те тайны брахманов, которые они хранили в своих храмах. Они делали это из одной лишь любви к власти, дабы управлять слепыми, присваивая себе привилегии дэвов (богов)».
То, что делали брахманы, когда Сиддхартха Будда пришел, чтобы освободить людей от ига этой касты, — то же самое делала и делает вплоть до сего дня римская церковь на Западе; но теософы хотят раскрыть тайны католической церкви, которые на самом деле являются тайнами брахманов, только изложенными другими словами; и, делая это, они всего лишь исполняют заповеди двух великих Махатманов: Гаутамы из Капилавасту и Иисуса из Иудеи. Оба они отыскали своего «Христа» — вечную Ис¬тину; и оба, будучи Мудрецами и Посвященными, провоз¬глашали одни и те же истины.
Мы все благодарны аббату Рока за его смелые и благородные слова; мы уверены в том, что такие священники, как он, осмелившиеся расшифровать «мертвую букву» символических текстов и провоз-глашать «на кровлях» эзотерические истины, готовы вступить на путь Истины и Света, который ждет их на этом пути.
И все же мы не так оптимистичны, как он. Хотя церковь и видит, что с ее великих «таинств» уже сброшены маски и что их во всеуслышание провозглашают ученые всех стран, сведущие в востоковедении и символике, а также мы, теософы, вряд ли стоит рассчитывать на то, что церковь сможет принять наши истины; и еще менее вероятно то, что она согласится признать собственные ошибки. Теософы, со своей стороны, тоже никогда не согласятся признать Христа, ставшего плотью (в соответствии с римской догмой), или антропоморфного Бога, и тем более «Пастыря» в лице Папы Римского. Им незачем идти к Горе Спасения; напротив, они будут ждать, когда римский Мохаммед сам начнет двигаться по направлению к горе Меру . А случится ли это когда-нибудь? Пусть судит сам читатель.
И последнее слово! Аббат Рока говорит еще о канонически обоснованном и признаваемом его цер¬ковью тройственном значении библейских текстов. Однако гнозис, подобно Гупта-Видье (тайной нау-ке), имеет семь ключей, открывающих доступ к семи мистериям. И только когда римская церковь или ее последователи признают и изучат четыре недостающие ключа (или значения), можно будет делать какие-то прогнозы. А до этого времени попробуем хотя бы не убивать друг друга, раз уж мы не можем друг друга любить. Поистине, будущее — величайшая из тайн; и те, кто, подобно Прометею, обладает даром видеть это будущее, раскрывают тайны грядущего пока лишь ограниченному меньшинству. Подождем же, пока мудрость не станет достоянием большего числа людей.
ОТВЕТ НА НЕВЕРНОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ АББАТОМ РОКА
МОИХ ЗАМЕЧАНИЙ О ХРИСТИАНСКОМ ЭЗОТЕРИЗМЕ
В февральском выпуске «Le Lotus» аббат говорит об «избиении» [bourrade], которому он, по его мнению, подвергся с моей стороны. И в то же время, с кротостью, которую никак не назовешь христиан¬ской (поскольку христиане, как правило, не бы¬вают ни смиренными, ни милосердными в своей полемике), но определенно буддистской, мой собеседник уверяет, что не испытывает ко мне ни¬каких недобрых чувств. Напротив, он заявляет, что благодарен мне за «деликатность и абсолютную откровенность моего языка», являющиеся естест¬венным следствием моего «стиля амазонки».
Более придирчивый разум, нежели мой, навер¬няка попытался бы найти в этом какой-нибудь подвох. Например, он мог бы предположить, что подоб¬ный переизбыток сравнений и эпитетов в ответе на замечания, касающиеся такой абстрактной темы, как религиозная метафизика, свидетельствует о чувствах совершенно иных, нежели благодарность. Однако теософам непривычно выслушивать добрые слова в свой адрес из уст критиков, да и я сама куда чаще удостаиваюсь комплиментов гораздо менее благо¬звучных, нежели те, которые расточает в мой адрес аббат Рока. А потому я не могу не оценить его любезный тон, особенно с учетом той трогательной заботы, которую он проявляет к моей персоне, внимания, которое он уделяет моему «зрелому интеллекту» и «мужественной силе»; а также того обстоятельства, что теологического Христа он отодвигает при этом на второй план, а об эзотерическом Христе и вовсе не говорит ни слова.
И коль скоро мне самой нечего сказать по пово¬ду первого (поскольку я отвергаю in toto Христа, придуманного церковью, а также все учения, интерпре¬тации и догмы как древние, так и современные, связанные с этим персонажем), то я начну «свой ответ» с того, что ответ аббата на мои «Заметки о христианском эзотеризме» никаким отве¬том, по сути дела, не является. Во всем его пространном письме я не нашла ни единого высказывания, которое всерь¬ез опровергало бы мои возражения, то есть содержало бы их логическую и научную критику. Вера, а тем более, слепая вера, не может быть объектом «критического обсуждения», во всяком случае, она не может быть «научно установлена», даже если христианский читатель может счесть обычную софис¬тику вполне удовлетворительным доказательством. Мой собеседник даже упрекает меня за стремление «блеснуть» тем, что ему самому угодно называть «такой эруди¬рованностью». Оставлю этот упрек без коммен¬тариев.
Моим историческим и обоснованным аргументам он может противопоставить одно единственное возражение, опирающееся на «экспериментальное» доказа¬тельство. Оно заключается в том, что Иисус Христос непрестанно шепчет его душе, «что Он — неповторимый Учитель и единственный истинный Враче¬ватель». А это, согласитесь, не самый веский аргумент перед лицом науки, закона и
