эту «традицию» своему сыну и последователям. Ни одна из этих книг не сохранилась в своем первозданном виде, все они подверглись искажению в руках христиан. Мунк — один из наиболее образованных и талантливых специалистов своего времени в данной области — подтверждает это, но в то же время, как и мы, протестует против предположения, что все это — постхристианская подделка. Ибо он говорит:
Для нас совершенно очевидно… что автор пользовался древними документами, в том числе и некоторыми Мидрашим (или собраниями традиционных представлений и библейских толкований), не сохранившимися до наших дней.
Далее, цитируя Толука, он добавляет:
Гаи Гаон, умерший в 1038 г., был, насколько нам известно, первым автором, который развил теорию сефиротов и дал им имена, которые мы опять-таки наблюдаем у каббалистов (ср.: Jellinek, Moses ben Schem-tob de Leon, etc., p. 13, note 5); этот доктор, близко знакомый с сирий¬скими и халдейскими христианскими учеными, благодаря им смог познакомиться с некоторыми гностиче¬скими сочинениями.
И, как убедительно доказывает Мунк, эти «гностические сочинения» и эзотерические доктрины стали неотъемлемой частью каббалистических трактатов (не говоря уже о многочисленных более поздних интерполяциях, которые мы находим теперь в «Зогаре»). Нынешняя каббала уже не еврейская, а христианская.
Таким образом, в результате деятельности нескольких поколений наиболее активных отцов цер¬к¬ви, неустанно трудившихся над уничтожением древних документов и составлением собственных интерполяций для тех из них, которым все же посчастливилось уцелеть, от гностицизма — законного наследника древней Религии Мудрости — остались только невразумительные и почти неузнаваемые осколки. Однако даже эти крохи будут вечно сиять, подобно чистому золоту; и какими бы тенденциозными ни были отзывы Тертуллиана и Епифания об учениях «еретиков», оккультист способен даже в них разглядеть первозданные истины, некогда передававшиеся по всему миру в ходе мистерий Посвящения. Среди прочих сочинений, содержащих глубокомысленные аллегории, следует выделить «Апокрифиче¬ские Евангелия» и недавно признанный драгоценнейшей реликвией гностической литературы фрагмент, известный под названием «Pistis-Sophia» , «Знание-Мудрость».
В своей следующей статье, посвященной эзотерическому характеру Евангелия, я намерена показать, что те, кто переводит слово Пистис как «вера», за¬блуждаются. Слово «вера» в значении «благодать», или «нечто, во что необходимо слепо и беспреко¬словно верить», вошло в обиход только с возникновением христианства. Павел в своих Посланиях ни¬где не употребляет это слово в подобном значении; а Павел несомненно был Посвященным.
ИСТОКИ ОБРЯДНОСТИ В ЦЕРКВИ И МАСОНСТВЕ
I
Очень часто (и очень несправедливо) теософов обвиняют в язычестве или даже атеизме. Это грубая ошибка, особенно в том, что касается последнего обвинения.
В большом обществе, состоящем из представителей разных народов и рас, каждому и каждой из которых никто не запрещает верить, во что им самим заблагорассудится, придерживаться той религии, в лоне которой они родились и воспитывались, или же нет, остается не так уж много места для атеизма. Что же касается «язычества», то эта характеристика вообще не может служить обвинением. И чтобы показать, насколько она абсурдна, достаточно будет предложить нашим злопыхателям отыскать во всем цивилизованном мире хотя бы одного человека, который не выглядел бы «язычником» в глазах людей, принадлежащих к иной, нежели он сам, вере. И не важно, принадлежит ли человек к респектабельным и ортодоксальным кругам или же к одной из так называемых еретических «сект». Это взаимное обвинение поддерживается всегда, хотя и негласно. Это своего рода ментальная игра в бадминтон, где участ¬ники перебрасывают волан, из вежливости не го¬воря друг другу ни слова, но при этом стараясь угодить сопернику по голове. По сути дела, ни один теософ, как и ни один нетеософ, не может быть язычником; но, с другой стороны, на свете нет ни одного живого че-ловека, который не был бы язычником в глазах того или иного сектанта. Однако с обвинением в атеизме дело обстоит несколько иначе.
Прежде всего, мы спрашиваем — что такое атеизм? Это неверие и отрицание существования Бога или богов или просто отказ признавать какое-либо персонифицированное божество, если верить эмо-циональному определению Р.Холла, который трак¬тует атеизм как «жестокую систему», поскольку «она не оставляет ничего наверху [?], что могло бы вызывать наше благоговение, и ничего вокруг нас, что пробуждало бы в нас нежные чувства» (!). Если принять первое определение, то под него не подпадает большинство наших коллег, ибо огромное множество людей в Индии, Бирме, да и в других странах тоже, верит в существование богов и иных небожи¬телей и испытывает к некоторым из них благоговейное почтение. К тому же ряд западных теософов наверняка признается в своей искренней вере в духов, пространственных или планетарных, призраков или ангелов. Многие из нас признают факт сущест¬вования ниже- и вышестоящих разумных суще¬ств; причем некоторые из них не менее величественны, чем любой «персонифицированный» Бог. И в этом нет никакого оккультного сек-рета. Мы снова повторяем то, что мы публично признали в ноябрьском номере «Lucifer» (редакционная статья) . Большинство из нас верит в жизнь духовного Эго после смерти, в планетарных Духов и нирманакая — тех великих Адептов прошлых веков, которые, отка¬завшись от своего законного права на нирвану, остаются в наших сферах бытия не как «духи», но как полностью духовные человеческие существа. Если не считать видимой телесной оболочки, от которой они освободились, они остались такими же, какими были, чтобы помогать страждущему человечеству, насколько это возможно без нарушения кармического закона. Поистине, это «Великое Самоотречение»; непрестанное осознанное самопожертвование, которое длится веками и эонами, вплоть до того дня, когда глаза незрячего человечества наконец раскроются, и не только некоторые, но все люди смогут увидеть универсальную истину. Эти существа тоже могли бы считаться богом или богами, если бы только позволили воз¬двигнуть пусть даже самый маленький алтарь в свою честь и через него за¬жгли в наших сердцах искру, которая непременно раз¬горелась бы в пламя обожания от одной только мысли об этом, самом чистом из всех, жертвоприношении. Но они этого никогда не сделают. Поистине, «сердце есть [единственный] храм истинной веры», тогда как любой другой храм в этом случае следует признать всего лишь символом показной набож¬ности.
О прочих невидимых существах мы можем сказать, что некоторые из них стоят неизмеримо вы¬ше человека по шкале божественной эволюции, но есть и те, кто гораздо ниже нас. Последним нам нечего было бы сказать; а первым нечего сказать нам, поскольку мы для них все равно что не существуем вовсе. Гомогенное не может иметь никакого представления о гетерогенном; так что пока мы не научимся сбрасывать свою смертную оболочку и общаться с ними «дух к духу», нам вряд ли удастся познать их истинную природу. Более того, ни один истинный теософ не сомневается в том, что Высшая Сущность каждого смертного человека имеет ту же самую природу, что и эти боги. К тому же первая наделена свободной волей и, следовательно, несет большую ответственность, нежели последние; и потому мы считаем, что воплощенное Эго если и не более божественно, то, во всяком случае, более значительно, нежели любой духовный Разум, который только ожидает воплощения. В философском плане причина этого предпочтения очевидна и вполне понятна каждому метафизику восточной школы.
Воплощенное Эго вынуждено преодолевать на своем пути больше препятствий, чем чистая бо¬жественная Сущность, не связанная с материей. Божест¬венная Сущность не может иметь никаких персональных заслуг, тогда как Эго движется к окончательному совершенству через муки сущест¬вования — испытания и боль. Тень кармы не может пасть на то, что божественно и чисто и настолько отлично от нас, что между нами нет и не может быть никакого общения. Что же до тех божеств, которые считаются в индусском эзотериче¬ском пантеоне огра¬ниченными и потому подверженными действию кармы, то ни один истинный философ никогда не станет им поклоняться, так как это просто знаки и символы.
Так можно ли считать нас атеистами только потому, что мы, веруя в Духовные Воинства, то есть в реальность тех существ, совокупности которых ны¬не поклоняются как личностному Богу, наотрез отка-зываемся признать, что они представляют Единого Неведомого? И потому, что мы считаем, что этот вечный Принцип, это Совокупное Все, или Абсолютность Всеобщности, не может быть выражен человеческими словами или отождествлен с чем-то, что имеет ограничительные, обуславливающие признаки? И можем ли мы оставить без протеста обвинение в идолопоклонстве, выдвигаемое против нас прежде всего католиками? То есть теми, чья религия такая же языческая, как и у всех почитателей солнца и стихий, чья вера была сформулирована для них во всех подробностях за много столетий до 1 года христианской эры и чьи ритуалы и догматы ничем не отличаются от тех, что бытуют у народов-идолопо¬клонников — во всяком случае, у тех из них, что продол¬жают существовать в духе по сей день (если таковые еще остались)? По всей поверхности земли — от Северного полюса до Южного, от ледяных пучин Арктики до выжженных зноем равнин Южной Индии, от Центральной Америки до Греции и Халдеи — люди поклонялись Солнечному Огню, символу божественной Творче-ской Силы, Жизни и Любви. Союз Солнца (муж¬ского элемента) с Землей и Водой (материей, жен¬ским элементом) восхваляли в храмах всей Все-ленной. Если язычники отмечали праздник, посвященный этому союзу, за девять меся¬цев до зимнего солнцестояния, то есть в день, когда, как говорят, зачала Изида, то точно так же поступают и римско-католические христиане. Великий и священный день Благовещения, день, когда Дева Мария «обрела благодать у [ее] Бога» и зачала «Сына Всевышнего», отмечается христианами за девять месяцев до Рождества. Отсюда и поклонение Огню, светильники и лампады в церквях. Почему? Да потому, что Вулкан, бог Огня, женился на Венере, дочери Моря. Именно поэтому маги на Востоке и девы-весталки на Западе хранили и поддерживали священный огонь. Солнце было «Отцом», Природа — вечной Девой-Матерью: Озирис и Изида, Дух-Материя, причем последнюю почитали в каждом из трех ее состояний как язычники, так и христиане. Отсюда и девы, даже в Японии, облаченные в голубые одежды, усеянные звездами, стоящие на лунном серпе, символизируя женскую природу (в ее трех стихиях — воздух, вода и земля); отсюда и Огонь, или «мужское» Солнце, каждый год оплодотворяющее Природу своими яркими лучами («раздвоенными языками, подобными пламени» Святого Духа).
В «Калевале» — древнейшей эпической поэме финнов, восходящей к дохристианским временам, в чем не сомневается ныне ни один ученый, мы читаем рассказы о богах Финляндии: богах воздуха и воды, огня и леса, Небес и Земли. В великолепном переводе Дж.М.Кроуфорда, в руне L (том II), перед читателем предстает целая легенда о Деве Марии —
Укко, великий Дух, чьей обителью является Юмяла — небо, или рай, избрал Деву Мариатту своим носителем, чтобы воплотиться
