на макушке (Ювенал) [VI сатира], отсюда — тонзура; риза христианского «Отца» является копией верхней одежды финикийских жрецов-жертвователей, называвшейся calasiris, — она завязывалась на шее и ниспадала до пят. Епитрахиль перешла к нашим священникам от женской одежды, которую носили галли — храмовые мужчины-Nautches , исполнявшие те же обя¬занности, что и еврейские кадешим (См. 4 Цар., XXIII, 7, где упоминается это слово); их пояс чисто¬ты [?] был ефодом у евреев и шнуром Изиды; жрецы Изиды давали обет целомудрия. (Подробнее — см. труды Рагона.)
Древние язычники использовали святую воду или окропление водой для очищения своих городов, полей, храмов и людей — точно так же, как это сейчас делается в римско-католических странах. Купели, наполненные очистительной водою, стояли у дверей каждого храма, они назывались favissae и aquiminaria. Перед жертвоприношением понтифик или curio (отсюда французское — cure) окунал в святую воду лавровый венок и опрыскивал присут¬ствующих на богослужении верующих; и то, что обозна¬чалось тогда словами lustrica и aspergilium, называ¬ется теперь кропилом (или по-французски — goupillon).
Последнее использовалось также жрицами Митры, которым оно служило символом вселенского лин¬гама. Во время мистерий его погружали в очистительное молоко, коим потом опрыскивали при-сутствующих. Кропило служило также символом вселенского оплодотворения; так что в основании христианской практики использования святой воды лежит фаллический, по сути своей, ритуал. Более того, идея, лежащая в его основе, является чисто оккультной и принадлежит к церемониальной магии. Очищение могло совершаться огнем, серой, воздухом и водой. Для привлечения внимания небесных богов использовались омовения, для изгнания богов нижнего мира — проклятия.
Сводчатые потолки соборов и церквей, грече¬ских или латинских, часто раскрашиваются в синий цвет и расписываются золотыми звездами, символизируя тем самым купол небес. Такая манера рос¬писи существовала в храмах египтян, поклоняв¬шихся Солн¬цу и звездам. Опять же, христианская и масонская архитектура, следуя примеру язычников, продолжает отдавать дань уважения востоку (или точке на востоке). Рагон подробно описывал этот факт в своих уничтоженных томах. Princeps porta — дверь мира и «Царя Славы» (под которым раньше подразумевалось Солнце, а теперь — его человеческий символ, Христос) — есть дверь восхода; в любом храме или церкви она обращена на восток . Через эти «двери жизни» — великие врата, сквозь которые лучи восходящего светила каждое утро проникали в продолговатый квадрат земли, или cкинию Солнца, вносили «новорожденного» младенца, чтобы погрузить его в купель крещения; и не случайно именно слева от этого сооружения (со стороны мрачного се¬вера, куда отправляются «подмастерья» и где претенденты проходят испытание водой) ныне размещаются купели, а в древних церквях, которые были до этого языческими храмами, — колодцы (piscinas) с очистительными водами. Алтари языческой Лютеции были просто закопаны — впоследствии их обнаружили под хорами Собора Парижской Богоматери, а древние «святые» колодцы благополучно существуют в вышеназванном храме до сих пор. Практиче¬ски каждая великая древняя церковь на конти¬ненте, если она хоть немного старше эпохи средневековья, являлась некогда языческим храмом, о чем свидетельствуют сохранившиеся указы различных епископов и римских пап. Известно, что Григорий Великий (Platine en sa Vie) отдал своему миссионеру в Англии, монаху Августину, следующее распоряжение: «Разрушь идолов, но не трогай храмы! Окропи их святой водой, внеси туда реликвии, и пусть народы молятся в тех местах, которые им привычны».
Обращаясь к сочинениям кардинала Барония , находим в его «Хрониках» под XXXVI годом следующее признание. Святой церкви, по его словам, было дозволено перенимать ритуалы и церемонии, кото¬рые использовали в своих культах идолопоклонники-язычники, поскольку она (церковь) очищала их своею святостью! А в книге Фоше «Les Antiquites Gauloises et Francoises» [«Галльские и французские древности»] (книга II, гл. 19) читаем, что епископы Франции заимствовали и использовали церемонии язычников для обращения оных ко Христу.
Это было тогда, когда Галлия была еще языче¬ской страной. Но не хранят ли ритуалы и церемонии, по сей день практикуемые в христианской Франции и других римско-католических странах, благодарную память о язычниках и их богах?
V
Вплоть до IV века в церквях не было никаких алтарей. До этого времени алтарем служил стол, установленный посреди храма для проведения таинства причастия или братских трапез (сaena, так как поначалу мессу служили вечером). Точно так же в масонских «ложах» всегда есть стол для банкетов, которыми обычно завершаются собрания ло¬жи. На этих банкетах новоявленные Хирамы Абифы , «сыновья вдовы», подкрепляют свои тосты воодушевлением — масонским методом пресуществления. Можем ли мы назвать эти банкетные столы алтарями? А почему бы нет? Первые церковные алтари были копия¬ми языческих римских ara maxima. Латины устанавливали квадратные и продолговатые камни рядом со своими гробницами и называли их словом ara, алтарь; они посвящались богам — ларам и манам. Наши алтари являются производными из этих квадрат¬ных камней — одной из форм пограничных камней, известных как боги термины — Гермесы и Меркурии (отсюда — Mercurius quadratus, quadriceps, quadrifronts, и т.д., и т.п., — четырехликие боги, символами которых эти квадратные камни служат со времен глубочайшей древности). Камень, на котором короновали древних королей Ирландии, был точно таким же «алтарем». Такой камень, только наделенный еще и голосом, есть и в Вестминстерском аббатстве. Таким образом, на¬ши алтари и престолы восходят непосредственно к приапическим пограничным камням язычников — к богам терминам.
Надеемся, что процерковно настроенный чи¬татель не слишком разгневается на нас, если мы скажем, что христиане приняли языческую манеру богослужения в храме только в правление Диокле¬тиана? Вплоть до этого времени они испытывали непреодолимое отвращение к алтарям и храмам и на протяжении первых 250 лет нашей эры считали их мерзостью. Эти ранние христиане были христианами в полном смысле этого слова, тогда как современные христиане заслуживают прозвания язычников даже в большей степени, чем все древние идолопоклонники. Первые были теософами своего времени, но с IV века христиане становятся эллино-иудейскими язычниками минус философия нео¬платоников. Прочтите то, что Минуций Феликс говорил римлянам в III веке:
Вы воображаете, будто мы [христиане] скрываем то, чему поклоняемся, потому что не будет у нас ни храмов, ни алтарей. Но какой образ Бога можем мы воздвигнуть, если Человек — сам образ Бога? Какой храм можем мы воздвигнуть этому Божеству, если вся Вселенная — плод Его трудов — едва ли может вместить его? Как сможем мы установить в каком-нибудь, даже самом огромном, здании престол для этого Всемогущества? Не лучше ли освятить храм для этого Божества в своем собственном сердце и духе? [Октавий, XXXII, 1-2.]
Тогда хрестиане, подобные Минуцию Феликсу, помнили заповедь Посвященного Учителя не молить¬ся в синагогах и храмах, как это делают лицемеры, «чтобы показаться пред людьми» (Мтф., VI, 5). Они помнили слова Павла, Посвященного Апо¬стола, «мудрого строителя» (1 Кор., III, 10) — о том, что человек — это единственный храм Божий, в котором живет Святой Дух, Дух Божий (1 Кор., III, 16). Они следовали подлинно христианским заповедям, тогда как современные христиане подчиняются надуманным канонам собственных церквей и установлениям своих церковных старост. «Теософы — отъявленные атеисты! — восклицает один из корреспондентов «Church Chronicle». — Ни одного из них никогда не видели присутствующим на богослужении… церковь им противна». И далее, откупорив чаши своего гнева, выплескивает их содержимое на безбожников и язычников из Теософского Общества. Современный церковник побивает камнями теософа так же, как его древний праотец, фарисей из «синагоги либертинцев» (Деян., VI, 48), побил камнями Стефана за то, что он проповедовал учение, которое повторяют ныне следом за ним многие христиан¬ские теософы, а именно — что «Всевышний не в руко-творенных храмах живет» (Деян., VII, 48); и они «подстрекают некоторых» так же, как это делали те бесчестные судьи древности (Деян., VI, 11), свидетельствовать против нас.
Поистине, друзья, вы — достойные продолжатели своих предшественников, как коллег Савла, так и присных папы Льва X, циничного автора неза¬б¬венной фразы: «Как полезна нам эта сказочка о Христе», «Quantum nobis prodest hac fabula Christi»!
VI
Теория «солярного мифа» превратилась в наши дни в набившую оскомину банальность, на которой зиждется все современное востоковедение и символизм, она применяется без разбора ко всем учениям всех религий, кроме церковного христианства и государственной религии. Не приходится сомневаться в том, что Солнце с незапамятных времен и на протяжении всей древности было символом Животворящего Божества у всех народов, а не только у парсов, и ритуалисты не составляют исключения из этого правила. Так было раньше, так есть и сейчас. Наша центральная звезда является «Отцом» для профанов и Сыном вечно непознаваемого Божества для эпоптов. Рагон, тот же масон, говорит:
…Солнце являлось наиболее возвышенным и естественным символом Великого Архитектора, как самая точная и очевидная аллегория из всех, которые человек моральный и добросердечный (истинный Мудрец) когда-либо связывал с бесконечным и вечным Разумом. [La Messe et ses mysteres, p. 4.]
Если не считать последнего утверждения, то Рагон абсолютно прав, ибо он показывает, как этот символ постепенно отклонялся от тех идеалов, кото¬рые первоначально олицетворял, пока из символа объекта не превратился в сам объект в умах его невежест¬венных почитателей. А далее великий ма¬сон¬ский писатель убедительно свидетельствует о том, что ранние христиане считали физическое Солн-це од¬новременно Отцом и Сыном. О посвященные Братья, — восклицает он, — можете ли вы забыть о том, что
в храмах существующей религии днем и ночью горит большой светильник? Он подвешен перед главным алтарем — хранилищем ковчега Солнца. Еще один светильник горит перед алтарем девы-матери как символ лунного света. Климент Александрийский говорит нам, что египтяне первыми стали использовать лампады в религиозных целях… Кто не знает, что наиболее священная и ужасная обязанность была доверена именно весталкам? И если масонские храмы освещаются тремя аст¬ральными огнями — солнцем, луной и геометрической звездою, и тремя огнями жизни — Иерофантом и двумя Епископами [надзирателями; по-французски — Surveillants], то только потому, что отец масонства, ученый Пифагор, простодушно предположил, что нам не следует говорить о божественных вещах в отсутствие света. Язычники отмечали праздник светильников (Lampadephoria), посвященный Минерве, Прометею и Вулкану. Но Лактанций и некоторые другие ранние отцы новой веры были настроены против привнесения в церкви языческих лампад. «Если они соблаговолят поразмыслить, — пишет Лактанций, — о свете, который мы называем Солнцем, то скоро поймут, что Бог не нуж¬дается в их лампадах». А Вигиланций добавляет: «Под маскою религии церковь ут¬вердила языческую традицию возжигать нечестивые свечи, хотя Солнце и так освещает нас тысячами огней. Разве последнее не является гораздо большей честью для Агнца Божьего [так он называет солнце?], помещенного в центре престола [Вселенной] и наполняющего его светом своего Величия?»
Подобные высказывания свидетельствуют о том, что ранняя церковь
