великую войну против учения церкви, которая развернется под знаменем картезианской философии» .
И тут он прав, потому что из «чувствующей мате¬рии» мозга животного естественным образом проистекает локовская мыслящая материя, а из по¬следней — все материалистические школы нашего столетия. Но слабым местом в его воззрениях остается все та же доктрина Святого Фомы, полная изъянов и противоречий. Ибо если душа животного, как учит римская церковь, является оживляющим не-материальным принципом, то очевидно, что, будучи независимой от физического организма, она не может «умереть вместе с животным», так же как и душа человека. А если мы признаем, что она тоже продолжает жить после смерти тела, то чем она отличается от человеческой души? Но душа человека бессмертна, о чем говорит и сам Святой Фома, хотя из-за этого вновь попадает в лабиринт противоречий.
Душа человека бессмертна, а душа животного обречена на гибель, —
говорит он (Summa…, Vol. V, p. 164), ранее во¬просив в этом же грандиозном сочинении (Vol. II, p. 256), —
…бывают ли такие существа, которые вновь возвращаются в ничто?
На этот вопрос он сам же и отвечает:
Нет, ибо в «Екклезиасте» (III, 14) сказано: «…что делает Бог, пребывает вовек…» У Бога «нет изменения и ни тени перемены». (Иак., I, 17).
Следовательно, — продолжает Святой Фома, — ни естественный порядок вещей, ни какое-либо чудо не в состоянии заставить божью тварь вернуться в ничто (исчезнуть); и ничто в создании божьем не исчезает, ибо то, что заключает в себе великий свет божественной благости, служит залогом неистребимости всякого существа. (Фома Аквинский, «Сумма теологии»).
Эту фразу прокомментировал и подтвердил ее точность в специальном примечании аббат Дриу — переводчик.
Именно так, — отмечает он, — …ничто не исчезает; этот принцип уже стал для современной науки чем-то вроде аксиомы…
А коль скоро это так, то почему из этого универсального закона природы, признанного как нау¬кой, так и теологией, для души животного, и только для нее, должно делаться исключение? Даже если животное лишено разума (в чем, впрочем, сильно усомнился бы любой непредвзято мыслящий человек).
Переходя от схоластической философии к естественным наукам, сформулируем теперь возражения натуралистов, также не признающих, что животное обладает интеллектом, а следовательно, — бессмертной душой.
Чем бы ни было то, что думает, воспринимает и действует, оно должно иметь божественную, небесную природу и на этом основании оставаться вечным и нетленным , —
писал Цицерон почти две тысячи лет тому назад. Несложно понять, почему м-р Гексли не соглашался с распространенным мнением, будто Святой Фома Аквинский — «король метафизиков» — безоговорочно верил во все чудеса воскрешения, произведенные Святым Патриком .
В самом деле, когда речь идет о таких невероятных вещах, как вышеописанные чудеса, преподносимые церковью своим последователям как бесспорная истина, церковным теологам следует проявлять бдительность, чтобы, по крайней мере, высшие авторитеты церкви не противоречили друг другу, демонстрируя тем самым полное невежество в вопросах, возводимых, несмотря ни на что, в ранг учения.
Животным, таким образом, было отказано в прогрессе и бессмертии, поскольку животное — «автомат». Согласно Декарту, у животных нет разума, и в этом с ним солидарна средневековая схоластика; у животных могут быть только инстинкты, которые представляют собой непроизвольные импульсы (таково утверждение материалистов, не признаваемое тем не менее церковью).
Об интеллекте и инстинкте у животных уже достаточно написали Фредерик и Жорж Кювье . Их идеи на этот счет были собраны и опубликованы Флурансом — ученым секретарем Академии на¬ук. Вот, что пишет Фредерик Кювье, тридцать лет руко¬водивший зоологическим отделом Музея ес¬тест¬венной истории в парижском Ботаническом саду:
Заблуждение Декарта или, вернее, общее заблуждение вызвано отсутствием четкого разграничения между интеллектом и инстинктом. Сам Бюф¬фон тоже попал в эту же западню, из-за чего вся его зоологическая теория оказалась крайне противоречивой. Признавая наличие у животных чувств, зачастую более ост¬рых, чем человеческие, равно как и осознание ими факта собственного существования, он в то же время отрицает наличие у них мысли, рефлексов, памяти и так далее — шаг за шагом — всякую возможность мышления. (Buffon, Dis¬cours sur la nature des animaux, Vol. VII, p. 57).
Разумеется, ограничиться только этим он не мог, и потому признал далее, что животные обладают своего рода памятью — активной, обширной и гораздо более цепкой, нежели наша (человеческая) память (Buffon, Discours sur la nature des animaux, Vol. VII, p. 77). Отвергнув возможность существования у животного интеллекта, он в то же время признает за ним способность
…советоваться со своим хозяином, спрашивать его и правильно истолковывать каждое проявление его воли. (Buffon, Discours sur la nature des animaux, Vol. X, p. 2).
Согласитесь, вряд ли можно было ожидать от великого ученого такого странного нагромождения противоречивых заявлений.
Поэтому прославленный Ф.Кювье был абсолютно прав, когда позволил себе следующее замечание:
…С этим новым механизмом Бюффона еще труднее разобраться, чем с «автоматом» Декарта. (Biographie Universelle, etc., 1847, p. 119. Статья Ф.Кювье о жизни Бюффона).
Как уже было отмечено, необходимо провести разграничительную линию между инстинктом и интеллектом. Сооружение пчелами ульев, возведение плотин бобрами (на реке или даже на сухой поверхности, по воле натуралиста) суть деяния и следствия инстинкта — навеки неизменного и непреложного; в то время как действие интеллекта явно прослеживается в осмысленных действиях животного, когда активизируется уже не инстинкт, но разум, благодаря которому животное можно обучать и тренировать. Уже одна эта возможность обуче¬ния животного указывает на его способность к совершенствованию и развитию. Человек на¬делен разумом, но у ребенка пока есть только инстинк¬ты; а молодое животное демонстрирует и то, и другое в гораздо большем объеме, нежели человече¬ский младенец.
Уверена, что все участники дискуссии о душах животных знают обо всем этом не хуже, чем мы с вами. И если материалисты не сознаются в этом, то лишь потому, что им мешает гордость. Не признавая наличия души ни у человека, ни у животного, они упрямо не желают соглашаться с тем, что по¬следние наделены интеллектом — так же, как и они сами, пусть даже в несравнимо меньшей степе¬ни. В свою очередь церковники, натуралисты религиозного склада и современные метафизики тоже не отваживаются признать, что человек и животное оди¬наково наделены душой и одними и теми же способностями — хотя и различающимися по степени своего развития и совершенства, но, по крайней мере, тождественными по своей сути и проис¬хождению. Каждый из них знает (во всяком случае, должен знать), что инстинкт и интеллект — две обособлен¬ные противоположности в природе, два соперника, находящиеся друг с другом в постоянном конфликте; и если они не готовы принять версию существования двух душ, или принципов, им придется признать, по крайней мере, наличие у души двух потенциальных возможностей, каждая из которых имеет свою определенную локализацию в клетках мозга, что хорошо известно нашим физиологам, вследствие чего они вполне могут отделять или даже временно уничтожать каку¬ю-либо из этих двух способностей, воздействуя на тот или иной орган или часть органа во время своих ужасных вивисекционных пыток. И что же, как не обычная человеческая гордость, побудило самого папу сказать следующее:
Спросишь: для кого все звезды? твердь дана кому?
И услышишь — скажет гордость: «Мне лишь одному.
Для меня природа будит жизнь и красоту.
Для меня была и будет вся земля в цвету.
Для меня лоза и роза расцветают в срок,
Чтоб дарить хмельные росы и медвяный сок.
Мне богатства открывают сотни рудников,
Мне здоровье обещают сотни родников.
Дарит солнце светлый день мне; море даст улов.
Вся земля — мои владенья; небо — мой покров».
Та же самая неосознанная гордость подтолкнула Бюффона к тем парадоксальным высказываниям об отличии животного от человека, которые мы находим в его сочинении. Это отличие состоит в «отсутствии у животного мышления, ибо оно, — по словам Бюффона, — не чувствует того, что чувствует». Любопытно, откуда Бюффон это знает? «Оно не думает о том, что думает», — добавляет он, предварительно сообщив читателю о том, что животное способно запоминать (зачастую намеренно), сравнивать и выбирать!
Кто станет утверждать, что корова или собака могут быть идеологами? Но все же животное может думать и знать, что оно думает; причем его чувства должны быть тем более обостренными, что животное не может говорить и, следовательно, не может выразить свои мысли вслух. Откуда такая уверенность у Бюффона и у всех остальных? Все-таки благодаря точным исследованиям натуралистов удалось кое-что установить, а именно — то, что животные действительно обладают интеллектом; и коль скоро этот вопрос уже не оставляет сомнений, то, повторив данное Фомой Аквинским определение интеллекта как свойства исключительно бессмертной человеческой души, мы можем заключить, что такая же душа должна быть и у животного.
Воздавая должное истинной христианской философии, мы можем лишь добавить, что раннее хрис¬тианство никогда не придерживалось столь жестоких доктрин, ставших впоследствии подлинной причиной отхода многих достойных людей и блестящих умов от учения Христа и его учеников.
III
О Философия, ты — светоч жизни, искатель добродетели!
Философия — скромная профессия, которая имеет дело лишь с реальными и понятными вещами; мне претят напыщенность и претенциозность, за которыми нет ничего, кроме гордыни.
Плиний
Судьба человека — от самого примитивного и скотоподобного до самого святого — бессмертие — так учит нас теология; но какова же будущая судьба бесчисленных представителей животного царства? Разные римско-католические авторы — кардинал де Вентура, граф де Местр и многие другие — говорят нам, что «животная душа есть сила».
Общеизвестно, что душа животного, эхом вторит им де Мирвиль, —
…создана из земли, ибо так говорит Библия. Всякая живая и активная душа (нефеш, или жизненный принцип) исходит из земли; но, как бы это точнее сказать, не из того праха, из которого состоят тела животных, равно как и наши тела, а из силы земли — из нематериальной ее силы (ибо все силы нематериальны)… соединенной с силами моря, воздуха и т.д., то есть с силами тех царств элементариев (principautes elementaires), о которых уже говорилось выше (а именно — в «Des Esprits», etc., 2nd Memoire, chap. XII, Cosmolatrie).
Под этим термином маркиз Эд де Мирвиль понимает то, что каждый «элемент» (или стихия) в природе является самостоятельным царством, населенным и управляемым присущими ему невидимыми духами. Западные каббалисты и розенкрейцеры называют их сильфами, ундинами, саламанд¬рами и гномами; христианские мистики, такие как де Мирвиль, дают им еврейские имена и классифици¬руют как различные категории демонов, находящихся под началом у Сатаны (с Божьего позволения, разу¬меется).
Де Мирвиль тоже восстает против Святого Фомы, который учит, что душа животного умирает вместе с его телом. «Та сила, которую нам предлагают уничтожить, — рассуждает он, — есть самая существенная сила на Земле, именуемая животной душой»; она же является согласно преподобному
