подписано, «несравненной скромности» его автора Апостола Иоанна, слишком талантливо и слишком часто опровергалась, и ее поверхностность доказана, чтобы оправдать какую-либо дальнейшую полемику по этому вопросу. Но мы можем также напомнить ученому редактору «Christian College Ma¬ga¬zine», столь щедро раздающему своим оппонентам эпитеты невежд, когда он оказывается неспособным ответить на их аргументы, несколько фактов, слишком хорошо известных, чтобы быть легко опровергнутыми. Может ли он отрицать, что в течение более полутора тысячелетий после смерти Иисуса не было ни одного свидетельства о связи автора четвертого Евангелия с «любимым учеником Иисуса», считавшимся автором «Откровения»? И более того, что даже до дней Иринея не было определенно прослежено, что такое Евангелие когда-либо было написано?
Как внутренние, так и внешние свидетельства выступают против предположения, что это Евангелие могло быть плодом трудов автора «Апокалипсиса» — отшельника из Патмоса. Различие в стиле писания, языке и огромные расхождения в содержании слишком бросаются в глаза, чтобы отрицать их. Тяжеловесность древнегреческого языка, насыщенного оборотами древнееврейского, в «Апокалипсисе», при сопоставлении с отточенной элегант¬ностью языка автора четвертого Евангелия не выдер¬живает никакой серьезной критики. Кроме того, подробности последнего в большинстве случа¬ев не согласуются с таковыми в трех синоптиче¬ских Евангелиях. Неужели Канон Весткотта также достоин обвинения в «непроходимом невежестве», утверждая:
Невозможно перейти от синоптических Евангелий к Евангелию от св. Иоанна без чувства, что этот переход увлекает из одного мира мысли в другой… [Ничто] не может свести на нет контраст — как в форме, так и в духе — между более ранними и более поздними повествованиями. Различие между четвертым и синоптиче¬скими Евангелиями, в отношении не только учения Иисуса, но и излагаемых фактов так велико, что согласовать их невозможно… ни одно из них нельзя считать точным. Если мы верим, что синоптические Евангелия дают правдивое описание жизни и учения Иисуса, то из этого неизбежно следует, что в какую бы категорию мы ни поместили четвертое Евангелие, как исторический труд оно должно быть отвергнуто. («Введение к изучению Евангелий» — «Introduction to the Study of the Gospels». Boston, 1860)
Согласно синоптичеким Евангелиям, Иисус был распят 15-го ниссана, тогда как четвертое казнит его 14-го — в момент, связанный с приношением пасхального агнца; а общая неточность всех Евангелий доказывается уже тем, что среди них нет и двух соглашающихся относительно такого простого вопроса, как надпись на кресте. Синоптические тексты полностью игнорируют воскрешение Лазаря. Это «просто нереальный сюжет, — говорит автор «Supernatural Religion» , — иллюстрирующий догму: “Аз есмь воскресение и жизнь”, — на коей оно основано… Четвертое Евангелие… не имеет настоящей исторической ценности. Абсолютное расхождение между учениями становится понятным, только когда мы узнаем в последнем Евангелии стиль алек¬сандрийской философии, мистицизм христианских платоников, художественно переплетенные с христианством Павла и вложенные в уста Иисуса».
Здесь нельзя сделать ничего лучшего, чем привести выдержку из (говоря словами м-ра Вордсворта) «выразительного высказывания из неопубликован¬ного исследования одного выдающегося ныне живущего греческого ученого» — высокообразованного директора Элфинстонского колледжа (в Бомбее), прочитавшего это в лекции «О религиях Тибета и исторических аналогиях буддизма и христианства»:
Что может более контрастировать по манере и стилю, чем Павел и Иоанн, и оба или каждый — с Матфеем, Марком и Лукой? И все же Послания и четвертое Евангелие так же насквозь пропитаны лучшим духом трех первых Евангелий, как и фразами, и формами, и ассоциациями, принадлежащими самой сути школ; если мифы, вновь родившиеся в Иудее, таким образом могли срастись с первобытными представлениями греков, нам нечего удивляться, что философская теология с обеих сторон вскоре сама нашла общее основание. Стои¬цизм Сенеки воспроизводит св. Павла на каждой второй странице, а четвертое Евангелие только становится более четким в свете платонизма Александрии.
Мы приглашаем уважаемого редактора прочесть два тома, написанных этим царем ученых, автором «Supernatural Religion» — анонимным автором, бывшим некоторое время тесно связанным с лондонскими пересудами об одном епископе. Наш критик, кажется, забыл или, возможно, никогда не знал о том, что этот труд менее чем за три или четыре года имел двадцать два издания и что римско-католическая церковь безуспешно предлагала 40 000 фунтов стерлингов тому, кто сможет опровергнуть его аргументы и доказательства, и мы думаем, что деньги все еще не выплачены. Мы вполне отдаем себе отчет, что — как формулирует тот же глубоко эрудированный профессор Вордсворт — «некоторая опрометчивость в показе негативного, вероятно, частично скомпрометировала тот эффект, который способна была произвести такая книга, как “Supernatural Religion”». И все же, если м-р Арнольд со своими поклонниками, слишком предвзятыми, чтобы в этом случае им верить, думает, что он показал «аутентичность» четвертого Евангелия, другие более беспристрастно и более обоснованно считают, что ничего подобного он не сделал. В любом случае, никто не может отрицать, что такие выдающиеся ученые-теологи, как Бауэр, Люкк, Дэвидсон, Гильгенфельд, Шенкель, Фольк¬мар, Николаc, Бретшнейдер и очень многие другие, имена которых мы могли бы привести, доказали следующие положения: а) четвертое Евангелие — кем бы оно ни было написано — никогда не было написано ни иудеем, ни даже уроженцем Палестины, ибо многочисленные географические и топонимические ошибки совершенно исключают такую возможность; б) Евангелие не могло быть написано раньше конца II столетия — периода, приписываемого Иринею; в) вероятнее всего, оно было написано по распоряжению этого человека. Первым писателем, у которого мы находим цитату из этого Евангелия с упоминанием его автора, является Теофил из Антиоха (в «Ad Autolycum», II, 22 — труде, датированном Тишендорфом приблизительно 180-190 годами н.э.); а это было как раз то время, когда Ириней стал пресвитером в Галлии и вел полемику с «еретиками».
Однако нет пользы в том, чтобы посвящать много времени особе, которая, если и не совсем мифическая, но все же весьма спорная, как показывает вопрос о его мученичестве. Но то, что о нем извест¬но и вытекает из его писаний, это что он является первым автором, четко нумерующим четыре Евангелия, провозглашая в пользу их существования и количества в высшей степени интересные, если не вполне убедительные доводы. «Число Евангелий не может быть ни больше, ни меньше, чем есть. Ибо, поскольку существует четыре части света, в котором мы живем, и четыре основных ветра, и Евангелие является столпом и опорою церкви, то справедливо, если у нее будет четыре столпа». Торжественно вы¬сказав этот высоко логичный и весьма неопровержимый аргумент, Ириней добавляет: «…поскольку херувим также является четырехликим» и «четверичны живые существа, четырехчастно Евангелие, четырехсторонен путь Господа. Потому глупы и невежественны и, более того, дерзки те, кто не принимает во внимание форму Евангелия и заявляет, что его аспектов больше или меньше, нежели было сказано».
Нам хочется думать, что не ради следования по стопам сего интеллектуального и логичного отца издатель «Christian College Ma¬ga-zine» считает своим святым долгом наградить эпитетом «невежды» полковника Олькотта и всех, полагающих, что четвертое Евангелие является просто теологическим измышлением. Мы прекрасно понимаем суровую необ¬ходимость цепляться за четвертое Евангелие для всех, кто хотел бы продлить агонию христианского экклезианства. Тому есть несколько причин. Например, авторы трех синоптических Еванге¬лий являются чистыми иудеями, непредубежденными против своего неверующего народа, не знающего об Иисусе, «сыне Давида»; тогда как четвертое Евангелие выказывает бесспорное презрение к евреям-нехристианам, и его Иисус больше не из рода Давидова, но Сын Божий и сам Бог. Первые три проповедуют чистую мораль и никакой теологии; напротив, священство и фарисейство сильно поносятся в них. Четвертое Евангелие проповедует определенную теологию и довольно отличающуюся религию. Отсюда справедливое подозрение, возникающее в умах большинства знатоков Библии, что так называемое «Евангелие от Иоанна» было написано просто для того, чтобы удовлетворять логиче¬ским умозаключениям Иринея, как процитировано выше.
Но возникшее благодаря ему или независимо, оно столь же искусственно, как и любое произведение искусства, как бы ни была велика действительная ценность его внешней формы. Реализм, может быть, менее привлекателен, чем идеализм; но, несмотря на все, первый является здравой истиной и, будучи таковою, предпочтителен чистому вымыслу — каким бы красивым он ни был. И это утверждение пространно подтверждается автором «Supernatural Religion», посвятившим обсуждению этого вопроса четвертую часть своих двух томов. В заключительных словах главы 2 (том II, [часть III]) он пишет: «Было сказано достаточно, чтобы доказать, что свидетельство четвертого Евангелия не представляет ценности для установления истины о чудесах и реальности Божественного Откровения». Мы полагаем, что вместе с дискредитирующим утверждением Канона Весткотта это разрешает вопрос.
* * *
В христианском эзотеризме «Искупитель» — это «Посвятитель», который приносит свою жизнь в жертву за право открыть своим ученикам великие истины. Разгадавший загадку христианского сфинк¬-са «становится Владыкой Абсолюта», по той простой причине, что величайшая тайна всех древних посвяще¬ний — прошлое, настоящее и будущее — становится для него ясной и понятной. Те, кто воспринимает аллегорию буквально, будут пре¬бывать в слепоте всю свою жизнь, а те, кто открывает ее невежественным массам, заслуживают наказания за отсутствие благоразумия и стремление «метать бисер перед свиньями». Журналу «The Theosophist», ко¬торый читают только интеллектуалы, проявившие понимание в этом вопросе и доказывающие, что заслу¬живают приобщения к тайным знаниям, — позволено сделать небольшой намек. Пусть желающий постичь смысл аллегорий сфинкса и креста изучит ритуалы посвящения у египтян, халдеев, древних евреев, индусов и т.д. Тогда он узнает, что слово «искуп¬ление» — более древнее, чем само христианство, — так же означает «мученичество». В последний момент Высшего Посвящения, когда «Посвятитель» произнес послед¬нее тайное слово, либо Иерофант, либо Неофит, достойнейший из них двоих, должен умереть, ибо два Адепта одинаковой силы не должны жить одновременно и тому, кто совершенен, нет места на земле. Элифас Леви в своих трудах намекает на эту тайну, не объясняя ее. Все же он рассказывает о Моисее, который при загадочных обстоятельствах исчез с вершины горы Фасги после «возложения рук» на посвященного Аарона; об Иисусе, который умер за своего ученика Иоанна, «которого любил», — автора «Апокалипсиса»; и об Иоанне Крестителе — последнем из истинных назореев Ветхого Завета, который, согласно неполному, противоречивому и искаженному Евангелию, умер позднее из-за прихоти Иродиады . А в тайных каббалистиче¬ских рукописях набатеев сказано, что он принес себя в жертву искупления после «крещения» (то есть посвящения) своего избранного последователя в мистическом Иордане.
«Замечания к статье “Выдержки из трудов Элифаса Леви”»
* * *
«Среди священных книг христиан, — говорит Элифас Леви, — есть два труда, которые, странно сказать, непогрешимая церковь даже не претендовала понимать и никогда не пыталась объяснить: «Книга Пророка Иезекииля» и «Апокалипсис» — два каббалистических трактата, комментировать которые могут лишь великие Маги, книги за семью печатями для верных
