жил человек, чье имя тебе должно быть известно – Джон Лилли»!
Так вот в чем была разгадка. Своим появлением в этом доме я каким-то образом задел струны памяти, которые вызвали этот дух на общение со мной и заставили его нарушить многолетнее молчание. Я серьезно размышлял о случившемся и был склонен думать, что, возможно, я слышал о связи Лилли с этим местом либо из его собственных сообщений, либо из какой-нибудь книги, к которой я обращался в ходе расследований. Я старательно пересмотрел все подробные записи его слов и моих проверок, но не обнаружил в них хоть какого-либо упоминания о доме, в котором впоследствии поселился мой друг. Зафиксировано было многое, но только не то, что он когда-то жил здесь. Этот факт не был упомянут и в книге, из которой я черпал информацию. Я совершенно уверен, что вошел в этот дом в полном неведении относительно прежнего проживания в нем Лилли и того, что раньше каким-то образом мог быть поставлен об этом в известность.
Итак, имеется интересный материал для размышлений. Первое: является ли этот дух Джоном Лилли (как я условился его называть), проживавшим в этом доме? Что поддерживало связь между ним и домом? И почему мое присутствие в его бывшей спальне заставило его нарушить мой покой шумом, который я, естественно, связал с его именем? Предположим, что для его первого посещения меня был веский (как я полагаю) повод, тогда почему, замолчав, он прервал молчание после моего визита в его дом? Не присутствовал ли он все эти годы, но в последнее время не подавал знаков по тем же причинам, что и другие, – причинам веским и уважительным, – а теперь, наконец, был вынужден привлечь мое внимание еще раз? Тогда почему он не разговаривал и не установил никакой связи? Он был не в состоянии это сделать или ему не позволили?
Второе: если это была всего лишь внешняя оболочка реального Джона Лилли, могу я сделать вывод, что его память – или память его внешних принципов – была вызвана к жизни моим визитом? Каким образом? Ведь она не была соединительным звеном между нами и никак не была связана с его приходом ко мне. Была ли это простая случайность? И не происходили бы такие же манифестации в любом другом месте, где я мог оказаться? Я не могу сказать, что это невозможно или даже совсем невероятно; но это представляется маловероятным с учетом многочисленных случаев зависимости между определенными местами и духами, которую часто наблюдали я и другие. Эти общения действительно были знаменательными в моей практике. И поскольку со дня ухода Джона Лилли с земного плана прошли многие десятилетия, и не одно столетие с момента кончины других моих «визитеров», то на каком основании я должен делать вывод о постепенном – весьма постепенном – распаде этих оболочек?
И наконец, если некий дух-персонификатор все эти годы выдавал себя за Джона Лилли, то какими замечательными актерскими способностями и какой осведомленностью о нем он должен обладать! Загримированный с ног до головы актер, бьющийся об заклад, что он изобразит Отелло, не выдерживает никакого сравнения с этими идущими напролом остатками некогда жившего человека! Что же он представлял из себя в бытность целостной личностью?!
На эти и многие другие возникающие по этому поводу вопросы будут даны самые разные ответы людьми разного склада мышления, и вероятно, ни один ответ, полученный на нашей нынешней стадии неведения, не сможет удовлетворить всех. Но для тех, кто, подобно мне, имеет опыт столкновения с подобными случаями, объяснения спиритуалистов, я уверен, покажутся самыми убедительными и вызовут меньше всего возражений. Более утонченный восточный философ воспользуется объяснением, которое он получил не из своего опыта (ибо он избегает практического общения с теми, кого считает блуждающими тенями, от которых надо держаться подальше), а из собственных глубокомысленных рассуждений, либо из знаний, приобретенных им от своих духовных авторитетов. Я не беру на себя смелость говорить, здесь и сейчас, с позиций теории, которую не разделяю (возможно, из-за недостаточной осведомленности). Но я прошу разрешения указать на случаи типа тех, о котором я поведал, которые не встречаются на Востоке, но происходят здесь, на Западе. С моей точки зрения и, по мнению практических спиритуалистов, восточная философия интерпретирует их совершенно неудовлетворительно, когда снисходит до них. Каждая истинная философия должна принимать их во внимание; и я не берусь утверждать, что теософия, которой занимаются такие талантливые люди, не имеет в своем арсенале готового объяснения. Ни одно чисто академическое исследование того, что философия считает теоретически возможным или даже доказуемым с позиций высшей метафизики, не может отмахнуться даже от одного установленного факта, какой бы непонятной ни была его причина.
Этим письмом я хочу внести свою лепту в дело изучения запутанной проблемы. Имея на сей счет собственное мнение, которое я не собираюсь никому навязывать, хочу беспристрастно ознакомиться с чужими точками зрения».
РЕДАКТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ НА ЭТУ ЖЕ ТЕМУ
[360]
Из всех спиритуалистов «М.А.(Оксон)» последний, чьим аргументам мы хотели бы сделать исключение и с чьими идеями сразиться, поскольку он является одним из наших давних и очень уважаемых друзей. Однако мы вынуждены вступить с ним в полемику, поскольку глубоко убеждены (чтобы не сказать знаем — из опасения прослыть догматиками), что по некоторым вопросам он так же сильно заблуждается, как и любой простой смертный, не наделенный его замечательным даром распознавания. Помимо нашего личного расположения к нему, он, – будучи автором «Психографии и идентификации духов» и прочих прекрасных работ по психологии
[361], – как никто другой заслуживает самого серьезного и пристального внимания. Наша задача осложняется еще и тем, что «М.А. (Оксон)» не принадлежит к числу авторов, которые защищают спиритуалистические гипотезы, основываясь только на информации из вторых рук, или к разряду восторженных почитателей «духов-визитеров» и новомодных феноменов, а является очень серьезным исследователем своих личных многолетних общений с так называемыми «духами».
Но нам придает смелость мысль о том, что не претендуя на такие же, как у него, ясность стиля и замечательную способность приводить доказательства, которые для него являются прямыми, а для других сомнительными, мы тоже можем дискутировать, прибегая к собственному опыту. Кроме того, в отличие от теории, с которой он повенчался, наша доктрина базируется на учениях всех древних философов и, более того, на коллективном опыте людей, посвятивших всю свою жизнь изучению оккультной стороны природы. Таким образом, наши показания тоже могут иметь определенный вес, во всяком случае – для беспристрастных умов. И мы заявляем, что в глазах последних наша теория применительно к нашим фактам покажется – по крайней мере, относительно случая с Джоном Лилли – намного разумнее и правдоподобнее, чем обычная спиритуалистическая гипотеза.
Начнем с того, что главный аргумент «М.А.(Оксона)» против теософии не только явно некорректен, но и совершенно несправедлив в одном аспекте. Он говорит, что «мы (спиритуалисты?) имеем право использовать в своих исследованиях обычную научную методику, что совсем не то же самое, как теоретизировать и затем подбирать факты для подкрепления мыльных пузырей, которых мы напустили, а кропотливо собирать информацию, которую затем можно будет обобщить с большой долей уверенности». В ответ на это мы напоминаем ему, что спиритуалистическая теория о возвращении духов умерших имеет такой же возраст, что и первые стуки в Рочестере, то есть тридцать пять лет, и что если на кого-то и падает обвинение в пускании мыльных пузырей прежде, чем собрано достаточно фактов, способных выдержать одну-единственную соломинку, то не на теософов, а именно на спиритуалистов. Мы совершенно уверены в том, что «М.А.(Оксон)» не был первым, кто дал название посреднику, проявляющемуся через определенные феномены, но как бы ни было велико его нежелание принять теорию apriori, являющуюся, по мнению всех без исключения спиритуалистов, «негибкой догмой, которую навязывают нам на веру», —
тем не менее, похоже, он принял ее и теперь поддерживает и защищает от малейшего посягательства со стороны любой несходной с ней доктрины. Если нам говорят, что он сделал это на том основании, что не встретил ни одной (теософской оккультной) теории, которая не вступала бы в открытое противоречие с некоторыми установленными фактами или «не рассыпалась бы при проверке», – то мы отвечаем, что наш опыт и его диаметрально противоположны. Кроме того, довольно затруднительно представить себе, как можно доказать самоочевидность теории, если привлекать только те факты, которые отвечают лишь нашим целям.
«М.А.(Оксон)» никогда не был оккультистом и поэтому ничего не знает о способах проверки различных типов феноменов – в том числе самих «духов». Хотя едва ли сейчас найдется бывший спиритуалист, – такой же ревностный и бескомпромиссный, как «М.А.(Оксон)», – ставший теософом, а затем превратившийся в оккультиста. За четверть века такая метаморфоза произошла только с одним человеком – полковником Олькоттом. А автор этих строк, воспитанная, как и все члены ее семьи, в вере в возвращение «душ» (могущественная ортодоксальная церковь, склонная относить их всех к категории злых или «проклятых» душ, не делает различия между теориями), еще тридцать с лишним лет назад отдавала большее предпочтение спиритуалистическим, чем оккультным взглядам – несмотря на знакомство с оккультными доктринами. Одно время мы были такими же пылкими спиритуалистами, как и многие другие. Никто упорнее нас, – нет, даже отчаяннее нас, – не цеплялся за последнюю соломинку этой обнадеживающей и радостной иллюзии, обещавшей блаженство вечного личного воссоединения с самыми близкими и дорогими, кого мы потеряли. Год, проведенный в Америке, и тяжкие личные испытания убили эту хрупкую надежду и окончательно открыли нам глаза. Понадобилась смерть двух человек, – наиболее горячо любимых родственников, – чтобы навсегда похоронить столь сладостную, но обманчивую мечту. Мы научились на собственном опыте, – прежде чем стали безоговорочно верить своим Учителям, – делать различие между объективными оболочками бывших людей – и субъективными истинными духами, между элементариями (жертвами несчастных случаев или самоубийцами) и элементалами – будущими людьми. И мы полагаем, что знаем теперь отличие «Братьев Света» от – если применять образное восточное выражение – «Братьев Тени» в над- и подземных сферах, а также на земном плане. Есть духи и есть Духи; Высокие Планетарные Духи (Дхиан Коганы), которые были человеческими существами миллионы веков назад на другой (не нашей) планете, и их майя-вическая видимость, проецируемая на внутренний психический экран наших медиумистических, следовательно, искаженных органов восприятия.
Есть провидцы, а есть медиумы, так же, как великие мужи науки и усердные искренние, но невежественные новички. И нечестно со стороны «М.А.(Оксона)» выдавать теософов за людей, предписывающих «косные догмы» и слепую веру,
