лазурной мгле.
И всё чудесней, всё лазурней —
Дышать прошедшим на земле.
30 мая 1906
Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.
Во мгле, что со мною всегда на земле,
За то, что ты светлой невестой была,
За то, что ты тайну мою отняла.
За то, что связала нас тайна и ночь,
Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.
За то, что нам долгая жизнь суждена,
О, даже за то, что мы — муж и жена!
За цепи мои и заклятья твои.
За то, что над нами проклятье семьи.
За то, что не любишь того, что люблю.
За то, что о нищих и бедных скорблю.
За то, что не можем согласно мы жить.
За то, что хочу и не смею убить —
Отметить малодушным, кто жил без огня,
Кто так унижал мой народ и меня!
Кто запер свободных и сильных в тюрьму,
Кто долго не верил огню моему.
Кто хочет за деньги лишить меня дня,
Собачью покорность купить у меня…
За то, что я слаб и смириться готов,
Что предки мои — поколенье рабов,
И нежности ядом убита душа,
И эта рука не поднимет ножа…
Но люблю я тебя и за слабость мою,
За горькую долю и силу твою
Что огнем сожжено и свинцом залито —
Того разорвать не посмеет никто!
С тобою смотрел я на эту зарю —
С тобой в эту черную бездну смотрю.
И двойственно нам приказанье судьбы:
Мы вольные души! Мы злые рабы!
Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!
Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?
Вдвоем — неразрывно — навеки вдвоем!
Воскреснем? Погибнем? Умрем?
17 августа 1906
ДЕВЕ-РЕВОЛЮЦИИ
О, Дева, иду за тобой —
И страшно ль идти за тобой
Влюбленному в душу свою,
Влюбленному в тело свое?
19 августа 1906
Малиновая гора
РУСЬ
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне — ты почиешь, Русь.
Русь, опоясана реками
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями,
И с мутным взором колдуна,
Где разноликие народы
Из края в край, из дола в дол
Ведут ночные хороводы
Под заревом горящих сел.
Где ведуны с ворожеями
Чаруют злаки на полях,
И ведьмы тешатся с чертями
В дорожных снеговых столбах.
Где буйно заметает вьюга
До крыши — утлое жилье,
И девушка на злого друга
Под снегом точит лезвеё.
Где все пути и все распутья
Живой клюкой измождены,
И вихрь, свистящий в голых
Поет преданья старины…
Так — я узнал в моей дремоте
Страны родимой нищету,
И в лоскутах ее лохмотий
Души скрываю наготу.
Тропу печальную, ночную
Я до погоста протоптал,
И там, на кладбище ночуя,
Подолгу песни распевал.
И сам не понял, не измерил,
Кому я песни посвятил,
В какого бога страстно верил,
Какую девушку любил.
Живую душу укачала,
Русь, на своих просторах, ты,
И вот — она не запятнала
Первоначальной чистоты.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне почивает Русь,
Она и в снах необычайна.
Ее одежды не коснусь.
24 сентября 1906
* * *
«Есть лучше и хуже меня…»
Есть лучше и хуже меня,
И много людей и богов,
И в каждом — метанье огня,
И в каждом — печаль облаков.
И каждый другого зажжет
И снова потушит костер,
И каждый печально вздохнет,
Взглянувши другому во взор…
Да буду я — царь над собой,
Чтоб видеть над бездной глухой
Черты ослепительных дев!
Я сам свою жизнь сотворю,
И сам свою жизнь погублю.
Я буду смотреть на Зарю
Лишь с теми, кого полюблю.
Сентябрь 1906
* * *
«Передвечернею порою…»
Передвечернею порою
Сходил я в сумерки с горы,
И вот передо мной — за мглою —
Черты печальные сестры.
Она идет неслышным шагом,
За нею шевелится мгла,
И по долинам, по оврагам
Вздыхают груди без числа.
«Сестра, откуда в дождь и холод
Идешь с печальною толпой,
Кого бичами выгнал голод
В могилы жизни кочевой?»
Вот подошла, остановилась
И факел подняла во мгле,
И тихим светом озарилось
Всё, что незримо на земле.
И там, в канавах придорожных,
Я, содрогаясь, разглядел
Черты мучений невозможных
И корчи ослабевших тел.
И, улыбаясь мне, прошла —
Такой же дымной и воздушной,
Как окружающая мгла.
Но я запомнил эти лица
И тишину пустых орбит,
И обреченных вереница
Сентябрь 1906
Мы встретились с тобою в храме
И жили в радостном саду,
Но вот зловонными дворами
Пошли к проклятью и труду.
Мы миновали все ворота
И в каждом видели окне,
Как тяжело лежит работа
На каждой согнутой спине.
И вот пошли туда, где будем
Мы жить под низким потолком,
Убитые своим трудом.
Стараясь на запачкать платья,
Ты шла меж спящих на полу;
Но самый сон их был проклятье,
Вон там — в заплеванном углу…
Ты обернулась, заглянула
Доверчиво в мои глаза…
И на щеке моей блеснула,
Скатилась пьяная слеза.
Нет! Счастье — праздная забота,
Нам скоротает век работа,
Сиди, да шей, смотри в окошко,
А те, кому трудней немножко,
Те песни длинные поют.
Авось, ты не припомнишь мне,
Что я увидел дно стакана,
Топя отчаянье в вине.
Сентябрь 1906
В ОКТЯБРЕ
Открыл окно. Какая хмурая
Столица в октябре!
Забитая лошадка бурая
Гуляет на дворе.
Снежинка легкою пушинкою
Порхает на ветру,
И елка слабенькой вершинкою
Мотает на юру.
Жилось легко, жилось и молодо —
Прошла моя пора.
Вон — мальчик, посинев от холода,
Дрожит среди двора.
Всё, всё по-старому, бывалому,
Лошадке и мальчишке малому
Не сладки холода.
Да и меня без всяких поводов
Загнали на чердак.
Никто моих не слушал доводов,
И вышел мой табак.
А всё хочу свободной волею
Свободного житья,
Хоть нет звезды счастливой более
С тех пор, как запил я!
Давно звезда в стакан мой канула,—
Со мной моя звезда!
Вот, вот — в глазах плывет манящая,
Качается в окне…
И жизнь начнется настоящая,
И крылья будут мне!
И даже всё мое имущество
С собою захвачу!
Познал, познал свое могущество!..
Вот вскрикнул… и лечу!
Лечу, лечу к мальчишке малому,
Средь вихря и огня…
Всё, всё по-старому, бывалому,
Да только — без меня!
Сентябрь 1906
* * *
«Шлейф, забрызганный звездами…»
Шлейф, забрызганный звездами,
Меж землей и небесами
Вихрем поднятый костер.
Жизнь и смерть в круженьи вечном,
Вся — в шелках тугих —
Ты — путям открыта млечным,
Скрыта в тучах грозовых.
Пали душные туманы.
Гасни, гасни свет, пролейся мгла…
Ты — рукою узкой, белой, странной
Кубок-факел брошу в купол синий —
Ты одна взойдешь над всей пустыней
Шлейф кометы развернуть.
Дай серебряных коснуться складок,
Равнодушным сердцем знать,
Как мой путь страдальный сладок,
Как легко и ясно умирать.
Сентябрь 1906
СЫН И МАТЬ
Моей матери
Сын осеняется крестом.
Сын покидает отчий дом.
В песнях матери оставленной
Только б он пришел прославленный,
Только б радость перенесть!
Вот, в доспехе ослепительном,
Слышно, ходит сын во мгле.
Дух свой предал небожителям,
Сердце — матери-земле.
Петухи поют к заутрене,
Ночь испуганно бежит.
Хриплый рог туманов утренних
За спиной ее трубит.
Поднялись над луговинами
Кудри спутанные мхов,
Метят взорами совиными
В стаю легких облаков…
Вот он, сын мой, в светлом облаке,
В шлеме утренней зари!
Сыплет он стрелами колкими
В чернолесья, в пустыри!..
Веет ветер очистительный
От небесной синевы.
Сын бросает меч губительный,
Шлем снимает с головы.
Точит грудь его пронзенная
Кровь и горние хвалы:
Здравствуй, даль, освобожденная
От ночной туманной мглы!
В сердце матери оставленной
Вот он, сын мой, окровавленный!
Только б радость перенесть!
Сын не забыл родную мать:
Сын воротился умирать.
4 октября 1906
* * *
«Нет имени тебе, мой дальний…»
Нет имени тебе, мой дальний.
Над ней склонялась всё печальней
Ты подходил к стеклянной двери
И там стоял, в саду, маня
Меня, задумчивую Мэри,
Голубоокую меня.
Я проходила тихой залой
Сквозь дрему, шелесты и сны…
И на балконе тень дрожала
Ее сиделки — тишины…
Мгновенье — в зеркале старинном
И шелестила платьем длинным
По ступеням — встречать тебя.
И жали руку эти руки…
И трепетала в них она…
Но издали летели звуки:
Там… задыхалась тишина.
И миг еще — в оконной раме
Я видела — уходишь ты…
И в окна к бедной, бедной маме
С балкона кланялись цветы…
К ней прилегла в опочивальне
Я здесь, в моей девичьей спальне,
И рук не разомкнуть… одна…
Нет имени тебе, весна.
Нет имени тебе, мой дальний.
Октябрь 1906
* * *
«К вечеру вышло тихое солнце…»
К вечеру вышло тихое солнце,
И ветер понес дымки из труб.
Хорошо прислониться к дверному косяку
После ночной попойки моей.
Многое миновалось
Но никогда не перестанет радоваться сердце
Тихою радостью
О том, что вы придете,
Сядете на этом старом диване
И скажете простые слова
При тихом вечернем солнце,
После моей ночной попойки.
Я люблю ваше тонкое имя,
Ваши руки и плечи
И черный платок.
* * *
За большим окном
Тихо и торжественно,
Как будто человек умирает.
Но там стоит просто грустный,
Расстроенный неудачей,
С открытым воротом,
И смотрит на звезды.
«Звезды, звезды,
Расскажите причину грусти!»
И на звезды смотрит.
«Звезды, звезды,
И звезды рассказывают.
Всё рассказывают звезды.
* * *
«Я в четырех стенах — убитый…»
Я в четырех стенах — убитый
Земной заботой и нуждой.
А в небе — золотом расшитый
Как сладко, и светло, и больно,
Душа в слезах, — она довольна
И благодарна за наряд.
Она — такой же голубою
Могла бы стать, как в небе — ты
Не удрученный тяготою
Дух глубины и высоты.
Но и в стенах — моя отрада
Лазурию твоей гореть,
Что суждено мне умереть…
И в бледном небе — тихим дымом
Голубоватый дух певца
Смешается с тобой, родимым,
На лоне Строгого Отца.
Октябрь 1906
Заплетаем, расплетаем
Нити дьявольской Судьбы,
Звуки ангельской трубы.
Будем счастьем, будем раем,
Только знайте: вы — рабы.
Мы ребенку кудри чешем,
Песни длинные поем,
Поиграем и потешим —
Будет маленьким царем,
Царь повырастет потом…
Вот ребенок засыпает
На груди твоей, сестра…
Слышишь, он во сне вздыхает, —
Из удушливых углей
В завитки его кудрей:
Пусть он грезит в час румяный,
Что на нем — венец царей…
Пойте стройную стихиру:
Песня носится по миру —
Будут ангелы вздыхать,
Над костром, кружа, рыдать.
Тихо в сонной колыбели
Успокоился царек.
Девы-сестры улетели —
Рдеет красный уголек.
Октябрь 1906
ТИШИНА ЦВЕТЕТ
Тяжелым кораблем души,
Чуть пригнутые камыши.
Здесь в заводь праздную желанье
Свои приводит корабли.
И сладко тихое незнанье
О дальних ропотах земли.
Здесь легким образам и думам
Я отдаю стихи мои,
И томным их встречают шумом
Реки согласные струи.
И, томно опустив ресницы,
Вы, девушки, в стихах прочли,
Как от страницы до страницы
В даль потянули журавли.
И вы любили на широком
Просторе легких рифм моих.
И каждая навек узнала
И не забудет
