Стихотворения 1914 года. Александр Александрович Блок

ЧЕРНАЯ КРОВЬ

1

Вполоборота ты встала ко мне,

Грудь и рука твоя видится мне.

Мать запрещает тебе подходить,

Мне — искушенье тебя оскорбить!

Нет, опустил я напрасно глаза,

Дышит, преследует, близко — гроза…

Взор мой горит у тебя на щеке,

Трепет бежит по дрожащей руке…

Ширится круг твоего мне огня,

Ты, и не глядя, глядишь на меня!

Пеплом подернутый бурный костер —

Твой не глядящий, скользящий твой взор!

Нет! Не смирит эту черную кровь

Даже — свидание, даже — любовь!

2 января 1914

2

Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне

Притаился, глядит.

Каждый демон в тебе сторожит,

Притаясь в грозовой тишине…

И вздымается жадная грудь…

Этих демонов страшных вспугнуть?

Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь

В эту страшную пропасть глядеть!

22 марта 1914

3

Даже имя твое мне презренно,

Но, когда ты сощуришь глаза,

Слышу, воет поток многопенный,

Из пустыни подходит гроза.

Глаз молчит, золотистый и карий,

Горла тонкие ищут персты…

Подойди. Подползи. Я ударю —

И, как кошка, ощеришься ты…

30 января 1914

4

О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобой

В объятья страшные. Чтоб долго длились муки,

Когда — ни расплести сцепившиеся руки,

Ни разомкнуть уста — нельзя во тьме ночной!

Я слепнуть не хочу от молньи грозовой,

Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки!),

Ни испытать прибой неизреченной скуки,

Зарывшись в пепел твой горящей головой!

Как первый человек, божественным сгорая,

Хочу вернуть навек на синий берег рая

Тебя, убив всю ложь и уничтожив яд…

Но ты меня зовешь! Твой ядовитый взгляд

Иной пророчит рай! — Я уступаю, зная,

Что твой змеиный рай — бездонной скуки ад.

Февраль 1912

5

Вновь у себя… Унижен, зол и рад,

Ночь, день ли там, в окне?

Вон месяц, как паяц, над кровлями громад

Гримасу корчит мне…

Дневное солнце — прочь, раскаяние — прочь!

Кто смеет мне помочь?

В опустошенный мозг ворвется только ночь

Ворвется только ночь!

В пустую грудь один, один проникнет взгляд,

Вопьется жадный взгляд…

Всё отойдет навек, настанет никогда,

Когда ты крикнешь: Да!

29 января 1914

6

Испугом схвачена, влекома

В водоворот…

Как эта комната знакома!

И всё навек пройдет?

И, в ужасе, несвязно шепчет…

И, скрыв лицо,

Пугливых рук свивает крепче

Певучее кольцо…

…И утра первый луч звенящий

Сквозь желтых штор…

И чертит бог на теле спящей

Свой световой узор.

2 января 1914

7

Ночь — как века, и томный трепет,

И страстный бред,

Уст о блаженно-странном лепет,

В окне — старинный, слабый свет.

Несбыточные уверенья,

Нет, не слова —

То, что теряет всё значенье,

Забрезжит бледный день едва…

Тогда — во взгляде глаз усталом

Твоя в нем ложь!

Тогда мой рот извивом алым

На твой таинственно похож!

27 декабря 1913

8

Я ее победил, наконец!

Я завлек ее в мой дворец!

Три свечи в бесконечной дали.

Мы в тяжелых коврах, в пыли.

И под смуглым огнем трех свеч

Смуглый бархат открытых плеч,

Буря спутанных кос, тусклый глаз,

На кольце — померкший алмаз,

И обугленный рот в крови

Еще просит пыток любви…

А в провале глухих окон

Смутный шелест многих знамен,

Звон и трубы, и конский топ,

И качается тяжкий гроб.

— О, любимый, мы не одни!

О, несчастный, гаси огни!..

— Отгони непонятный страх —

Это кровь прошумела в ушах.

Близок вой похоронных труб,

Смутен вздох охладевших губ:

— Мой красавец, позор мой, бич….

Ночь бросает свой мглистый клич,

Гаснут свечи, глаза, слова…

— Ты мертва наконец, мертва!

Знаю, выпил я кровь твою…

Я кладу тебя в гроб и пою,—

Мглистой ночью о нежной весне

Будет петь твоя кровь во мне!

Октябрь 1909 (Июль 1914)

9

Над лучшим созданием божьим

Изведал я силу презренья.

Я палкой ударил ее.

Поспешно оделась. Уходит.

Ушла. Оглянулась пугливо

На сизые окна мои.

И нет ее. В сизые окна

Вливается вечер ненастный,

А дальше, за мраком ненастья,

Горит заревая кайма.

Далекие, влажные долы

И близкое, бурное счастье!

Один я стою и внимаю

Тому, что мне скрипки поют.

Поют они дикие песни

О том, что свободным я стал!

О том, что на лучшую долю

Я низкую страсть променял!

13 марта 1910 (21 февраля 1914)

«О, я хочу безумно жить…»

О, я хочу безумно жить:

Всё сущее — увековечить,

Безличное — вочеловечить,

Несбывшееся — воплотить!

Пусть душит жизни сон тяжелый,

Пусть задыхаюсь в этом сне,—

Быть может, юноша веселый

В грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство — разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь — дитя добра и света,

Он весь — свободы торжество!

5 февраля 1914

«Я — Гамлет. Холодеет кровь…»

Я — Гамлет. Холодеет кровь,

Когда плетет коварство сети,

И в сердце — первая любовь

Жива — к единственной на свете.

Тебя, Офелию мою,

Увел далёко жизни холод,

И гибну, принц, в родном краю,

Клинком отравленным заколот.

6 февраля 1914

«Ты помнишь? В нашей бухте сонной…»

Ты помнишь? В нашей бухте сонной

Спала зеленая вода,

Когда кильватерной колонной

Вошли военные суда.

Четыре — серых. И вопросы

Нас волновали битый час,

И загорелые матросы

Ходили важно мимо нас.

Мир стал заманчивей и шире,

И вдруг — суда уплыли прочь.

Нам было видно: все четыре

Зарылись в океан и в ночь.

И вновь обычным стало море,

Маяк уныло замигал,

Когда на низком семафоре

Последний отдали сигнал…

Как мало в этой жизни надо

Нам, детям, — и тебе и мне.

Ведь сердце радоваться радо

И самой малой новизне.

Случайно на ноже карманном

Найди пылинку дальних стран —

И мир опять предстанет странным,

Закутанным в цветной туман!

1911-6 февраля 1914

Aber Wrack, Finistere

ЖИЗНЬ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ

1

Весь день — как день: трудов исполнен малых

И мелочных забот.

Их вереница мимо глаз усталых

Ненужно проплывет.

Волнуешься, — а в глубине покорный:

Не выгорит — и пусть.

На дне твоей души, безрадостной и черной,

Безверие и грусть.

И к вечеру отхлынет вереница

Твоих дневных забот.

Когда ж в морозный мрак засмотрится столица

И полночь пропоет,—

И рад бы ты уснуть, но — страшная минута!

Средь всяких прочих дум —

Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта

Придут тебе на ум.

И тихая тоска сожмет так нежно горло:

Ни охнуть, ни вздохнуть,

Как будто ночь на всё проклятие простерла,

Сам дьявол сел на грудь!

Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,

Но некому помочь:

Куда ни повернись — глядит в глаза пустые

И провожает — ночь.

Там ветер над тобой на сквозняках простонет

До бледного утра;

Городовой, чтоб не заснуть, отгонит

Бродягу от костра…

И, наконец, придет желанная усталость,

И станет всё равно…

Что? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость!

Ну, разве не смешно?

11 февраля 1914

2

Поглядите, вот бессильный,

Не умевший жизнь спасти,

И она, как дух могильный,

Тяжко дремлет взаперти.

В голубом морозном своде

Так приплюснут диск больной,

Заплевавший всё в природе

Нестерпимой желтизной.

Уходи и ты. Довольно

Ты терпел, несчастный друг,

От его тоски невольной,

От его невольных мук.

То, что было, миновалось,

Ваш удел на все похож:

Сердце к правде порывалось,

Но его сломила ложь.

30 декабря 1913 (12 февраля 1914)

3

Всё свершилось по писаньям:

Остудился юный пыл,

И конец очарованьям

Постепенно наступил.

Был в чаду, не чуя чада,

Утешался мукой ада,

Перечислил все слова,

Но — болела голова…

Долго, жалобно болела,

Тело тихо холодело,

Пробудился: тридцать лет.

Хвать-похвать, — а сердца нет.

Сердце — крашеный мертвец.

И, когда настал конец,

Он нашел весьма банальной

Смерть души своей печальной.

30 декабря 1913 (12 февраля 1914)

4

Когда невзначай в воскресенье

Он душу свою потерял,

В сыскное не шел отделенье,

Свидетелей он не искал.

А было их, впрочем, не мало:

Дворовый щенок голосил,

В воротах старуха стояла,

И дворник на чай попросил.

Когда же он медленно вышел,

Подняв воротник, из ворот,

Таращил сочувственно с крыши

Глазищи обмызганный кот.

Ты думаешь, тоже свидетель?

Так он и ответит тебе!

В такой же гульбе

Его добродетель!

30 декабря 1913 (12 февраля 1914)

5

Пристал ко мне нищий дурак,

Идет по пятам, как знакомый.

«Где деньги твои?» — «Снес в кабак».—

«Где сердце?» — «Закинуто в омут».

«Чего ж тебе надо?» — «Того,

Чтоб стал ты, как я, откровенен,

Как я, в униженьи, смиренен,

А больше, мой друг, ничего». —

«Что лезешь ты в сердце чужое?

Ступай, проходи, сторонись!» —

«Ты думаешь, милый, нас двое?

Напрасно: смотри, оглянись…»

И правда (ну, задал задачу!),

Гляжу — близ меня никого…

В карман посмотрел — ничего…

Взглянул в свое сердце… и плачу.

30 декабря 1913 (3 января 1914)

6

День проходил, как всегда:

В сумасшествии тихом.

Все говорили кругом

О болезнях, врачах и лекарствах.

О службе рассказывал друг,

Другой — о Христе,

О газете — четвертый.

Два стихотворца (поклонники Пушкина)

Книжки прислали

С множеством рифм и размеров.

Курсистка прислала

Рукопись с тучей эпиграфов

(Из Надсона и символистов).

После — под звон телефона —

Посыльный конверт подавал,

Надушенный чужими духами.

Розы поставьте на стол —

Написано было в записке,

И приходилось их ставить на стол…

После — собрат по перу,

До глаз в бороде утонувший,

О причитаньях у южных хорватов

Рассказывал долго.

Критик, громя футуризм,

Символизмом шпынял,

Заключив реализмом.

В кинематографе вечером

Знатный барон целовался под пальмой

С барышней низкого званья,

Ее до себя возвышая…

Всё было в отменном порядке.

Он с вечера крепко уснул

И проснулся в другой стране.

Ни холод утра,

Ни слово друга,

Ни дамские розы,

Ни манифест футуриста,

Ни стихи пушкиньянца,

Ни лай собачий,

Ни грохот тележный —

Ничто, ничто

В мир возвратить не могло…

И что поделаешь, право,

Если отменный порядок

Милого дольнего мира

В сны иногда погрузит,

И в снах этих многое снится…

И не всегда в них такой,

Как в мире, отменный порядок…

Нет, очнешься порой,

Взволнован, встревожен

Воспоминанием смутным,

Предчувствием тайным…

Буйно забьются в мозгу

Слишком светлые мысли…

И, укрощая их буйство,

Словно пугаясь чего-то, — не лучше ль,

Думаешь ты, чтоб и новый

День проходил, как всегда:

В сумасшествии тихом?

24 мая 1914

7

Говорят черти:

Греши, пока тебя волнуют

Твои невинные грехи,

Пока красавицу колдуют

Твои греховные стихи.

На утешенье, на забаву

Пей искрометное вино,

Пока вино тебе по нраву,

Пока не тягостно оно.

Сверкнут ли дерзостные очи —

Ты их сверканий не отринь,

Грехам, вину и страстной ночи

Шепча заветное «аминь».

Ведь всё равно — очарованье

Пройдет, и в сумасшедший час

Ты, в исступленном покаяньи,

Проклясть замыслишь бедных, нас.

И станешь падать — но толпою

Мы все, как ангелы, чисты,

Тебя подхватим, чтоб пятою

О камень не преткнулся ты…

10 декабря 1915

8

Говорит смерть:

Когда осилила тревога,

И он в тоске обезумел,

Он разучился славить бога

И песни грешные запел.

Но, оторопью обуянный,

Он прозревал, и смутный рой

Былых видений, образ странный

Его преследовал порой.

Но он измучился — и ранний

Жар юности простыл — и вот

Тщета святых воспоминаний

Пред ним медлительно встает.

Он больше ни во что не верит,

Себя лишь хочет обмануть,

А сам —