пропасть, когда я слушаю песни Фаины. Эти песни, точно костры, — дотла выжигают пустынную, дряблую, интеллигентскую душу. Слушая ее голос, я чувствую, как слаб и ничтожен мой голос. Может быть, уже пришли люди с новой душой, и прячутся где-нибудь среди нас, неприметно. Они ждут только знака. Они смотрят прямо в лицо Фаине, когда она поет Песню Судьбы. Вы не слушайте слов этой песни, вы слушайте только голос: он поет о нашей усталости и о новых людях, которые сменят нас. Это — вольная русская песня, господа. Сама даль, зовущая, незнакомая нам. Это — синие туманы, красные зори, бескрайные степи. И что — слова ее песни? Может быть, она поет другие слова, ведь это мы только слышим…
И вовсе это не символ, а плохая аллегория. Наш почтенный коллега не принадлежит к видным представителям символизма…
Недурно. Интересно. Хотя немного отвлеченно и туманно. Впрочем, я обратил бы этот упрек ко всей новой школе. Побольше бы красок, сочности, жизни…
Человек в очках
Ведь я и говорил о недостатке жизни…
Довольно, довольно!
Человек в очках (скромно садится в угол)
Я кончил. Извиняюсь, что долго утруждал внимание.
Противный ломака. А он таки сделает карьеру.
Господа, я занимаю место выбывшего из строя оратора. К чему мне лира и котурны, символы и настроения? Я — только художник. Итак, я буду иметь удовольствие рассказать вам, как и при каких обстоятельствах мне привелось…
Лакей (в дверях)
Госпожа Фаина не очень здорова и просит не тревожить ее сегодня.
Общий галдеж
Ну, вот еще! — Не в первый раз! — Я не уйду! — Не прогонит же она!
Скучно, господа, о, как скучно. Все вы ссоритесь по пустякам… Я ухожу. (Надевает калоши и шляпу, уходит. Все некоторое время молчат.)
А он знает, когда уйти.
Не прогадает. Не уйти ли и нам? Говорят, великие писатели знают все, что будет, надолго вперед.
Да ну, сиди. То — великие, а мы — невеликие. Прогонит, — так и ладно, а не прогонит, — так он же и останется в дураках.
Однако все волнуются. Один молчаливый поклонник, который все время вертел в руках коробку пудры с туалета Фаины, роняет ее. Пудра поднимается облаком. Все хохочут, стараясь скрыть испуг.
Она и так не в духе. Что же нам делать? Разве подобрать, господа?
Подбирайте сами.
Поэт разыскивает щетку и начинает мести.
Он выметает сор из храма…
Художник зарисовывает прилежно метущего поэта в альбом. Музыканты мурлыкают что-то, обнявшись. Все стараются принять непринужденные позы. Открывается дверь, и порывисто входит Фаина. Между бровями у нее — гневная складка. Она останавливается среди комнаты, швырнув в угол бич. Все вскакивают.
Фаина
Что это за люди? Я велела не принимать.
Писатель (подобострастно)
Писатели, художники, поэты осмеливаются тревожить вас…
Фаина (гневно)
Писатели? Художники? Поэты? — Вон!
Но, лучезарная…
Фаина (топает ногой)
Вон.
Вся компания, согнув спины, неловко выползает в дверь.
Фаина
Старуха! Туши огни.
Она садится в кресло перед большим зеркалом. Сбоку, из маленькой двери, выходит старая старуха и тушит огни, оставляя только один — над зеркалом.
Хаить будут тебя, дитятко, хаить будут…
Фаина
А, ну их! Пусть хают. Очень надо. — Ох, устала я, старуха… Так устала… Не глядеть бы глазам моим… Расчесывай волосы. Рассказывай сказки.
Старуха (расчесывая темные волосы Фаины, рассказывает привычно дребезжащую сказку)
«Как с далекого синего моря выплывала белая лебедка с девичьим ликом. Выплывала она из терема по вечерней заре, в кудри черные жемчуга впутаны, крылья белые, как пожар, горят»…
Фаина
«Как из дальней пристани выбегали корабли, тридцать три острогрудых корабля. Как на первом корабле — добрый молодец, и стоит он под ветрилом шахматным»…
Фаина
Под шахматным ветрилом? Вот это я люблю.
«На черных кудрях — шапочка заморская, а на статных плечах — кафтан расписной. Щеки румяные, а губы — что малина»…
Фаина
Ну, кончай скорее.
«Как завидел добрый молодец лебедь белую, загорелся весь. Говорит он белой лебеди: а и станешь ли, лебедь белая, молодой женой добру молодцу? Как сказалось, так и сделалось»…
Фаина (разочарованно)
Так и сделалось?
«…Так и сделалось. Обернулась лебедь белая — чудной девицей — раскрасавицей, ни дать ни взять — Фаина прекрасная. А и взял он ее за белы руки»…
Фаина
Ах…
«…И увез он ее за море, и поставил ей терем среди бела вишенья, и постлал ей перину пуховую»…
Фаина
Молчи, старуха. Не знаешь новых сказок, так молчи.
Фаина опускается в кресле и бледнеет. Лицо у нее теперь простое, почти — детское: лицо прекрасной женщины, которая устала и не хочет нравиться.
Тихо, никем не замеченный, входит Герман с кровавой полосой на щеке. Он останавливается в самом темном углу, смотрит на Фаину сзади и слабо отражается в зеркале. Но зеркало заслонено старухой, и Фаина не видит Германа.
Фаина
Рассказала бы сама, да словами сказать не умею. А хорошая сказка: как весна была, ветер плакал, а молодица на берегу ждала… И плывет к ней на льдине такой светлый… так и горит весь, так и сияет… будто сам Иисус Христос… Только вот — слов не подобрать… (Задумывается.) Верно, скучают без меня парни… А мне их не надо. Никого мне не надо. Стояла над рекой, да ждала… Люблю я свою реку, старуха…
Река хорошая, полноводная…
Фаина (смотрит в зеркало)
Давай погадаем, как, бывало, гадала на Святках, — не увижу ли в зеркале жениха? Только у меня тогда такого зеркала не было… Нет, не вижу… Отойди, старуха: тебя только и вижу за собой. Какая ты старая, сморщенная…
Старуха (отходит)
Старая, дитятко, старая…
Фаина (всматривается)
Не обмани, зеркало: кого увижу, тот и будет жених. (Вскрикивает.) Господи!
Что ты, дитятко?
Фаина
Вот страшно, родная, вот страшно…
Что ты, что ты, господь с тобой…
Фаина
Смотри, старуха: видишь, какой стоит? На щеке — черная полоса. С нами крестная сила! Не хочу такого!.. Не хочу!.. (Герман делает шаг вперед.) Смотри, идет, идет… Ах, вот что! (Ее глаза загораются гневом; она оборачивается.) Кто тебя впустил?
Герман
Сам пришел.
Фаина
Как же ты посмел?
Герман
Хочу смотреть на тебя.
Фаина
Хочешь — ударю еще?
Герман
Бей.
Фаина (встает)
Вот какой ты? Кто же ты такой?
Герман
Фаина
Человек? В первый раз слышу. — У тебя лицо в крови.
Герман
У меня — сердце в крови.
Фаина
Так ты — человек? Хорошо, посмотрим. (Она берет его за руку и с минуту пристально смотрит ему в глаза; он выдерживает взгляд этих огромных, безумных и втайне печальных глаз.) Влюбился? А если мне с тобой скучно станет?
Герман
Скучно станет — прогонишь. — Я много понял. Тут все только и начинается. С тех пор, как ты ударила меня бичом.
Фаина (с улыбкой)
Что начинается-то? Как влюбился… а за что? Я своего лица не люблю: видишь, какая я усталая, бледная. В меня только издали влюбляются. — А подойдут, и сейчас прочь отойдут. Да разве в меня можно влюбиться? Я — случайная.
Герман
Ты — вечная. Как звезда.
Фаина (смеется)
Как звезда. Звезда падучая… Ну, прости, что я тебя ударила… иди…
Герман
Куда я пойду?
Фаина задумалась. Герман отходит к двери.
Фаина
Куда ты?
Герман
Ты велела уйти.
Фаина (встает)
А может быть, я все неправду сказала! Ты думаешь, правда, я не люблю своего лица? Думаешь, мало мне руки целовали? Миллион раз. Только я — не хочу. Мне надо просто, ласково. Как молитва. Никто не достоин!
Герман (тихо)
Прощай.
Фаина
Постой. Ты боишься меня? Подойди… вот сюда… сюда… У тебя в глазах что-то… простое: как ни у кого… (Она поворачивает Германа за плечи и смотрит ему в глаза смеющимися, суженными глазами. Он закрывает глаза. Тогда она обвивает его шею руками и с жадным любопытством целует в губы.) Ну, поцеловала, и что же? Больше ничего! А ты думал, что-нибудь? Эх, ты!
Пятая картина
Широкий пустырь озарен осенней луной. — На втором плане — какое-то заколоченное здание. Вокруг пятна лунного света. От здания к первому плану спускается пологая площадь, на которой разбросаны груды щебня, кирпичи и бревна, а местами растет пышный осенний бурьян. За углом здания открывается просторная даль.
Бесконечная равнина. Кой-где блестят вдоль речного русла тихие заводи — след частых осенних разливов; за купами деревьев серебрятся редкие кресты церквей. Где-то вдали — сигнальные семафоры, сменяющие зеленые и красные огни, указывают направление железнодорожной линии. Оттуда изредка доносится глухой рокот и свист ползущего поезда. За полями — светлые осенние леса и тихое зарево очень далекого пожара. На горизонте — неясные очертания фабричных труб и городских башен. Справа — часть резной решетки парка с калиткой. За нею — сквозь бледное золото кленов серебрятся осенние пруды и в глубине, полускрытый в камышах, покачивается сонный белый лебедь.
При поднятии занавеса некоторое время стоит тишина. Издали доносится пение раннего петуха. Проползает поезд. И опять тишина. Потом набегает ветер, клонит колючий бурьян, шуршит в крапиве и доносит звон колокольчика, торопливое громыханье бубенцов и конский топ. Где-то близко останавливается тройка. Через минуту, на фоне необъятной дали и зарева, является Фаина. Несколько времени она стоит и смотрит в даль. Ее волосы закрыты черным платком, а зарево — как сияние над головою. На ней — праздничное русское платье, похожее на сарафан.
Фаина возбуждена чем-то, бледна, глаза пылают. Она рвет и мнет алые ленты у пояса под набегающим ветром. За Фаиной идет ее огромный, грустный Спутник, в сером пальто, в широкой мягкой шляпе, с толстой тростью в белой руке. Движениями, костюмом, осанкой он напоминает императора или знатного иностранца, пожелавшего посетить инкогнито чужую, дружественную страну. Когда он садится, тяжко дыша, на большой камень среди пустыря, борода его опускается низко, а на руке, держащей трость, переливается в лунном свете драгоценный перстень.
Фаина (бродит, волнуясь, среди бурьяна)
Сплю на лебяжьем пуху — забываю все на свете! Скачет тройка, — еще можно дышать, пока ветер свищет в лицо! А проснешься или приедешь куда-нибудь, — нечего с собой делать! Ни сна, ни ветра, — ничего! Ветер, ветер! Вы-то знаете, что такое ветер? Господи! Вы не можете сделать шагу, чтобы не сесть!
Спутник (просто)
Я устал.
Фаина (нервно обрывает листья)
Мне что за дело! Вы исполняете мои прихоти, вы катаете меня на тройках, а что еще можете вы для меня сделать? Разве вы — мужчина? Посмотрите, какова я из себя? Со мной всякий на край света убежит! Вот возьму, да уйду от вас…
Спутник (тяжело поднимает голову)
Я знаю, что вы давно думаете об этом, Фаина. Но что же мне делать? Мы непохожи друг на друга. Может быть, за то я и люблю вас такой безнадежной любовью. (Опять опускает голову.)
Фаина
Вы меня любите? За такую любовь — бьют! Смотрите, какая ночь! Даль зовет! Смотрите — там пожар! Гарью пахнет! Везде, где просторно, пахнет гарью!
Садится на краю обрыва, обняв колени, и смотрит в даль, колдуя очами.
Фаина, роса большая. Вы потеряете голос.
Фаина (не оборачиваясь)
Оставьте меня. (Говорит, обращаясь в пространство.) Жених
