бичи,
Всех адских глаз в меня направлены лучи,
Все двери предо мной закрылись на ключи!
Сойду ль когда с пути моих безумных дел?
За малое добро я Господа презрел,
Но радости земли, которых я хотел,
Закинули меня в безрадостный предел!
Семь лет иду тропой твоею, Сатана!
Трудна моя вина от хмельного вина;
Расплата за грехи мне скоро суждена,
Плоть плотникам-плутам в аду обречена.
Больной душе моей возлюбленной не стать,
Мадонну за нее не смею умолять.
Плохие семена пришлось мне рассевать:
В аду придется им расти и созревать.
Безумен я, увы! Темна судьба моя!
В отчаяньи и я, и ты, душа моя!
Когда бы смел просить святой защиты я,
Тогда спаслись бы мы — моя душа и я.
Я проклят и нечист. В канаве место мне,
Я знаю, что сгорю на медленном огне.
Такой ужасной смерть не снилась и во сне!
Я мукою своей обязан Сатане.
Уже ни на земле, ни в небе места нет.
Где черти обдерут несчастный мой скелет?
В кромешный ад идти совсем охоты нет,
А Господу я враг, — закрыт мне райский свет.
Не смею умолять святых мужей и жен:
Я к дьяволам ходил нечистым на поклон;
Проклятый свиток мой моим кольцом скреплен!
В несчастный день я был богатством искушен…
Святых мужей и жен не смею я молить,
Мадонну кроткую не смею я любить,
Но чистоту ее осмелюсь восхвалить,
Я знаю: за хвалу нельзя меня хулить.
Вот молитва, которую Теофил говорит перед Мадонной:
Мадонна святая
Дева Благая,
Твоей защиты молю я,
Тебя призывая,
В нужде изнывая
И сердце Тебе даруя.
Сойди, врачуя.
Радости чуя
Вечного рая,
Тебя молю я,
О Сыне тоскуя,
Дева Святая.
Тебе моленье,
Тебе служенье —
Сердцу в усладу.
Но искушенье
Несет сомненье,
Уносит отраду.
Я предан аду,
Но сердцу надо
Твое утешенье.
О, дай в награду
Жалкому гаду
Твое прощенье!
Святая Мадонна!
Дрожит смущенно
В скорби бессонной
Ей не быть исцеленной,
И станет вечной рабою.
Жар ее скрою
Лишь доской гробовою:
Лишь смерть — неуклонно
Ведет к покою
Того, кто Тобою
Душу обрел спасенной.
О, Дева, где Ты?
В кротость одета,
Ты нас спасла от заботы,
Полная света, —
От темной Леты,
От пучины адского гнета.
Трудна работа:
Славословлю без счета,
Да минует мертвая Лета,
Чтобы Тантала гнета
И бесплодной работы
Не узнал я вдали от света.
Мой грех безмерен:
Открыты двери
Мне в ад кромешный,
И как измерю
Злую потерю,
Когда там буду я, грешный?
Обрати же поспешно
Твой лик безгрешный,
Тебе я верен…
Из жизни здешней
Запри Ты двери.
Под солнцем цело
И не сгорело
Стекло иконы,
Тебя ж всецело
Оставил Девой
Твой Сын рожденный.
Алмаз граненый!
Душой непреклонной
Оставив душу спасенной,
В Тебя влюбленной,
В огне сгорело!
Царица Благая!
Струи из рая
Чтоб волю, Святая,
Твою исполняя,
Душе быть Тебе приятной.
Был путь превратный,
Но в путь возвратный
Стремлюсь, Тобою сгорая.
Ты силой ратной
Защити от развратной
Дьявольской стаи.
Я жил порочный
В канаве сточной
И душу губил пороком.
Огради Рукою Высокой!
Взгляни, Прекрасное Око,
Затепли в сердце далеко
Дай зреть до срока,
В покаяньи глубоком,
Диавол проклятый,
Темный вожатый,
Обрек меня аду.
Он ждет уплаты…
Пошли мне Сына-Усладу!
Светлому взгляду
Доступно стадо
Врагов заклятых.
Слабых ограда,
Спаси от ада,
Услышь меня Ты!
Здесь обращается Мадонна к Теофилу и говорит:
Кто там нашел в капеллу путь?
Теофил
О, дай лишь на Тебя взглянуть!
Я — бедный Теофил,
Кого сам дьявол заманил,
И обольстил, и окрутил.
Спасенья жду.
К Тебе с молитвою иду:
Не дай погибнуть мне в аду,
В пучине зла.
Меня лишь крайность привела.
Меня Ты некогда звала
Слугой Своим.
Расстанься с домом ты Моим.
Теофил
Не смею, нет!
О, роз благоуханный цвет!
Что делать мне?
Попал я в сети к Сатане,
Неистов он, жесток ко мне,
Что предпринять?
Я не устану призывать
Твою святую благодать,
О, Дева Дев!
Сойди ко мне, Небесный Сев,
Смири их сатанинский гнев
И утоли!
Несчастный Теофил, внемли:
Ты был слугой Мне на земли,
Безумен ты,
Но черной хартии листы
Верну тебе из темноты,
Иду за ней.
Здесь отправляется Мадонна за хартией Теофила.
Эй, Сатана! Ты у дверей?
Верни Мне хартию скорей!
Затеял споры ты, злодей,
С Моим слугой,
Но здесь — расчет тебе плохой;
Ты слишком низок, дьявол злой!
Мой договор?
Не так я на согласье скор!
Вернул я сан: и с этих пор —
Он мой слуга!
Вот, Я намну тебе бока.
Здесь приносит Мадонна хартию Теофилу.
Ты плыл в печальные края,
Но радости и бытия
Даю ключи.
Ты к кардиналу в дверь стучи,
Ему ты хартию вручи,
Пускай прочтет
Узнал, каким путем влечет
Лукавый бес.
В богатство по уши ты влез:
Душе легко погибнуть здесь.
Теофил
О, Дева, — так!
Попал несчастный я впросак.
Труд потерял, кто сеял так:
Не проведешь теперь!
Здесь приходит Теофил к кардиналу; он вручает ему хартию и говорит:
Я здесь, во имя Вышних Сил,
Хоть грех тяжелый совершил.
Должны вы знать,
Что душу мне пришлось продать;
И был я наг,
Вина тяжка,
Но Девы Светлая Рука
Меня вернула, бедняка,
Я мог кривым путем свернуть
И в преисподней потонуть,
В пучине зла,
Затем, что добрые дела
Душа навеки предала,
И бес велел
Расписку дать, и захотел,
Чтоб я на ней запечатлел
Печать кольца.
Потом страдал я без конца,
Не смея приподнять лица
И весь в огне.
Пошла Святая к Сатане,
Вернула ту расписку мне
И знак кольца.
Теперь прошу вас, как отца,
Чтоб знали чистые сердца,
Ее прочесть.
Здесь Кардинал читает хартию и говорит:
Услышать радостную весть
Стекайтесь в храм!
О Теофиле бедном вам
Рассказ нелживый передам,
Хотел владеть его душой.
«Все те, кто этот лист держал и изучил,
Пусть знают: Сатане любезен Теофил.
Он, мудрый, поделом жестоко отомстил
За то, что кардинал богатств его лишил».
«Несчастный Теофил, отчаяньем гоним,
К волшебнику пришел, что бесом одержим,
И твердо обещал смириться перед ним,
Чтоб только сан его не перешел к другим».
«Боролся долго с ним я, сильный Сатана,
Но жизнь его была смирением сильна.
Теперь — он мой слуга. Расписка мне дана,
И власть ему за то сполна возвращена».
«Он перстень приложил и кровью начертал,
Принять иных чернил он сам не пожелал
И ранее, чем я ему полезным стал
И сан его ему обратно даровал».
Так поступил сей мудрый муж,
Причтенный к сонму честных душ
Слугой небес.
И снова дух его воскрес.
Так посрамлен лукавый бес.
При виде новых сих чудес,
Мы все встаем
И славу Господу поем:
Te Deum laudamus.[6]
Explicit miraculum.[7]
1907
Франц Грильпарцер. Праматерь
Трагедия в пяти действиях
Франц Грильпарцер, родившийся в Вене 15 января 1791 года, был старшим сыном адвоката доктора Менделя Грильпарцера и супруги его Марианны, рожденной Зоннлейтнер. Внешние факты его жизни, как у многих писателей последних столетий, не представляют интереса. Он учился в гимназии; с 1807 по 1811 год слушал курс юридических наук в Вене; в эти ранние годы потерял отца, в 1813 поступил на государственную службу, в 1847 году был избран в члены Академии наук, в 1861 — в члены австрийской палаты господ.
Главною любовью в жизни часто вообще увлекавшегося Грильпарцера была Катарина Фрелих, с которой он познакомился, когда ему было тридцать, а ей двадцать один год.
Литературную деятельность Грильпарцер начал шестнадцати лет, под влиянием Лессинга, Гер дера, Шиллера и Гете. Расцвет его начался в 1816 году, когда известный в то время драматург Шрейфогель побудил Грильпарцера серьезно приняться за драматургию и способствовал появлению на сцене «Праматери», и окончился в 1838 году, когда поэт, под давлением цензуры, критики и публики, холодно встретившей его последние драмы, почти совершенно отказался от публикования своих произведений.
В течение двадцати двух лет Грильпарцер завоевал себе драмами, стихами и прозой не последнее место в ряду своих современников, среди которых были имена: Гейне, Гофмана, Шамиссо, Ла-Мотт-Фукэ, Брентано Клейста Рюккерта, Уланда, Иммермана.
21 января 1872 года, изведав тягость критических и цензурных гонений, чинов и почестей, изъездив Европу (Германию, Италию, Францию, Англию, Турцию и Грецию), Грильпарцер тихо скончался в родном городе. Похороны его равнялись по торжественности похоронам Клопштока; в 1889 году ему поставлен памятник в Венском народном саду. Многие произведения Грильпарцера напечатаны только после его смерти, пьесы с огромным успехом шли в шестидесятых годах.
Грильпарцер писал стихи, беллетристические и критические произведения (новеллы, дневники путешествий, критические заметки, воспоминания, автобиография — два тома); но известен он главным образом драмами, из которых на русский язык переведена трагедия «Сафо» (перевод Арбенина в журнале «Артист» 1895 г.). Что касается «Праматери», то она, под названием «Прародительницы», шла с успехом на петербургской казенной сцене в 1830 году в переводе Ободовского; в моем переводе трагедия была поставлена в 1908 году в «Драматическом театре» Коммиссаржевской, которая на следующий год сама исполняла роль Берты в Москве.
В том внутреннем трепете, которым проникнута юношеская трагедия Грильпарцера, кроются причины, по которым пьеса выдержала много изданий, была переведена на все главные европейские языки и шла на многих сценах. «Праматерь», вышедшая из среды «трагедий рока», переросла эту среду и породнилась с такими творениями, как «Падение дома Эшер» Э. По и «Росмерсхольм» Г. Ибсена.
«Вступи в жизнь, дай страданью и горю бушевать в твоей беззащитной груди, и, когда волосы твои встанут дыбом, ты поймешь, что лежит в основе „Праматери“».
Так писал сам Грильпарцер одному из своих легкомысленных критиков сто лет тому назад; но этот таинственный внутренний смысл не сразу можно почуять за романтической бутафорией, которой пьеса щедро украшена.
«Праматерь» — не вечная трагедия, как «Эдип» или «Макбет», но, если можно так выразиться, интимная трагедия, которая сохранит свою свежесть до тех пор, пока человечество не перестанет переживать эпохи, какую пережил Грильпарцер, какую приходилось переживать и нам.
Когда читаешь историю Германии и Австрии, с Венского конгресса до революции 1848 года, становится страшно не столько за неумудренность горьким опытом политических деятелей, сколько за те повторения, которыми неумолимо дарит нас история.
В этом маленьком предисловии я не считаю уместным перечислять известные факты. Напомню только, что князь фон-Меттерних, человек с ироническим лицом и даже тайный поклонник Гейне (что, впрочем, не помешало союзному сейму запретить в Германии все бывшие и будущие произведения поэта), тридцать лет предсказывал сорок восьмой год; и все-таки этот год наступил и, наступив, озадачил и испугал самого вершителя немецких судеб.
История политической реакции в Германии и Австрии сохранила драгоценные для нас внешние факты. Трагедия души двадцатисемилетнего австрийского поэта понятна до конца только в первые дни, когда старое все еще не может умереть и бродит, жалуясь на усталость и тревожа живых — робко, упрямо, порою музыкально; а новое все еще не может окрепнуть, плачет немного неожиданными слезами, как Яромир, юноша сильный и мужественный, и погибает зря, как русские самоубивающиеся юноши без «цели в жизни».
Все это не так просто и не поддается публицистическому учету. Нам было бы слишком легко «наложить» всю трагедию Грильпарцера на русскую современность, сказать, положим, что для России она символизирует медленнее разложение дворянства, сыгравшего великую роль и увядающего, как осенняя георгина, «во мраке и сырости старых садов». В этом была бы доля правды, но не вся правда; да и подобные методы нас больше не удовлетворяют. Ведь для того, чтобы понять чью-нибудь гибель, будь то обряд, сословие, или отдельный человек, надо сначала полюбить погибающего, проникнуть в его отходящую душу; значит горестно задуматься над ним. — Произведение Грильпарцера и есть произведение горестное и задумчивое, несмотря на весь юношеский задор.
Имена Вернера, Мюльнера, Гоувальда, драматургов,
