жив! — На эшафот!

Что у ног моих кровавым

Светом светит на полу?

Гюнтер (поднимая и держа в руке кинжал)

Это тот кинжал, которым

Рана вам нанесена!

Граф

Это? Это — тот кинжал?

Ты — кровавое железо,

Ты — то самое, которым

В лютой ярости слепой

Кровь супруги пролил предок,

На тебя смотрю — и стало

Взору смертному светло!

Вы теперь дивитесь мне?

Сын мой в этом неповинен!

Силы тайные и злые

Шаткой правили рукой.

(Хватается за Гюнтера.)

Повтори, старик, сказанье

О Праматери несчастной,

О позоре родовом,

О семье, в грехе зачатой,

Погибающей в грехе!

Ясно ль вам, как знак кровавый

Из седого мира предков

Ярким пламенем бежит?

От отца, смотрите, к сыну,

И от прадеда — к потомку,

Возрастая и крутясь,

Он стремит, клубясь потоком,

Опрокинул все плотины,

Чрез поля, леса и долы,

И легко смывает след

Человеческого счастья,

Мчится дикая река,

Размывая берега!

А! вздыбясь, кипит вода,

Пошатнулись стены зданий,

Свод старинный потрясен,

Мнится мне, я вознесен!

Ты, остерегающая,

Матерь злая злых детей,

Ты ль грозить пришла ко мне?

Торжествуй и радуйся!

Скоро, скоро сгинет род твой,

Осужден и проклят сын,

Мертв последний Боротин.

(Умирая, опрокидывается навзничь.)

Гюнтер

Боже! Порвалась повязка!

Горе, мертв!

(Склоняется над ним, положив руку ему на грудь, — после некоторого молчания.)

Его уж нет!

Бледны хладные ланиты,

Не вздыхает больше грудь.

Да, в мученьях жизнь провел он,

И в мучениях ушел.

— Мир тебе, душа святая!

Ах, и добродетели,

Словно ангельские силы,

Вознесут с земли унылой

Дух твой в лоно светлое!

Спи до утренней зари,

Господин! Что жизнь скупая

Отняла у счастья злобно,

Пусть хоть смерть тебе вернет!

Он молитвенно преклоняет колена. Капитан и все присутствующие обнажают головы. Торжественная тишина.

Капитан

Долг заплачен благочестью!

А теперь, друзья, вперед,

Месть за черные деянья

На главу убийц падет!

Гюнтер

Что хотите вы?

Капитан

За мной!

(Уходит со своими людьми.)

Гюнтер

Милосердный боже! Стойте!

Это сын его! Внимайте!

Сын единый господина!

О, графиня Берта! Сжальтесь!

(Уходит вслед за Капитаном.)

Берта (поднимаясь)

Кто-то звал: графиня Берта,

Это я зовусь так: Берта…

Нет, одна, совсем одна!

(Встав с полу.)

Тише! Здесь лежит отец мой,

Так спокоен, недвижим,

Тише. Тише. Тише. Тише.

Ах, как тяжко голове,

Взор мой смутен, взор так смутен…

Знаю я, что здесь случилось,

Сколько дел совершено,

Размышляя, вспоминаю,

Ах, но светлый, светлый знак,

Что в мозгу моем горит,

Спутал образы былые.

Стой! сказали ведь они,

Будто мой отец разбойник?

Не отец! Нет, не отец!

Яромир — злодея имя!

Сердце девушки одной

Из груди ее украл он,

Вместо любящего сердца,

Положил он скорпиона

В холодеющую грудь,

И теперь грызет он гневно,

Мучит девушку до смерти…

Сын убил отца родного…

(Радостно.)

А, мой брат пришел сюда,

Мертвый брат мой возвратился!

Брат… постой! Иду туда!

В ваши черные гробницы!

(Судорожно прижимая руку к груди.)

Лютый, сердце мне точи,

Мучь, но только — замолчи!

(Беря со стола свечу.)

Ах, хочу я лишь уснуть,

Лишь уснуть, уснуть, уснуть,

Грезы сонные так сладки,

Тяжки сны лишь наяву!

(Бросая на стол блуждающие взоры.)

Что блеснуло на столе?

Знаю блеск той склянки милой!

Мне дарил ее жених,

Как подарок для невесты!

И, даря, шепнул он мне,

Будто в этой колыбели

Залегла и дремлет дрема!

О, дремотной дремы сладость!

Ах, уста мои пылают,

Дай мне пить, прильнув у края,

Только — тихо — тихо — тихо.

Она идет на цыпочках, шатаясь все больше с каждым шагом, к столу. Не дойдя до него, она падает на пол.

Пятое действие

Замковый вал. Всюду полуразрушенные укрепления. Слева, в одной из стен первого плана, — окно бойницы, на заднем плане — часть жилого помещения с замковой капеллой. Яромир идет во тьме.

Яромир

Вот и место и окно!

Здесь в окопах полусрытых

Буду ждать, во тьме укрытый,

Чтобы счастья пробил час.

(Ходит взад и вперед.)

Прочь, мучительные мысли!

Черной тучей вы нависли

Над расслабленной душой!

Твердый дух, не знавший страха,

Вы смутили горстью праха,

Праздных призраков игрой!

А! Когда он был убит,

Тот, кто сам убить стремился,

Разве дух мой устрашился?

Кто страшиться мне велит?

Если в равной, честной стычке

Мой кинжал врага сразит —

Жизнь за жизнь, гласит обычай,

Право строгое гласит!

Чья душа трепещет в страхе,

Если враг лежит во прахе?

Прочь сомненья! Что со мной?

Был суровей я душой!

Если прав я в деле был,

Что за страх меня смутил?

Что мне сердце жарко жжет,

Кровь зачем хладна, как лед?

И зачем в проклятый миг,

В миг свершенья, тайно мнилось,

Будто дьявол сам настиг,

Сила неба отвратилась?

Я бежал в проход глухой,

Слышу — враг идет за мной,

Слышу — дышит надо мной,

Вот сейчас возьмет рукой, —

И нежданно в этот миг

Слышу тайный сердца крик:

«Прочь кинжал! Проси прощенья!

Сладко смерти искупленье!»

Но, как пламенный язык,

Гнев разбойника возник,

Душу яростью проник!

Взору чудится жужжанье,

Духи, как луны сиянье,

Мчатся в пляске круговой,

И кинжал уж сжат рукой,

Красен пламень роковой!

Слышу крик: «Спасай себя ты!»

И взношу кинжал проклятый,

А, попал! Мгновенный взмах —

За спиною слышу: «ах!»

Голос слабый и знакомый,

Смертной скованный истомой.

Слышу этот вскрик дрожащий,

И безмерный обнял страх,

Ужас, душу леденящий,

Я безумьем поражен!

Трепет! Дрожь! Хочу бежать!

Словно Каина печать

На челе моем пылает!

Все старанья, все стремленья

Заглушить не в силах крик,

Все звенит в моих ушах

Страшный отзвук, тайных страх,

И несется, полный яда,

Смех чудовищный из ада —

И противиться нет сил:

Не врага ты истребил! —

Кто идет из-за развалин,

Кто спешит ко мне сюда?

О, безумный, путь возвратный

Не найдешь ты никогда!

Если тигр хоть раз единый

Утолил свой дикий гнев,

Ярость стала господином,

Алчет крови жадный зев.

Отступает назад. Входит Болеслав.

Болеслав

Слава богу! Счастье с нами!

Убежал от стражи я,

Но еще я сжат стенами,

И слабеет мощь моя.

Сына нашего ищу я,

Пусть со мною Яромир

Припадет к ногам отцовским,

О, тогда пощада будет,

Или — пусть покончит с сыном

И с отцом — один удар!

Яромир (выходя)

Слышу я отцовский голос!

Болеслав

Яромир? Ты здесь?

Яромир

Я здесь.

Болеслав

Будь благословен.

Яромир

Спасибо!

Не давай благословенья,

Ведь разбойник — проклят он.

Ты, отец, откуда прибыл?

Тайный ход иль верный лом

Вел тебя в объятья сына?

Болеслав

Я бежал из рук врага!

Окружон врагом у пруда,

Был я к графу приведен,

Но болезнь его смутила

Слуг его, и я бежал!

Яромир

Ты бежал! Хвалю тебя!

Сам я также спасся бегством!

Не цветет с тобой нам счастье

Средь людей, душой невинных,

Только в сумраке лесном

Мы — разбойники — живем.

И друг друга <мы> достойны,

Духом равен сын отцу!

Болеслав

Сын? Он все еще не знает!

Ты зовешь меня отцом.

Яромир

Разве нет? Ну, переменим.

Ты отца возьми назад,

И назад возьму я сына!

Болеслав

Для чего теперь молчать?

Час решенья наступает,

Пусть завеса упадет!

Друг, пора тебе узнать,

С кем ты в жизни крепко связан,

Кто сей дар тебе вручил.

Но храни мне благодарность:

Жизнью ты не мне обязан,

Но сберег я жизнь твою.

Яромир

Не тебе? Что говоришь ты?

Болеслав

Да, мой сын — не сын он мой!

Яромир

Я — не сын твой? Не отец ты

Мне, разбойник Болеслав?

Я — не сын твой, нет, старик?

Дай подумать, дай поверить,

О, как сладко верить мне!

Значит, был же, был когда-то

С теми я, кого искал,

Значит, в первый час рожденья

Бог меня не проклинал?

В святотатственную книгу

Богом я не занесен?

Мог любить я, мог стремиться,

Жизнь моя — не страшный сон?

(Сильно схватывает Болеслава.)

О, чудовище порока!

От меня ты укрывался,

Видел ты, как я терзался,

Слышал тайной муки крик —

И немел твой злой язык!

Ты кощунственно проник

В грудь невинного ребенка,

В незапятнанный мой храм,

Лик отца украл ты там,

И поставил свой — пред богом,

Над божественным порогом!

О, чудовище обмана!

В час, когда, склонив колени,

Я молился — и горел

В сердце пламенном мне образ

Неизвестный и святой,

И отцом его назвал я,

И его благословлял я, —

Ты во храм мой проникал,

Уст моих благословенье

Ты, убийца, принимал!

Повтори еще, скажи,

Что отца родное имя

Ты украл, как вор трусливый,

Что не твой я сын, злодей.

Болеслав

Сын мой!

Яромир

Нет, молчи, молчи!

Повторяй слова убийства,

Не священные слова!

Я не сын твой! Я не сын твой!

За такую весть — спасибо!

Ненавидел я тебя,

Чуть добро и зло узнал я,

Чуть узнал я имя бога;

Оттого смертельным взором,

Как убийственным кинжалом,

Грудь ребенка ты пронзал;

Оттого, рукой кровавой

Щеки полные лаская,

Бледный страх ты насылал,

Нежно ты ко мне склонялся,

Над убитыми смеялся,

Смехом рот кривился злой:

«Будь мужчиной, будь со мной!»

Я ж глупец, глупец слепой,

В глубине души не слышал

Потаенных голосов,

В кротким сердцем я боролся,

Изнемог в борьбе бесплодной,

Изливал любовь свою

На кровавые седины

Палача души невинной!

Негодяй, верни назад,

Что рожденье мне сулило,

Сердца радостный покой,

Счастье жизни, сердцу милой,

Дух невинности младой!

Болеслав

Боже! Выслушай меня!

Яромир

Кто ты, где отец мой милый?

Отведи меня к нему!

Пусть он будет земледелом,

Утучнившим землю предков

Потом хмурого чела, —

Этой жизни многотрудной

Дай отдаться вместе с ним,

Бороздить пласты земли

Неподатливой и скудной,

И слезами орошать

В землю брошенные зерна,

И с надеждой робкой ждать

Зеленей на пашне черной.

Пусть он будет бедняком,

Будем с ним в душе влачиться,

В жалкой хижине ютиться,

В нищете и страхе жить,

Хлеб и рубище делить!

Под лучом звезды осенней

Будет ложем мне земля,

Стану я душой блаженней

И богаче короля,

Очи сном угомоня.

Отведи к нему меня!

Болеслав

Хорошо, иди за мной!

Он — не бедный земледелец,

И не знает нищеты,

Нет, он сильный властелин,

Здесь, в стране, его все знают,

Всем князьям родным считают,

Перед ним трепещет мир,

Он — отец твой, Яромир.

Так воспрянь же духом, сын,

Не обижен ты судьбою,

Здесь ты — полный господин,

Стань уверенной стопою,

Гордый граф фон Боротин!

Яромир (испуганно вздрагивая)

А!..

Болеслав

Твой первый детский лепет

Раздавался в залах замка,

Здесь узрел ты свет дневной,

Здесь, хозяина целуя,

Сам не ведая, не чуя,

Жался ты к груди родной…

Яромир (вскрикивая)

Нет!

Болеслав

Поверь, сказал я правду!

Мы пойдем с тобой к нему.

Голос строгого закона

Для разбойника ужасен,

Для родного сына он

Будет, может быть, смягчон.

Поспешим, пока не поздно,

Тяжко раненный лежит он,

С ложа встанет ли, не знаю,

Нынче ночью он упорно

В переходах мрачных замка

По следам гнался за нами,

И кинжалом поражон.

Яромир

Страшный чорт! Злорадный чорт!

Ты разишь единым словом!

Нет оружия при мне,

Но взамен его природа

Ярость лютую гиены

Зубы, когти мне дала,

Чтоб терзать тебя больнее,

Чтоб послать ехидну в ад!

Эти руки посильнее,

Чем слова твои и взгляд!

(Наступает на него.)

Болеслав

Он сошел с ума! На помощь!

(Убегает.)

Яромир

Это правда? Это правда,

Что сказал мне негодяй?

То, о чем лишь помысл бледный,

Лишь предчувствие одно

Возбуждает дрожь и трепет,

Останавливает кровь?

Неужели правда? — Да!

Да! Сомнений больше нет!

Да — взывает бедный разум,

Да — взывает мрак души,

Образ страшный и зловещий,

Проносясь перед глазами,

Головой окровавленной

Мне кивает: да, да, да!

Стон печальный, похоронный,

Прозвучавший в страшный час

Из груди его сраженной,

Слух наполнил навсегда…

Замер он, шепнув мне: «да!»

Он отец мой, он отец!

Сын ему я, сын ему!

Кто сказал такое слово?

Это слово и убийца

В тайниках души дрожащей

От себя скрывает в страхе.

Кто сказал? Отцеубийца!

Сын — убийца! Сын — убийца!

(Закрывает лицо руками.)

Все, что мир святого знает,

Что прекрасным называет,

Недоступным и святым,

Не сравнится с ним одним.

С милых уст бальзам струится,

Тот, на ком его рука,

Лютой бури не боится,

Видя свет от маяка;

Но безбожник исступленный,

Кто заносит на отца

Свой кинжал рукой презренной, —

Проклят, проклят — до конца!

Слышу, слышу в исступленьи

Голос вечного Суда:

Всем преступникам прощенье,

Мне — убийце — никогда!

Разрывай свои оковы,

Яд порока, проступай,

Ад, ворота отворяй,

Отмыкаются засовы,

Выходите, своры ада:

Ложь в веревках и сетях

С языком своим лукавым,

Зависть с пропастью в очах,

Смерть с ножом своим кровавым,

Лживой клятвы тонкий яд!

Дикий пес богохуленья

Злобно скалит волчьи зубы

На того, кто ласков с ним!

Выходите все на свет,

Вам преграды больше нет!

За блужданье, за скитанье

Не грозит вам наказанье,

Не сравнимы все деянья

С тем, что сделал я один!

Я ли сделал? Я ли это?

Я ль виновен пред судьбою?

Пусть кинжала лезвее

Взнесено моей рукою —

Преступленье — не мое!

Знаю, это сделал я!

Но меж раной и ударом,

Меж убийством и кинжалом,

Между действием и мыслью —

Пропасть страшная лежит,

Не могли ее заполнить

Никакие мысли мудрых,

Ни порывы мощной воли,

Ни науки человека,

Ни живая сила духа,

Ни кичливые открытья,

Что живут не дольше дня;

В недрах пропасти играют

Силы мрачные с судьбой,

Кости черные бросают

За грядущий род людской.

Да, моя была здесь воля,

Но судьбе дано свершить,

Как ни плачу я от боли,

Мне судьбы не отклонить.

Кто сказать открыто смеет:

Так хочу, да будет так!

Все поступки — лишь метанья

В ночь случайности, во мрак,

Сохранит, иль