и пр., и пр., и пр.? Ничтожная кучка хамья может провонять на всю Россию.
Боже, боже, — ночь холодная, как могила. Швейцар сегодня рассказывал мне хорошо об офицерском хамстве. Вот откуда идет «разложение армии». Чего же после этого ждать?
24 июля
Что же? В России все опять черно и будет чернее прежнего?
Дворец. Уход Ольденбурга (министр народного просвещения). Разговор с Тарле.
Допрос Маркова 2-го и Нератова. Разговор с председателем об отчете. Разговор с Миклашевским и Л. Я. Гуревнч. Вечером у меня композитор Аврамов, основатель общества «Леонардо да Винчи». Слухи: Одесса эвакуирована, эвакуация сопровождалась «еврейским погромом с большевистскими лозунгами»; наша румынская армия отрезана.
Письмо маме.
25 июля
Итак (к сегодняшнему заседанию об отчете):
Если даже исполнить то, что записано мной в протоколе, получится ряд не связанных между собой статей, написанных индивидуально разными лицами. Кто их свяжет и как?
Сколько бы мы сейчас ни говорили о масштабе статей, полного масштаба установить нельзя по текучести матерьяла.
Выйдет компромисс.
Мыслимо: или — большое исследованье, исследование свободное, с точки зрения исторической подходящее к явлениям, требующее времени, пользующееся всем богатейшим матерьялом; или — доклад политический, сжатый, обходящий подробности во имя главной цели (обвинение против старого строя в целом).
Я останавливаюсь, по причинам многим и высказанным многими, на последней форме. Что это конкретно: это — двухчасовая речь, каждая фраза которой облечена в невидимую броню, речь, по существу, военная, т. е. внешним образом — холодная, общая, важная (Пушкин), не обильная подробностями, внутренно же — горячая, напоенная жаром жизни, которая бьется во всех матерьялах, находящихся в распоряжении комиссии. Следовательно, каждая фраза такой речи может быть брошена в народ, и бросать ее можно как угодно. Пусть с ней поиграют, пусть ее бросят обратно, — она не разобьется, ибо за ней — твердое основание, она есть твердое обобщение непреложных фактов.
Параллельно этой речи может стоять чисто криминальный отчет. А главное — матерьялы, все множество которых всегда может быть к услугам Учредительного собрания.
Мне кажется, что, строя доклад таким образом, мы избежим крупнейшей опасности: преувеличить значение имен, что как бы подтвердит легенду, создаст ошибку чисто зрительную Опять конкретизирую примером: Протопопов (даже) — личность страшно интересная с точки зрения психологической, исторической и т. д., но вовсе не интересная политически. Так сказать, не он был, а «его было», как любого из них. Если мы лишний раз упомянем это маленькое имя, которое связано со столькими захватывающими не политическими фактами, то окажем плохую услугу — и народу, который будет продолжать думать о его значительности, и комиссии, и самому Протопопову.
В 4 часа было заседание, на котором мне удалось это более или менее высказать. Председатель отнесся мило и с улыбкой усталости, Тарле — загадочно, Щеголев — съязвил, горячо поддержали Миклашевский и Гуревич, улыбался ласково и соглашался С. В. Иванов… Черномор дик сказал речь надвое, как ***-ский козел отпущения, Романов отнесся мало как (кажется, и Смиттен), кажется, остался недоволен добрый В. А. Жданов — «большевик».
Ужасные мысли и усталость вечером и ночью (отчасти — от чтения мерзостей Илиодора). Старший дворник — его речи против правительства; несчастия, сыплющиеся на Россию.
26 июля
Утром будет опять заседание — без председателя (Муравьева), с Тарле.
Председательствует СВ. Иванов, который сказал вещь, стоящую многого, освещающую все положение, как прожектором.
«Что такое эти люди? Мы сами виноваты, что не умели управлять ими, и я — один из первых. Мы виноваты больше их. Оставим это…»
В результате пришли к какому-то компромиссу, который мне придется излагать в протоколах.
Купанье.
27 июля
Письмо от уехавшей куда-то Дельмас.
В народе говорят, что все происходящее — от падения религии; что в Сенате украли отречение Николая П.
Большевики переведены в Петропавловскую крепость (Козловский, Суменсон, Коллонтай).
И. И. Манухин в первый раз обозлился — за то, что на него перевалили всю ответственность за Макарова, которому вредно сидеть в крепости.
Это бывало раньше (перебрасыванье ответственности), но сейчас родственники подняли голову и наседают. Другая музыка пошла.
Николая Романова комиссия решила не допрашивать (Учредительное собрание; а мы — остаемся в пределах своих «трех классов»).
С. В. Иванов (и С. Ф. Ольденбург) не согласны с председателем издавна в отношении к заключенным (у них — меньше политики). Теперь это опять особо подчеркивается.
Записывая все эти мелочи, доступные моему наблюдению, я, однако, записываю, как «повернулась история». Я хочу подчеркнуть, как это заметно далее в мелочах (не говоря о крупном).
И все-таки, при всей напряженности, думаешь минутами постоянное: «Хорошо бы заняться серьезным делом — искусством». «Давно, лукавый раб…»
Что это в Шуваловском парке? Молодость, невеста, белая лошадь, вечерние тети, скамья в лощине.
История идет, что-то творится; а… они приспосабливаются, чтобы не творить…
В частности (об отчете): *** и его приспешник Черномордик злятся, говорят мне любезности, а в результате заняли теперь ту позицию, что «я занял выгодную позицию», а они — честные труженики, дающие мало, но дающие верное.
Вечная гнусность, стародавняя пошлость… преследует и здесь, преследует на каждом шагу, идет по пятам. И я хорошо понимаю людей, по образцу которых сам никогда не сумею и не захочу поступить и которые поступают так: слыша за спиной эти неотступные дробные шажки — обернуться, размахнуться и дать в зубы, чтобы на минуту отстал со своим полуполезным, полувредным (= губительным) хватанием за фалды.
Усталость, лень, купанье, усталость. Черно, будущего не видно, как в России.
28 июля
Опять заседание с отрицательным результатом. К моему <мнению> уже тяготеют, кроме Л. Я. Гуревич и Миклашевского (сегодня отсутствовавшего), — и С. В. Иванов; а Тарле уже сидит между двух стульев, облепленный *** и услуживающим ему, но, по существу, гораздо лучшим, Черномордиком.
Письмо от мамы и тети (от 24 июля). Письмо маме.
Отчего (кроме лени) я скверно учился в университете? Оттого, что русские интеллигенты (профессора) руководились большею частью такими же серыми, ничем не освещенными изнутри «программами», какую сегодня выдвинул Тарле, которая действительно похожа на программу торжествующего… гимназиста Павлушки и с которой сегодня уже спорили. Ничего это не говорит. От таких программ и народ наш темен и интеллигенция темна.
Я пошел к Пясту, который вчера мне звонил, встретил его на улице и прошел с ним несколько шагов.
К ночи — длинный разговор с Феролем, который звонил мне на днях и опять позвонил.
Уезжает в Сафонове. Он советует маме жить в санатории с осени, я возражал. Разговор длинный и доверчивый с моей стороны, сухой и деловой с его, и потому — для меня тяжелый. Верно, опять буду видеть тяжелые сны.
Что же, действительно все так ужасно или… Погубила себя революция?
Тихая, душная ночь, гарь. А. Тома, уезжая, назвал Петербург «бардаком», офицеры английского генерального штаба пророчат голод и немцев и советуют всем, кто может, уезжать отсюда (Фероль).
29 июля
Усталость моя дошла до какого-то предела, я разбит. Ленивое занятие стенограммами. Досадую на Любу, зачем она сидит там и не едет, когда уже поздно.
30 июля
Воротясь вчера ночью (после купанья и встряски), нашел пакет от П. Б. Струве — «весьма срочно и спешно». В пакете — приглашение в члены Лиги русской культуры и приглашение к участию в первом публичном собрании Лиги (с приложением 9-го номера «Русской свободы»).
Кончен первый допрос Виссарионова. Бедный…
Вопрос о вступлении в Лигу для меня: А. Конкретный: 1. Горький, Горького нет, а Родзянко есть (связано с бурцевскими нападениями), 2. укрепление государственности (из воззвания учредителей — «К русским гражданам»), 3. отношение к еврейскому вопросу, 4. присутствие правых и москвичей. Б. Общий: тяготение мое к туманам большевизма и анархизма (стихия, «гибель», ускорять «лики роз над черной глыбой»).
Пришел Женя Иванов, посидели немного, поговорили…
За: А. Конкретный: Лига русской культуры — 1 — объединение не классовое, не политическое, над политическими формами и течениями, 2 — просветительная деятельность, 3 — присутствие Струве и Ольденбурга среди учредителей. Б. Общий: зацепка за жизнь, участие в жизни, которое пока мне нужно («железный день»; нельзя ускорить «вечер»).
Знаменательнейшая «выноска» Булгакова (найти). Булгаков упрощает (большевизм и Распутин).
Цепом молотили медовый клевер, жирную кашку, которой поросли великорусские поля…
Большевизм (стихия) — к «вечному покою» (| покосившийся). Это ведь только сначала — кровь, насилие, зверство, а потом — клевер, розовая кашка. Туда же — и чувственность (Распутин). Буйство идет от вечного покоя и завершается им. Мои «Народ и интеллигенция», «Стихия и культура».
Сковывая железом, не потерять этого драгоценного буйства, этой неусталости.
Да, не так страшно. «Тяжкий млат, дробя стекло, кует булат».
Эта последовательность метаний, способность жить в вечном разногласии с собой… Лава под корой…
* * *
После обеда я успел, однако, весело удрать в Шувалове и выкупаться. За озером — «Сияй, сияй мне, далекий край. Бедному сердцу — вечный рай». В чем дело, что так влечет?
Оказывается, озеро железистое, потому вода желтая. Доктора прописывают некоторым купанье там. Около Парголова есть руда.
Купаясь в глубокой купальне (на этом берегу), я убедился, что все-таки могу плавать, нет еще только той сноровки, какая требуется и для велосипеда и, вероятно, для лошади, хотя к лошади я слишком уж привык.
31 июля
Телефон от Егорова, который уже выдержал экзамен на прапорщика инженерных войск.
Во дворце. Сначала иногда особо надоедающее бесконечное здорованье друг с другом. На допросы чинов министерства юстиции не пошел. Примостившись в столовой, довольно долго делал выписки из протопоповских записок. Все-таки начало положено. Около 5-ти — удрал купаться. Жарко очень.
Царя перевезли в Суздаль или Кострому (Идельсон).
Жду мою Любу.
1 августа
Милая приехала утром.
Заседание в комиссии (редакционной) с Д. Д. Гриммом. Его соображения о верховной власти. П. Тагер продолжает читать лекции сенаторам и членам Государственного совета, которые его выслушивают. Скептицизм Идельсона, который давно убеждает меня вернуться в дружину.
Я, по-видимому, беру, кроме «Протопопова», «Последние дни старого режима». — Зной и ветер, парк и купанье. Весь вечер — разговор с милой.
Письмо маме.
2 августа
Письмо от мамы. Видно, что ее беспокойство вес больше питается глушью Шахматова.
Сдаю I Маклакова (готового).
Тяжелый и мрачный допрос Гучкова. Ссоры в президиуме. Серость и хамоватость придворных Муравьева (г. Лесневский).
Люба у Вольфа. Как Люба изменилась, не могу еще определить в чем. — Купанье.
3 августа
Люба встала в 6 часов утра и побежала на Варшавский вокзал за молоком; вообще увлеклась хозяйством.
Весь день я составляю по газетам канву из известного политического матерьяла, для того чтобы расшивать потом по ней узоры матерьялов, добытых комиссией (сегодня и вчера вечером — с декабря до половины января 1917 г.).
Вечером мы с милой нашли для тети маленькую комнату в соседней с нами квартире за 45 рублей!
Телефон от Пяста.
Душно, гарь, в газетах что-то беспокойное. Я же не умею потешить малютку, она хочет быть со мной, но ей со мной трудно: трудно слушать
