Доме литераторов (ибо я избран в «члены комитета»): продовольствие, Кривенко, Кони, Султанова, Карпов, Котляревский, санатория в Лесном и т. д. Оттуда — к Алянскому (заявление об Ионовской пакости и письмо Луначарскому). Оттуда — в театр: Лаврентьев еще никаких разговоров не имел думает и пьет; о замечательной речи Ленина на съезде профессиональных союзов.
Вечером в театре. Отвратительная «Синяя птица», которую хвалят «Известия» и «Жизнь искусства». Холст Бережного, Нина и т. п.
17 января
Можно регистрироваться на Измайловском проспекте для получения «бессрочного отпуска». — Второй раз зря потерял утро.
Алянский передал мое заявление Ионову.
* * *
Утренние, до ужаса острые мысли, среди глубины отчаянья и гибели.
Научиться читать «Двенадцать». Стать поэтом-куплетистом. Можно деньги и ордера иметь всегда…
О Чапыгине — спасает наш язык («Гореславич»).
О Пушкине: в наше, газетное время. «Толпа вошла, толпа вломилась… и ты невольно устыдилась и тайн и жертв, доступных ей». Пушкин этого избежал, его хрустальный звук различит только кто умеет. Подражать ему нельзя; можно только «сбросить с корабля современности» («сверхбиржевка» футуристов, они же — «мировая революция»). И все вздор перед Пушкиным, который ошибался в пятистопном ямбе, прибавляя шестую стопу. Что, студия стихотворчества, как это тебе?
18 января
Утром в постели: мысли об окончании «Возмездия».
Моховая: Л. Рейснер — Рильке и пр. (Ларисы так и не было). Горькому — о стихах Ник. Колоколова. «Картины»: «Гореславич», драма А. Чапыгина. Чуковский и Жирмунский о Байроне. Я стригся и был у Весневского — сап<ожки> Л<юбы>.
Окончен карточный каталог моих русских книг (по 1920 г. включительно).
Крещенский сочельник.
19 января (6 января — Крещенье)
Пушкинский план. Василевский.
Вечером в театр велела Павлова прийти (?). Рецензия о Палее Марии Эриковне. Книжка — Вольф-Израэль. В декорационной (сыновья Бенуа и Добужинского за работой). В «библиотеке». Лаврентьев вчера объяснялся с Гришиным и Крючковым.
20 января
«Дон-Карлос», чтение и разговоры в кабинете Лаврентьева. А. Пиотровский назначил, что придет опять приставать ко мне с Парижской коммуной, но не пришел.
21 января
На третий раз мне удалось зарегистрироваться в одном из хлевов на Дворцовой площади у хамов-писарей и бедного забитого чиновника.
В результате страшного дня между мамой и Любой произошел разговор, что надо разъезжаться.
Алянские у нас вечером. Мрачные рассказы.
* * *
Пушкин. Если бы можно было издать маленького Пушкина, «все, что нужно», — и только. Е. Ф. Книпович думает, что нельзя, т. е. что Пушкин — только весь. Все-таки.
1812-13-14 — вовсе пустые.
1815. «Слеза». См. романсы (Батюшков: «Гусар, на саблю опираясь…»). Е. П. Бакунина?
1816. «Певец». «Бакунинский год». «Слово милой». Мария Смит, а скорее — Бакунина. 24 л<ет>. «Уныние» («Умру — любя» — Карамзин).
1817. «Торжество Вакха». «Добрый совет». «По-нашему», это — не перевод. Однако поучитесь, как надо переводить! (Парни).
1818. «К Чаадаеву» («Любви, надежды, гордой славы…»). «К портрету Жуковского» («завистливая даль»: «invida aetas» — Hor
1819. «На лире скромной…» Фрейлине Плюсковой? «Деревня». Вот, например: это обратило особое мое внимание, а Е. Ф. Книпович считает, что не нужно вовсе. Вяземский (его стихи и: «о преувеличениях насчет псковского хамства»). Александр I — «bonssentiments»,[94] а через 17 лет у Пушкина — «чувства добрые» (Погодин и Достоевский). «Возрождение» («Художник-варвар…»). «Зеленая лампа». «Руслан» тут был.
1820. «Мне бой знаком…»
1821. Кажется, пустой.
Е. Ф. Книпович считает, что надо попробовать начать с конца (с блестящего и настоящего Пушкина). Попробую.
1836. «Из VI Пиндемонте» (чтобы не узнали). Вот свобода! Потебня: «Поэт может настаивать на своем праве (на личную свободу), потому что цель его деятельности не может быть определена ни им самим, ни другими заранее. Но ведь и там, где эта цель заранее со стороны определима, вмешательство в самый способ ее достижения портит дело. И извозчик, нанятый до места или на час, хочет, чтобы его не дергали и не мешали править лошадьми». Вообще — Ефрон, VI, 492. Грибоедов о свободе. Безумная прихоть певца (Фет). «Я памятник себе воздвиг…» Державин и Гораций. Переделка Жуковского. «Bon sentiments» Александра I 17 лет назад, по поводу «Деревни». «Кжене» («Пора, мой друг, пора…»).
1835. «Вновь я посетил..». «Когда владыка ассирийский…» (см. «Юдифь» Мея). «Жил на свете рыцарь бедный…» (из «Сцен из рыцарских времен»).
1834. «Сказка о золотом петушке».
1832. «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» (К жене?) [Подражания Дату]. Терцина Пушкина на одну стопу длиннее дантовской.
1831. «Эхо». «Клеветникам России».
22 января
Письмо Лундберга из Берлина.
Тяжело.
Может быть, во время спектакля — продолжение чтения «Дон-Карлоса»? После «спальни» говорить речь Монахову, по случаю 25-летия, от управления.
Я как в тяжелом сне. Колкости Максимова и (обычные) Андреевой m-me, однако, заметны.
23 января
Всего тяжелее.
Годовщина Франца, ничем не отмеченная.
Вечером — Л. А. Дельмас.
24 января
«Возмездие» (продолжено?). Редакция
«Романтической школы» (последнее чтение). Письмо к Н. Н. Скворцовой. Вечером Павлович — слухи.
25 января
Карточки Кубу? Возражение от Волынского на Моховой. Очевидно, я болен: устаю, голова плохо думает, страшно тяжело. Слухи об Ионовской злобе на меня. Вечером Е. Ф. Книпович.
Вечером — в театр (во время «Лазурного царства» чтение «Дон-Карлоса»), — опять не вышло, проваландались так.
26 января
Звонил Гордин: 1) Ясинский хочет послать мне письмо (? Ионовская клика?), 2) приглашает дать статью для «Красного балтийца».
Окончено последнее чтение «Романтической школы». Редакция «Новой весны» Гейне.
Вечером — О. Форш и Н. Павлович.
27 января
Книжка Пиотровскому.
Весь день, засыпая временами, влачусь по «Новой весне» Гейне, медленно, иногда — с успехом.
Вечером Павлович, принеся керосин, развела мистику, от которой маме стало плохо.
28 января
Всю ночь — черные сны, а также — очень грозные полусны, полуявь.
Редакция «Новой весны». Павлович присылает письмо — нужное.
Народный дом — «Моцарт и Сальери» и «Торжество Вакха» (я приглашен). Пушкин, иногда музыка. Дельмас, которую я уже ревную.
29 января
Редакция «Новой весны». Сильные морозы. Вечером — в театре. Гришин заказывает пантомиму (?).
30 января
Весь день у нас Иванов-Разумник. Совещаемся об установлении сношений с Лундбергом в Берлине.
Премьера в Любином театре («Любовь и золото» Радлова). М. И. Бенкендорф — ее намеки (?). Рядом опера, где Л. А. Дельмас.
31 января
Редакция «Новой весны».
Отвечаю Лундбергу.
* * *
Предоставляю издательству «Скифы» (Verlag «Skythen») в Берлине в лице Евгения Германовича Лундберга полное и исключительное право на издание на русском, немецком, французском и других языках моих стихотворений, статей и драм, на защиту моих интересов и на ведение переговоров от моего имени с берлинскими театрами, с Бургтеатром в Вене и другими по поводу постановки вышеуказанных драм.
Дорогой Евгений Германович! Ваше письмо от 16 ноября 1920 года дошло до меня недавно. Все, что Вы пишете, весьма для меня важно как с внутренней, так и с внешней стороны. Подробности рассказал мне Разумник Васильевич. Посылаю Вам авторизацию в форме частного письма (иной, кажется, нет; если есть, сообщите форму, и я перешлю новую), а также книги, которые Вам могут понадобиться, — пока свои, надеюсь в будущем прислать и не свои. В переводы Р. фон Вальтера верю; перевод Жува (в «La vie ouvrinre») мне тоже не нравится, за исключением нескольких строк. Очень интересуюсь вышедшими книгами и, как Вы, конечно, поймете, гонораром. Говорят, что мне следует заключить с издательством договоры на известное количество экземпляров или лет. Если Вы находите это нужным, пришлите мне проект такого договора. Сообщите, пожалуйста, как обстоит дело с театрами. Нельзя ли охранить мои матерьяльные права за границей? Пока мне определенно известно, что мои книги издают и в Париже (Яков Поволоцкий) и в Берлине (кроме Вас — «Слово»). Очень надеюсь и рассчитываю на установление сношений с Вами во всех смыслах. Сердечно Вам преданный.
2 февраля
…Издательство «Алконост» не стесняет рамками литературных направлений. Тот факт, что вокруг него соединилась группа писателей, примыкающих к символизму, объясняется, по нашему убеждению, лишь тем, что именно эти писатели оказались по преимуществу носителями духа времени.
Группа писателей, соединившаяся в «Алконосте», проникнута тревогой перед развертывающимися мировыми событиями, наступление которых она чувствовала и предсказывала; потому — она обращена лицом не к прошедшему, тем менее — к настоящему, но — к будущему. Этим определяется лицо издательства и его название.
<Между 2 и 5 февраля>
Пушкину в молодости, когда он еще был «веселым юношей» и т. д. («Вновь я посетил…», Морозов, II, 207),
(1,241 — «На лире скромной…»).
Это — 1819 год.
Прошло 17 лет, Пушкин «истомлен неравною борьбой» и т. д. (II, 207). Он опять говорит о какой-то «иной свободе» и определяет ее:
никому
Отчета не давать, и т. д.
(«Из VI Пиндемонте» — II, 212)
Эта свобода и есть «счастье». «Вот счастье, вот права!» То «счастие поэта», которое у «любителей искусств» «не найдет сердечного привета, когда боязненно безмолвствует оно» (II, 129, «Анониму»). Праздность вольную, подругу размышленья (I, 247).
5 февраля
Позвонила библиотекарша Пушкинского Дома. Завезла альбом Пушкинского Дома.
6 февраля
Следующий сборник стихов, если будет: «Черный день».
Для того, чтобы уничтожить что-нибудь на том месте, которое должно быть заполненным, следует иметь наготове то, чем заполнить. — Для того, чтобы соединить различное в одном месте, нужно, чтобы это место было пригодно для объединения (способно объединить). — Для того, чтобы что-нибудь сделать, надо уменье. — Заставить делать то, чего тот, кого заставляют, не умеет, бесполезно или даже вредно для дела. — Для того, чтобы писать на каком-нибудь языке, следует владеть этим языком, по крайней мере быть грамотным. — Занимая время и тратя силы человека на пустяки, не следует рассчитывать, что он ухитрится это самое время и эти самые силы истратить на серьезное дело.
И много других простых изречений здравого смысла, которые теперь совершенно забыты. Пушкин их хорошо помнил, ибо он был культурен.
7 февраля
Перед нашими глазами с детства как бы стоит надпись; огромными буквами написано: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет многие дни нашей жизни.
Имена основателей религий, великих полководцев, завоевателей мира, пророков, мучеников, императоров — и рядом это имя: Пушкин.
Как бы мы ни оценивали Пушкина — человека, Пушкина — общественного деятеля, Пушкина — друга монархии, Пушкина — друга декабристов, Пушкина — мученика страстей, все это бледнеет перед одним: Пушкин — поэт. Едва ли найдется человек, который не захочет прежде всего связать с именем Пушкина звание поэта.
Что такое поэт? — Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Поэт, это — это носитель ритма.
В бесконечной глубине человеческого духа, в глубине, недоступной для слишком человеческого, куда не достигают ни мораль, ни право, ни общество, ни государство, — катятся звуковые волны, родные волнам, объемлющим вселенную, происходят ритмические колебания, подобные колебаниям небесных светил, глетчеров, морей, вулканов. Глубина эта обыкновенно закрыта «заботами суетного света».
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он <малодушно> погружен.
Когда глубина эта открывается,
И страхов и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы,
потому что
