Пинуччо не принадлежал к числу умнейших юношей в мире, а потому, заметив свою оплошность, он, вместо того чтобы по возможности загладить ее, сказал: «Как это ты мне отплатишь? Что ты можешь мне сделать?»
Жена хозяина, думая, что рядом с ней лежит муж, сказала Адриано: «Вот еще наказанье! Слышишь? Гости из-за чего-то ссорятся».
«Бог с ними, пусть себе ссорятся, — смеясь, отвечал Адриано, — на ночь хватили лишнего, только и всего».
Жене хозяина, еще до того как она обратилась к Адриано, показалось, что ссорится ее муж, а теперь, услыхав голос Адриано, она в тот же миг уразумела, где она и с кем. Будучи женщиною сообразительною, она молча вскочила, взяла колыбельку с младенцем и, ступая наугад, так как в каморке было темно, поставила колыбельку рядом с кроватью, на которой лежала ее дочь, затем влезла к дочке в постель и, притворившись, будто муж разбудил ее своим криком, спросила, что у него вышло с Пинуччо. «А разве ты не слыхала, как он рассказывал, чем он только что занимался с Никколозой?» — отозвался муж.
«Он нагло врет, — сказала жена. — Он и не думал спать с Никколозой. Это я перешла к ней спать и с тех пор, глаз не сомкнула, а ты, дурак, ему поверил. По вечерам вы пьете, вот ночью-то вам и снится всякое, вот вы и бродите как неприкаянные и вам невесть что представляется. Как это еще вы шею себе не сломите? А почему Пинуччо забрался к тебе на кровать, почему он не на своей постели?» Тут, видя, как умно покрывает хозяйка свой и дочкин позор, вмешался Адриано. «Я сто раз говорил тебе, Пинуччо, — сказал он, — чтоб ты не бродил по ночам. У тебя скверная привычка: встанешь сонный, а потом выдаешь сонные грезы за явь. Смотри, худо тебе когда-нибудь придется! Иди ко мне, нелегкая тебя побери!»
Послушав речи жены и речь Адриано, хозяин утвердился в мысли, что все это Пинуччо снится, а потому, схватив его за плечи, начал трясти его и будить. «Проснись, Пинуччо! — говорил он. — Иди на свою постель!»
Пинуччо, уразумев из всего этого, как должно себя вести, прикинулся спящим и понес чепуху, а хозяин залился хохотом. Но так как он продолжал трясти Пинуччо, тот в конце концов сделал вид, что проснулся, и обратился якобы к Адриано: «Что ты меня будишь? Разве уже светает?»
«Ну да! — отвечал Адриано. — Иди ко мне».
Пинуччо, разыгрывая и изображая из себя сонного, перешел с кровати хозяина на кровать Адриано. Когда же рассвело и все поднялись, хозяин начал посмеиваться и подтрунивать над ним самим и над его снами. Молодые люди, отшучиваясь, оседлали коней, приторочили сумы, потом выпили с хозяином, вскочили на коней и, не менее удовлетворенные самим приключением, нежели его успехом, поехали во Флоренцию. Впоследствии Пинуччо изыскал другую возможность видеться с Никколозой, Никколоза же сумела убедить мать, что все ему приснилось, а хозяйка, хорошо помнившая, как ее ласкал Адриано, уверила себя, что только она одна в ту ночь и бодрствовала.
Новелла седьмая
Талано д’Имолезе, увидев во сне, что волк искусал его жене горло и лицо, советует ей быть осторожнее; она не слушает мужа, и все это с ней происходит наяву
Когда Панфило окончил свой рассказ, все одобрили изворотливость хозяйки, а затем королева велела рассказывать Пампинее, и Пампинея начала так:
— Досточтимые дамы! У нас уже был разговор о том, что сны не обманывают, однако ж многие относятся к этому с насмешкой, а потому я, хотя мы уже толковали о снах, не могу не рассказать вам вкратце о том, что не так давно случилось с одной моей соседкой, не поверившей сну, который приснился ее мужу.
Не знаю, слыхали ля вы про Талано д’Имолезе[322 — Д’Имолезе — реально существовавшая семья во Флоренции.], человека весьма почтенного. Жена его Маргарита, красавица писаная, но такая сумасбродка, каких еще не видывал свет, злонравная и упрямая, сама не сделала ни одного доброго дела, и ей никто не мог угодить. Талано приходилось с ней тяжко, но делать было нечего, и он все сносил. Но вот однажды ночью, когда Талано и Маргарита были за городом, у себя в имении, Талано увидел во сне, будто его жена идет по красивому лесу, который рос недалеко от их усадьбы, и вдруг, откуда ни возьмись, громадный сердитый волк: бросается прямо к ней на горло, она зовет на помощь, а он валит ее наземь и хочет утащить, однако ж ей удается от него вырваться, но горло и лицо у нее покусаны.
Наутро, встав с постели, Талано сказал жене: «Из-за твоего упрямства, жена, я ни одного дня спокойно с тобой не прожил, а все-таки, если б с тобою стряслась беда, я бы горевал. Так вот, послушайся моего совета: не выходи сегодня из дому». Она спросила почему, — тогда он со всеми подробностями рассказал ей свой сон.
Жена покачала головой. «Зложелателю только злое и снится, — сказала она. — Так уж ты обо мне беспокоишься! Тебе снится то самое, что ты бы хотел видеть наяву. Ну, а я, тебе назло, и нынче, и всю жизнь буду беречься».
«Иного ответа я от тебя и не ожидал, — молвил Талано, — лекарю от больного всегда достается. Хочешь — верь, хочешь — не верь, а я тебе добра желаю и еще раз говорю: посиди денек дома или уж, по крайности, не ходи в наш лес».
«Ну ладно, не пойду», — отвечала жена, а сама подумала: «Уж больно он хитер: хочет меня запугать, чтоб я нынче в лес не ходила, а сам, поди, назначил там свидание какой-нибудь твари и боится, как бы я его не застала. Он из меня дурочку строит, ну уж это дудки, так я ему и поверила, ведь я же его насквозь вижу! Нет, ему меня вокруг пальца не обвести! Целый день в лесу проторчу, а уж высмотрю, каким товаром будет он там торговать».
И вот муж вышел в одну дверь, а жена — в другую: подхватилась и — украдкой — в лес, забралась в самую что ни есть глушь и глядит по сторонам, нет ли кого. Ни о каком волке она и не помышляла, а волк тут как тут: выходит из чащи, страшный, громадный, и только успела она при виде его сказать: «Господи, помоги!» — как он бросился к ней на горло и, ухватив покрепче, понес с такой легкостью, как будто это был ягненок. Она не могла кричать, потому что горло у нее было сдавлено, не могла вырваться, и волк, уж верно, унес бы ее и загрыз, но его увидели пастухи, подняли крик, и волк бросил свою добычу. Пастухи узнали бедную, несчастную женщину и отнесли ее к ней домой, и потом ее долго лечили врачи, и в конце концов она поправилась, но горло и часть лица были у нее до того изуродованы, что из красавицы она превратилась в страшилище и уродину. С той поры она нигде не показывалась и горько себя упрекала: для чего она упрямилась, ну что бы ей поверить в вещий сон мужа!
Новелла восьмая
Бьонделло обманывает Чакко с обедом, а Чакко в отместку ухитряется подстроить так, что Бьонделло избивают до полусмерти
Веселое общество единодушно высказалось в том смысле, что это не снилось Талано, а что это было ему такое видение, ибо оно сбылось даже в мелочах. А когда все умолкли, королева велела рассказывать Лауретте, и Лауретта начала так:
— Мудрейшие дамы! Почти все, кто рассказывал до меня, вдохновлялись каким-либо случаем, о котором говорилось ранее, так же точно и у меня после вчерашней повести Пампинеи о жестокой мести школяра явилось желание рассказать вам о другой мести, хоть и весьма чувствительной для ее жертвы, но все же не такой беспощадной.
Итак, жил-был во Флоренции некто по имени Чакко[323 — …некто по имени Чакко… — Вероятнее всего, что в данном случае подразумевается знаменитый флорентийский обжора, которого Данте изобразил в шестой песне своего «Ада».], обжора, каких свет не создавал, однако ж тратить много на жранье ему не позволяли средства, но так как он отлично умел держать себя в обществе и у него всегда был запас удачных и метких острот, то он избрал себе ремесло не то чтобы искусника, а скорей остряка и повадился к людям богатым и любившим вкусно поесть. Ходил он к ним и обедать и ужинать, даже когда не был зван. В то время жил во Флоренци некто Бьонделло, карапуз, чистюля и франт, никогда не снимавший шапочки; волосы у него были белокурые, длинные, до того гладко причесанные, что ни один волосок у него не торчал; промышлял он тем же, что и Чакко.
И вот однажды утром, в посту, пошел Бьонделло в рыбный ряд и купил для мессера Вьери де Черки[324 — Вьери деи Черки. — По всей видимости, Боккаччо подразумевает того самого Черки, который возглавил партию белых гвельфов.] две огромные миноги; тут его увидел Чакко. «Что это ты делаешь?» — приблизившись, спросил он.
«Вчера вечером мессеру Корсо Донати[325 — Корсо Донати — глава черных гвельфов, прозванный за спесь и гордыню «бароном». В 1300 году был изгнан из Флоренции. В 1301 году вернулся с войсками Карла Валуа. Все остальные персонажи этой новеллы также имеют реальных прототипов.] прислали три миноги куда лучше этих, а потом еще осетра, — отвечал Бьонделло, — но чтобы угостить важных господ, которых он к себе назвал, этого не хватит, вот он и велел мне прикупить две миноги. Ты у него будешь?»
«Разумеется, буду», — отвечал Чакко.
В обеденный час он пошел к мессеру Корсо — там уже собрались его соседи, но обед еще не подавали. Мессер Корсо спросил Чакко, зачем он пожаловал. «Я, мессер, пришел отобедать вместе с вами и с вашими гостями.» — отвечал Чакко.
«Милости просим, — сказал мессер Корсо. — Сейчас как раз пора обедать. Пойдемте».
Когда же они сели за стол, то сначала были поданы тунец и турецкий горох, потом жареная рыба из Арно и больше ничего. Чакко догадался, что Бьонделло его обманул; с этого дня он затаил в душе злобу и положил отплатить ему. Бьонделло многих уже успел позабавить своею шуткой, и вот несколько дней спустя Бьонделло и Чакко встретились. Бьонделло с ним поздоровался и, посмеиваясь, спросил, понравились ли ему миноги мессера Корсо, а Чакко
