Немного погодя Фейериго еще раз постучался. Джанни, не веря ушам своим, легонько толкнул жену. «Тесса! Ты слышишь? — прошептал он. — К нам кто-то стучится».
Жена, все слышавшая еще лучше мужа, сделала вид, будто только сейчас проснулась. «А? Что?» — спросила она.
«Кто-то, говорю к нам стучится», — отвечал Джанни.
«Стучится? — переспросила жена. — Вот горе-то! Джанни, родненький! Ты разве не знаешь, что это такое? Это — привидение, я за последние ночи такого страху от него натерпелась! Как заслышу стук — одеялом с головой накроюсь и так лежу до самого до рассвета».
«Полно, жена, чего ты боишься? — сказал тут Джанни. — Я прочел на ночь От стражи утренней, Под твою милость и еще несколько хороших молитв, всю кровать, от края до края, перекрестил во имя отца, и сына, и святаго духа, так что бояться нечего: какой бы силой привидение ни обладало, с нами оно ничего поделать не может».
Опасаясь, как бы Федериго в чем-либо ее не заподозрил, и не поссорился с нею, монна Тесса решилась встать с постели и дать ему понять, что Джанни здесь. «Ну да, рассказывай! — молвила она мужу. — А я буду ни жива, ни мертва до тех пор, пока мы не сотворим заклинания, благо ты здесь».
«А как его заклинают?» — спросил Джанни.
«Уж это-то я знаю! — отвечала жена. — На днях я ходила во Фьезоле за отпущением грехов, и одна странница, — голубчик, Джанни, вот уж святые-то женщины эти странницы, истинный бог! — одна странница заметила, что я трусиха, и научила меня хорошей, святой молитве, — так вот, она сказывала, что много раз, еще до того как стала странницей, проверяла ее чудотворную силу, — не было, говорит, случая, чтобы не помогла. Но только, вот тебе крест, одна я нипочем не отважилась бы испытывать ее силу, а раз ты со мной — пойдем и сотворим заклинание».
Джанни изъявил полную готовность. Оба встали и на цыпочках подошли к двери, за которой все еще ждал уже что-то заподозривший Федериго.
«Плюнь, когда я тебе скажу», — приблизившись к двери, шепнула монна Тесса.
«Ладно», — отвечал Джанни.
И тут жена начала творить заклинание: «Привиденье, привиденье! Что покою не даешь? Хвост поднявши ты пришел, хвост поднявши и уйдешь. Ступай в сад — там под большим персиковым деревом жирное-прежирное найдешь, а вдобавок — сотню круглячков из-под моей курочки. Приложись к бутылочке и иди своей дорогой, а меня с моим Джанни не трогай». Сказавши это, монна Тесса обратилась к мужу: «Плюнь, Джанни!» — и Джанни плюнул.
У Федериго, стоявшего за дверью и все до последнего слова слышавшего, ревность улетучилась мигом, и, как ему ни было досадно, он чуть не лопнул от еле сдерживаемого смеха, а когда Джанни плюнул, он прошептал: «Ты себе зубы выплюнь!» Монна Тесса, трижды сотворив заклинание, опять улеглась с мужем в постель. Федериго, рассчитывавший на ужин и оставшийся без ужина, отлично понял смысл этого заклинания; он поспешил в сад, нашел под большим персиковым деревом двух каплунов, яйца, вино, все это отнес к себе домой и поужинал в свое удовольствие. Когда же он потом встречался с монной Тессой, оба, вспоминая заклинание, умирали от хохота.
Иные, впрочем, уверяют, что она-то повернула ослиный череп мордой к Фьезоле, но один работник, проходя через виноградник, так хватил палкой по черепу, что череп завертелся и повернулся мордой к Флоренции — вот почему Федериго решил, что его зовут, и пришел. А еще говорят, будто монна Тесса заклинала так: «Привиденье, привиденье! Сгинь, под дверью не стой! Ослиный череп повернут не мной — повернул его кто-то другой, чтоб ему не пошевелить ни рукой, ни ногой, а Джанни — со мной!» Так Федериго, не солоно хлебавши, и ушел. Но одна моя соседка, совсем дряхлая старуха, уверяет, что и то и другое было на самом деле, — она еще якобы в молодости об этом слыхала, — но только второй случай произошел не в доме Джанни Лоттеринги, а в доме проживавшего у ворот Сан Пьеро некоего Джанни ди Нелло[243 — …некоего Джанни ди Нелло… — Джанни ди Нелло (как, впрочем, и большинство других имен, упоминаемых в новелле) имел, по всей вероятности, совершенно реальный прототип.], такого же точно остолопа, как и Джанни Лоттеринги. Ну так вот, милые дамы, выбирайте: какое заклинание вам больше нравится? А если хотите, запомните и то и другое — вы могли убедиться, что и то и другое в таких случаях чудодейственны. Затвердите их наизусть — они вам пригодятся.
Новелла вторая
Муж Перонеллы возвращается домой, и Перонелла прячет своего возлюбленного в винную бочку; муж запродал бочку, а жена уверяет, будто она уже продала ее одному человеку и тот в нее влез, чтобы удостовериться, сколь она прочна; возлюбленный Перонеллы вылезает из бочки, велит мужу отчистить ее, а затем уносит бочку к себе домой
Слушатели то и дело прерывали рассказ Эмилии взрывами хохота, заклинанье же признали полезным и чудодейственным. Затем король приказал рассказывать Филострато, и тот начал так:
— Милейшие дамы! Мужчины, особливо — мужья, вытворяют с вами такие штуки, что когда какой-нибудь жене в кои-то веки посчастливится одурачить мужа, вы должны радоваться, что это произошло, что вам это стало известно, что вы от кого-нибудь об этом услышали, но не только радоваться, — вы должны, в свою очередь, всем рассказывать о случившемся, чтобы мужчины наконец уразумели, что если они на все горазды, то и женщины им не уступят. Нам это может быть только полезно: когда одному известно про другого, что и тот — не промах, он еще подумает, прежде чем решиться провести его. Не подлежит сомнению, что когда нынешние наши рассказы дойдут до сведения мужчин, они, приняв в рассуждение, что и вы при желании можете сыграть с ними шутку, станут куда осторожнее. С этой целью я и хочу рассказать, что ради собственного спасения в мгновение ока проделала с мужем одна молодая, низкого состояния, женщина.[244 — …проделала с мужем одна молодая, низкого состояния, женщина. — Как и десятая новелла пятого дня, данная новелла восходит к «Метаморфозам» Апулея (IX, 5). На неаполитанском материале она получила реалистическое заострение.]
В Неаполе не так давно один бедняк женился на красивой, прелестной девушке по имени Перонелла; он был каменщик, она — пряха, и на скудный свой заработок они кое-как сводили концы с концами. Случилось, однако ж, так, что некий юный вертопрах увидел однажды Перонеллу, пришел от нее в восторг, воспылал к ней страстью, стал усиленно домогаться ее расположения — и добился своего. Касательно свидания они уговорились так: ее муж вставал спозаранку и уходил либо на работу, либо искать работу, а молодой человек должен был в это время находиться поблизости и поглядывать, ушел ли муж, а так как улица Аворио была ненаселенная, то молодому человеку не составляло труда тотчас после ухода мужа неприметно прошмыгнуть к нему в дом. И так они проделывали многократно.
Но вот в одно прекрасное утро почтенный супруг удалился, а Джаннелло Скриньярио[245 — Джанелло Скриньярио. — В бытность Боккаччо в Неаполе поблизости от упоминаемой в тексте новеллы улицы Аворио в самом деле проживали братья Скриньярио, одного из них звали Джованни.], — так звали молодого человека, — прошмыгнул к нему в дом и остался наедине с Перонеллой, а немного погодя муж, уходивший обыкновенно на целый день, вернулся и толкнул дверь, — она оказалась запертой изнутри, тогда он постучался, а постучавшись, подумал: «Благодарю тебя, господи! Богатством ты меня не наделил, но зато в утешение послал мне хорошую, честную женку! Ведь это что: только я за порог, а она скорей дверь на запор, чтобы никто к ней не забрался и как-нибудь ее не изобидел!»
Перонелла по стуку догадалась, что это муж. «Беда, ненаглядный мой Джаннелло! — сказала она. — Не жить мне теперь на свете! Это же мой муж, пропади он пропадом! И что это ему вздумалось нынче так скоро вернуться? Может, он видел, как ты входил? Ну, была не была! Полезай, бога ради, вот в эту бочку, а я пойду отворять. Сейчас узнаем, что это его так скоро принесло».
Джанелло без дальних размышлений полез в бочку, а Перонелла встретила мужа неласково. «Это еще что за новости? — сказала она. — Что это ты так скоро вернулся? Да еще и со всем своим инструментом? Видно, ты себе нынче праздник задумал устроить. А на что мы жить будем? Где хлеба возьмем? Уж не воображаешь ли ты, что я тебе позволю заложить мою юбчонку или же еще что-нибудь из тряпья? Я день и ночь пряду, из сил выбиваюсь, чтобы хоть на гарное масло заработать, а ты что? Эх, муженек, муженек! Все соседки-то диву даются и на смех меня поднимают, что я тружусь не покладая рук, а ты ничего еще не успел наработать — и уже домой!» Тут Перонелла заплакала. «Бедная я, несчастная, горемычная! — продолжала она. — Не в добрый час я на свет появилась, не в добрый час у него в дому поселилась! Мне бы выйти за хорошего парня, так нет же: угораздило пойти за него, а он меня нисколечко не ценит! Другие с любовниками весело время проводят, у иной их два, у иной — целых три, и они с любовниками развлекаются, а мужей за нос проводят. За что же мне такое наказанье? Я женщина честная, ничего худого себе не позволяю, а уж как же мне не везет, какая у меня горькая доля! И то сказать: отчего бы и мне не завести любовника? Было бы тебе известно, муженек: если б я захотела согрешить, то уж нашла бы с кем — я стольким красавчикам головы вскружила, и они ко мне подъезжают, через доверенных людей сулят мне деньги, а коли, мол, захочу, так будут у меня и новые платья, и драгоценные вещи, да я-то не такая, мне совесть этого не позволяет, а ты, вместо того, чтобы работать, идешь домой!»
«Полно, жена, не печалься! — сказал муж. — Поверь мне, что я знаю, какая
