в том, что даже при огромной асимметрии силовых потенциалов Соединенных Штатов и страны, претендующей на роль ядерной державы, единственной альтернативой военной акции может быть подлинное международное сотрудничество, организованное по крайней мере в региональном масштабе уже на ранней стадии ядерного вызова.
Третий вариант возможного конструктивного укрепления глобальной безопасности и сотрудничества в период после холодной войны появился в Европе. Конец разделения Европы означал, что американо-европейское партнерство могло бы теперь подняться на новый уровень и приобрести действительно великое глобальное значение. Реализация такой возможности предполагала экономическую и политическую интеграцию всех стран Европы с одновременной мобилизацией влияния Атлантического сообщества для решения общих глобальных проблем.
Внезапный конец разделения Европы привел к возникновению у посткоммунистических государств, вновь ставших свободными, страстного желания стать неотъемлемыми и, сверх того, надежно защищенными членами Атлантического сообщества. Для того чтобы дать ответ на эту дилемму, Клинтону потребовалось несколько лет, но в конце концов она стала наиболее конструктивной и весомой частью его внешнеполитического наследия. Пересекающиеся реальности альянса НАТО, объединившего двадцать семь стран (из них двадцать пять европейских). и двадцати пяти стран, объединенных в Европейском Союзе означают, что старый лозунг «трансатлантического партнерства» наконец приобрел реальное содержание. Это партнерство создало потенциал для того, чтобы влить политическую жизненную энергию в постоянные усилия, направленные на формирование мировой системы с более высокой степенью сотрудничества.
Катализатором обновления альянса стало расширение НАТО Сначала это казалось отдаленной перспективой. Войска России все еще находились в центре Европы, даже когда центрально европейские страны (до этого их обычно называли восточноевропейскими) быстро переориентировались на Запад. Последние военные части бывшего Советского Союза ушли из Польши в сентябре 1993 года, спустя несколько лет после воссоединения Германии, и до лета 1994 года оставались в балтийских республиках. До этого времени любые официальные обсуждения вопроса о расширении НАТО были преждевременными, хотя некоторые официальные лица в Госдепартаменте Клинтона начали продвигать эту идею раньше. Однако на более высоком уровне администрация продолжала считаться с российской чувствительностью. И тем не менее некоторые стратегические мыслители вне департамента открыто говорили о расширении НАТО как логичном и необходимом действии, которое укрепило бы новую политическую реальность Европы.
Поразительно то, что, когда президент Валенса выразил желание Польши стать членом НАТО, реакция российского президента Ельцина была положительной. Во время своего визита в Варшаву в августе 1993 года, с еще не выведенными войсками из Восточной Германии, Ельцин публично заявил, что не считает такую перспективу противоречащей интересам России. Главные советники Клинтона по российским делам, так же как и его государственный секретарь, однако, призывали к осторожности. Поэтому в течение примерно еще года усилия США концентрировались на широком «подготовке» к расширению НАТО, не без лукавства именовавшейся «Партнерством ради мира», достоинство которого состояло в том, что оно делало расширенно более вероятным, откладывая в то же время решение о его начале. Между тем отношение России изменилось, она перешла на позицию открытого противостояния, и к концу 1994 года Клинтон должен был заверить Ельцина в том, что будет соблюдено тройное «нет»: не будет неожиданностей, не будет спешки и не будет исключения России.
Тем не менее, внутри администрации Клинтона баланс постепенно смещался в пользу мнения, что долговременная стабильность в Европе и здоровые американо-европейские отношения не могут быть достигнуты, если значительная часть Европы останется ничейной землей. Это мнение усиливалось по мере постепенного осознания, что Россия находится в состоянии длительного кризиса и это делает ее поведение в долгосрочной перспективе крайне непредсказуемым. Эту точку зрения разделяла воссоединенная Германия и несколько сдержаннее — Великобритания. Но в Соединенных Штатах против нее все сильнее возражала группа бывших американских дипломатов, исследователей и ученых мужей, выступавших за создание в Европе своего рода нейтрального пояса в самом ее центре. В отсутствие сильного и ясного мнения по этому вопросу и при сохранении двойственной позиции самого Клинтона перспектива расширения НАТО казалась более сомнительной, чем она была в действительности.
Вопрос стал еще более сложным вследствие разгоравшегося конфликта в постюгославской Боснии. Попытки НАТО смягчить насилие и беспрецедентное решение использовать авиацию против сил Сербии, вызвавшее резкие возражения со стороны Ельцина, оказали парадоксальное влияние на вопрос расширения НАТО. То, что военная акция НАТО была необходима, чтобы приостановить, хотя бы временно, военные действия в геополитически нестабильном регионе, было совершенно очевидным. Но тот факт, что Россия, сначала осудив действия НАТО, через некоторое время в конце 1995 года согласилась участвовать в мирном урегулировании в Боснии и в поддержании достигнутого мира, свидетельствует также о том, что России необходимо было в какой-то форме установить более официальные отношения с НАТО.
В результате возникла двойная политика, имеющая целью укрепить связи России с НАТО и одновременно осуществить его дальнейшее расширение. В конце 1996 года, накануне президентских выборов, Клинтон публично заявил о намерении Соединенных Штатов расширять НАТО, и после его избрания этот процесс ускорился. Его госсекретарь первого срока был заменен более динамичной и имевшей более широкие политические связи Мадлен Олбрайт, протеже первой леди (и другом, и в прошлом коллегой автора этой книги). Лично связавшая себя с расширением НАТО на восток, она придала этому направлению стратегическое значение.
Теперь двойная политика осуществлялась с меньшими колебаниями. В мае 1997 года был подписан Основополагающий акт о взаимоотношениях между Россией и НАТО, целью которого было заверить Россию в том, что отныне НАТО становится ее партнером по безопасности. Клинтон снова воспользовался возможностью, чтобы подтвердить дружественное отношение Америки к России Ельцина. В июле Польше, Чешской Республике и Венгрии были направлены официальные приглашения о вступлении в НАТО. Вскоре последовали приглашения и балтийским республикам, Румынии и Болгарии. Это расширение НАТО сделало логичным и неизбежным и расширение самой Европы. После того, как бывшее Европейское сообщество превратило себя в Европейский Союз, сами европейцы решили, что теперь нет смысла исключать их новых демократических соседей, уже связавших себя посредством НАТО как с Соединенными Штатами, так и с Европейским Союзом, из состава фактических членов Союза. Завершение этого процесса в первые годы XXI века создало — несмотря на его критику — единое наиболее важное и тесно взаимодействующее сообщество в масштабах всего мира.
Результат этот был наиболее важным, но также и парадоксальным достижением эры Клинтона. Первоначально расширение НАТО и Европейского Союза не было для Клинтона приоритетом. Расширение НАТО имело мало общего с его центральной задачей — глобализацией. Не было оно и столь эмоциональным обязательством, каким была, например, его попытка поддерживать личные отношения с Ельциным. Последнее было его личной миссией, в то время как первое было стратегической обязанностью и актом исторической справедливости.
Тем не менее, Клинтон осуществил это расширение в значительной степени благодаря усердию главных членов его команды и не входивших в нее сторонников этом идеи, которые сообща добились обсуждения вопроса и ускорили его решение. Явный энтузиазм удовлетворенных центральноевропейцев также окатился заразительным. Клинтон был уже подлинно новообращенным в эту идею, когда в июле 1997 года, стоя перед Королевским замком в восстановленной Варшаве, он объявил восторженной толпе народа и торжествующему Леху Валенсе о том, что Польша и ее два центральноевропейских соседа приглашены к участию в альянсе.
Если бы Клинтон взял на себя меньшие обязательства, можно было бы лишь гадать, насколько неуверенной и нестабильной могла бы быть Европа десять лет спустя, когда Америка и Европа разошлись во мнениях по Ираку, движение Европы к политическому единству замедлилось бы из-за внутренних разногласий, а Россия снова начала бы играть мускулами в Украине, Грузии и даже в балтийских государствах и в Польше. Холодная война, закончившаяся в 1990 году, могла бы возобновиться в какой-то повой форме, с новым идеологическим или территориальным поворотом, если бы большие пространства посткоммунистической Европы остались вне Атлантического сообщества.
Итак, прорыв — которого могло и не быть — в процессе построения Европы, произошедший в 1990-е годы в результате действия различных движущих сил и включавший подписание Маастрихтского договора, который формально зафиксировал образование Европейского Союза; принятие в него прежде нейтральных западноевропейских государств — Швеции и Финляндии; введение евро; отмену пограничного контроля внутри Европейского Союза (Шенгенские соглашения); начало общеевропейской оборонной политики и создание сил быстрого реагирования Евросоюза, — все это означало, что во многих отношениях последнее десятилетие XX века было отмечено возросшей позитивной ролью Запада в мировых делах. Не было ничего, чего Америка и Европа, геополитическая сверхдержава и экономический гигант с нарождающейся общей политической идентичностью, действуя сообща, не могли бы добиться при наличии желания.
Ну а пока — да, увы, только пока — новая реальность способствует тому, чтобы объединенными усилиями следовать конструктивной глобальной повестке дня, придерживаясь доброжелательного и оптимистически детерминистского взгляда Клинтона на проблему глобализации. Совокупное влияние Америки и Европы привело к успешному завершению в 1994 году невероятно сложного переплетения конфликтных торговых переговоров, известных как Уругвайский раунд, по Генеральному соглашению о тарифах и торговле. Итогом его стало создание 1 январи 1995 года Всемирной торговой организации, которое обозначило важный шаг в направлении формирования глобального экономического порядка, соответствующего растущему пониманию наднациональной солидарности. То, что создание ВТО внесло в складывающийся механизм урегулирования конфликтных интересов вклад, без которого проблема огромного неравенства в экономических условиях, существующих в мире, не может найти решения, уже является значительным шагом вперед.
Расширение НАТО и ЕС после окончания холодной войны
Подготовил Бретт Эдкинс
Последовавшее в 2001 году принятие в ВТО Китая, ставшее возможным после нескольких лет терпеливых переговоров, начатых Соединенными Штатами и Европейским Союзом, было еще одним шагом на долгом, но очень нужном пути, ведущем к включению потенциального экономического генератора в более тесно взаимодействующую и более управляемую мировую экономическую систему. Вступление Китая подтолкнуло образование так называемой «Большой двадцатки» — блока развивающихся государств, руководимого Китаем, Индией, Южной Африкой и Бразилией. Экономически более слабые государства, таким образом, впервые приобрели подлинный политический вес в процессе продолжавшихся переговоров о более равноправной глобальной системе торговли. Тем самым утверждение Клинтона, что глобализация «не может быть обращена вспять», постепенно приобретало правовое значение.
Однако вступление Китая в ВТО имело и свою политическую цену. Для того чтобы способствовать прогрессирующей интеграции китайской экономики в мировую систему, Соединенные Штаты в 1999 году предоставили Китаю режим наибольшего благоприятствования, но не стали обусловливать это обычным требованием признания прав человека. Клинтон с некоторой неохотой пошел на такое решение, резонно полагая, что в перспективе Китай, принявший международные правила и вовлеченный в более тесные отношения взаимозависимости, неизбежно постепенно придет к уважению прав человека. Глобализация, пришел к логическому заключению Клинтон, в конечном счете компенсирует моральную обеспокоенность, вызванную уступками[1 — То, что Клинтон был обеспокоен этой проблемой и переживал за исход дела, нашло отражение в той настойчивости, с какой он старался советоваться по нему
