усилий, и команда Буша занялась им с энергией и искусством, используя престиж Соединенных Штатов, возросший до небывалого уровня и в результате кончины Советского Союза.
К сожалению, стремительность развития событий и сложность возникших задач в условиях драматически меняющихся американо-советских отношений в течение предшествующих трех лет (не говоря уже о вызове, возникшем в конце 90-х годов в результате захвата Саддамом Кувейта и беспрецедентной военной операции в начале 1991 года) оставили администрацию Буша в интеллектуально истощенном состоянии и творчески обессиленной. Буш и его команда успешно справились с демонтажом «империи зла», но у них было мало времени, чтобы разработать план последующего за победой развития, которое они — так же, как и другие, — не смогли предвидеть в полной мере. До новых президентских выборов оставалось немного времени, и искушение почить на лаврах и положиться на туманные лозунги оказалось слишком сильным, чтобы ему противостоять.
Поэтому политика в отношении новой России была богата риторикой, великодержавными жестами и стратегической пустотой. Борис Ельцин прославлялся как великий демократический лидер, отчасти чтобы компенсировать холодный прием, оказанный ему Бушем во время его восхождения к власти, из-за нежелания обидеть Горбачева. Но не очень много думали о создании широкой программы политической и социально-экономической трансформации, которая надежно связала бы Россию с Европой. Финансовая помощь действительно пошла в Россию, но бездумно, без направляющей концепции, не связанной с какой-либо обязывающей программой экономической и финансовой реформы (например, такой, какую смог предложить Польше ее министр финансов Лешек Бальцерович). Оказанная правительству Ельцина финансовая помощь не была тривиальной. К концу 1992 года было выделено свыше 3 миллиардов долларов для продовольственных и медицинских грантов, свыше 8 миллиарде долларов на сбалансирование платежного баланса и почти 19 миллиардов долларов экспортных и других кредитов и гарантий. Большая часть этих денег была просто украдена.
В то время как прославляли Ельцина, а Америка и Европа заключали в объятия Россию с ее политическим хаосом, увидев в нем братскую демократию, российское общество погружалось в беспрецедентную бедность. К 1992 году экономические условия уже были сравнимы с тем, что было в годы Великой депрессии. Еще больше ухудшала дело целая стая западных, большей частью американских, экономических «консультантов», которые слишком часто вступали в сговор с российскими «реформаторами» в целях быстрого самообогащения путем «приватизации» российской промышленности и особенно энергетических ресурсов. Хаос и коррупция превращали в насмешку российские и американские заявления о «новой демократии» в России. Реальные последствия коррупции сказались на российской демократии уже немалое время спустя после того, как истекло пребывание Буша у власти.
Еще большие затруднения возникали из-за неясности статуса российского государства. Эта проблема требовала, но не сделалась предметом серьезного внимания. Сначала считали, что за распадом Советского Союза в декабре 1991 года последует новое образование, названное Содружеством Независимых Государств (СНГ). Тесный союз, возглавлявшийся Кремлем, должен был реформироваться в свободную конфедерацию, все еще координируемую из Москвы, но эта концепция была отторгнута национальными устремлениями нероссийских государств, для которых конец Советского Союза означал как минимум государственный суверенитет. Первым из них была Украина, и ее решимость стать независимой сделала СНГ умирающей фикцией.
Администрация Буша не знала, что к 1992 году останется мало времени, чтобы рассматривать эти новые проблемы в рамках широкой стратегической перспективы. Испытывая законную гордость своим искусным руководством демонтажа советской империи, но удивленная ее столь быстрым распадом, команда Буша, понимая, что до следующих президентских выборов остается меньше года, на некоторое время дала событиям в постсоветской России идти своим чередом, имея в виду заняться ими в период второго президентского срока, который, однако, так и не состоялся. Новый мировой порядок риторически был видоизменен, чтобы включить в него ельцинскую Россию, но без каких-либо существенных изменений и без долговременного плана в отношении постсоветского мира.
Точно так же команда Буша, которая была введена в заблуждение высокопоставленными чиновниками, полагавшими, что Югославия продолжит свое существование без Тито, а затем внезапно столкнулась с враждой между возникшими новообъявленными республиками, позволила югославскому кризису идти своим ходом. Чрезвычайно примечательно, что в мемуарах Буша-Скоукрофта, насчитывающих свыше 590 страниц, где детально описываются все главные проблемы, с которыми столкнулись их шторы, содержатся лишь четыре коротких упоминания о Югославии, даже изложенных неполно. Поскольку Соединенные Штаты проявили безразличие, а сама Европа оказалась не в состоянии что-либо предпринять, югославский кризис развивался бесконтрольно и становился чудовищным и кровавым. Можно предположить, что в случае вторичного избрания президентом Буш уделил бы этому вопросу должное внимание, но случилось так, что мучительный и сопровождавшийся все большим насилием конфликт достался его наследнику в виде незавершенного дела.
Позиция американского правительства по Афганистану также была пассивной. Когда в феврале 1989 года Советская армия после почти десятилетней беспрецедентно жестокой войны ушла из Афганистана, страна была опустошена, а ее экономика развалена и почти 20 процентов населения стали беженцами к районах, прилегающих к Пакистану и Ирану. Не было и эффективного центрального правительства. Установленный советской стороной режим в Кабуле через несколько месяцев был сброшен антисоветскими силами сопротивления, которые затем раскололись на несколько враждующих фракций. Соединенные Штаты, которые при президентах Картере, Рейгане и Буше оказывали поддержку силам сопротивления, мало что сделали для того, чтобы международное сообщество помогло Афганистану осуществить политическую стабилизацию и восстановить экономику. Последствия этой беззаботности стали ощутимыми позже, уже после ухода Буша с поста президента.
Тем не менее, то, что Буш сумел договориться с Горбачевым, чьи запоздалые попытки реформировать больной Советский Союз привели к кризису, которым Буш и воспользовался, было историческим достижением, имевшим далеко идущие последствия, особенно если подумать о том, что могло бы случиться, если бы американский президент оказался менее искусным и менее удачливым. В Восточной Европе могли бы быть кровавые советские репрессии, в Советском Союзе — насилие в массовых масштабах или даже непреднамеренные коллизии между Востоком и Западом. Но вместо этого последовало мирное возникновение демократической Европы, связанной с НАТО и поглощенной нарождающимся Европейским Союзом, которое изменило исторический баланс в пользу Запада.
К осени 1990 года команде Буша, занятой трудными проблемами, связанными с кризисом в советском блоке, пришлось также обратиться к другому вопросу, оказавшемуся в повестке дня президента, — вопросу, отнимающему много времени и требующему большого внимания. Испытываешь невольный страх, если вспомнить, что помимо чрезвычайно сложных усилий, направленных на мирный демонтаж советской империи, администрация Буша одновременно столкнулась с внезапной угрозой безопасности в Персидском заливе и должна была дать дипломатический и военный ответ на захват Ираком Кувейта. Как и в случае с Советским Союзом, проблема была не только в том, как реагировать на возникшую ситуацию, но и в том, чтобы найти долговременное решение в разрываемом конфликтами регионе, что было не менее важно.
Парадоксально, что именно совпадение по времени этих двух крупных кризисов обеспечило Бушу большую свободу действий, потребовавшихся для решения второго из них. Читатель должен иметь в виду хронологию развития событий (см. с. 45–47): иракское вторжение в Кувейт произошло в августе 1990 года, в то время, когда Горбачев для спасения лица все еще маневрировал в вопросе о его согласии на воссоединение Германии на условиях Запада. Его трудности увеличивал внутренний кризис, приведенный в действие развалом режимов советских сателлитов в Восточной Европе, произошедшим годом ранее и теперь перераставшим в угрозу существованию самого Советского Союза. К концу 1990 года советская империя перестала существовать, и только год отделял шатающийся Советский Союз от распада. Россия отчаянно нуждалась в экономической помощи Запада: советский лидер был всего лишь своей собственной тенью, и Америка задавала тон в мире. Президент США мог действовать, не опасаясь того, что Советский Союз станет на его пути.
У Саддама Хусейна, должно быть, были другие расчеты. Возможно, он считал, что наносит удар в момент, когда и Соединенные Штаты, и Советский Союз поглощены другими делами. Может быть, он также думал, что все еще можно полагаться на то, что советское участие в Совете Безопасности ООН обеспечит ему вето на любое принудительное решение, исходящее от США. В течение предыдущих трех десятилетий Советский Союз предпринимал все более активные политические и военные действия на Ближнем Востоке. Он потерял некоторые позиции в Египте, особенно в результате сотрудничества Картера с Садатом в конце 70-х годов, но Ирак и Сирия продолжали получать советское оружие в виде щедрого дара, и военные структуры и действия Ирака находились под сильной опекой советских военных советников. Казалось логичным, что Советский Союз может предоставить международное прикрытие региональным амбициям Ирака.
Саддам мог также прийти к заключению, что Соединенные Штаты не только заняты в Восточной Европе, но еще и сохраняют свежие воспоминания о Вьетнаме, чтобы не иметь склонности прибегнуть к силе. Он мог быть также введен в заблуждение разговором с послом США, который, казалось, дал знать о безразличном отношении США, когда Саддам намекнул на свое намерение осуществить вторжение в Кувейт. Но более неверного заключения он не мог бы сделать. Его главная ошибка состояла в том, что он не понял новых геополитических реальностей. После событий 1989 и 1990 годов Буш возвышался над миром, став первым в истории глобальным лидером, и Соединенные Штаты получили едва ли не всеобщее признание в качестве единственной сверхдержавы.
В этих условиях действия Саддама были не только вызовом традиционной роли США в Персидском заливе — и особенно американским нефтяным интересам в Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратах — но, вероятно, и даже в еще большей степени для новой доминирующей роли США в мире и для нового глобального статуса Буша. Каковы бы ни были правовые основания для иракских исторических претензий к Кувейту, акт вторжения был прямым вызовом. Буш понимал, что Америка должна дать ответ, хотя вполне осознавал, что этот ответ должен уважать международное право и интересы других стран.
Буш узнал об иракском вторжении рано утром 1 августа 1991 года. По его собственному признанию, его постоянная занятость советским кризисом не давала ему возможности уделять много внимания Персидскому заливу. Но он и его главные советники быстро пришли к выводу, что Соединенные Штаты должны взять на себя ведущую роль в организации международных ответных действий, узаконенных коллективным осуждением ООН, усиленных санкциями и поддержанных наращиванием вооруженных сил. Международные обстоятельства благоприятствовали такой стратегии. Советский Союз, бывший не в состоянии выступить с возражениями, присоединился к Соединенным Штатам в осуждении Ирака 3 августа. Несколькими днями позже король Саудовской Аравии, опасаясь, что иракцы бросятся на юг, пошел на беспрецедентный шаг (учитывая саудовскую религиозную чувствительность), дав согласие на размещение на территории Саудовской Аравии оборонительного контингента американских войск. Вскоре после этого Лига арабских стран также приняла решение направить арабские силы для защиты Саудовской Аравии.
Великобритания
