эти тексты вошли в Сутра-питаку. Она составила собрание бесед и наставлений, обращенных к широкому кругу слушателей, и представляет собой настоящую энциклопедию буддизма.
Затем все присутствовавшие монахи, а их было, как предполагают, около полутысячи, пропели канон, и потому этот первый буддийский собор получил название сангити (буквально «спевка»). Считается, что тогда же была канонизирована и третья часть канона, Абхидхар-ма-питака, то есть «Корзина мудрости». Она посвящена главным образом проблемам дхармы, то есть собственно учениям, которые рассматриваются не только в этическом, но и в психологическом и в философском аспектах. Эти три грандиозных свода и составили канон, называемый Трипи-така (санскр. «Три корзины»). Он назван так потому, что в те времена тексты писались на обработанных пальмовых листьях; потом их сшивали и хранили и корзинах.
Для сохранности канона в устной традиции была выработана виртуозная мнемотехника; существовала строгая классификация знатоков отдельных частей, и имелись разные их градации. В Европе канон стал известен только в XIX в., тут же породив споры о его древности и аутентичности.
Три раздела канона соответствуют трем основным уровням, по которым, главным образом, и развивался буддизм. Первый — уровень религиозной доктрины, адресованный всей общине, второй — уровень йогической психотехники и строгой монашеской дисциплины и, наконец, третий уровень — философский.
Одна из наиболее часто цитируемых частей канона, Дхаммапада, — это настоящий компендиум буддийской мудрости, в котором ярко и афористично изложены основные нравственные принципы буддизма. Русский читатель может познакомиться с ней в переводе В. Н. Топорова. Позже в многочисленных комментариях к канону были систематизированы основные положения этого религиозно-философского учения.
Канон представляет традицию южной школы тхеравады (букв, «учение старейших»), о которой будет подробнее рассказано в следующей главе. Совокупность текстов учения-дхармы была и остается главной драгоценностью в буддизме, так что две другие, Будду и общину-сангху, можно считать творителями и хранителями первой. Сам Будда не считал себя автором дхармы, он был всего лишь ее провозвестником, и именно по этой причине он перед своей кончиной завещал ученикам искать защиты и прибежища в дхарме, ни на кого не полагаясь в своих духовных поисках. Это вполне согласуется с духом индийских духовных традиций: Веды также считались не сотворенными, а услышанными мудрецами-риши в божественном откровении и переложенными для людей на понятный им язык.
Однако в раннем буддизме текстами дхармы считались не только те, которые проповедовал сам Будда, но и те, что были провозглашены его сподвижниками, а также те, что стали известны благодаря ученикам и последователям прежних будд, богов и иных существ. Поколения проповедников, передававшие и умножавшие эти тексты, меньше всего были озабочены проблемами авторства и аутентичности этого обширного наследия, которое поражает своими колоссальными объемами. В этом необъятном море буддийского текстового материала канонический корпус рассматривается адептами религии как собрание достоверных высказываний самого Будды.
Буддийский канон не имеет ничего общего с Библией или Кораном, связанными в нашем сознании с конкретной религиозной принадлежностью. В буддизме нет единого канона, признаваемого всеми буддийскими школами и направлениями. По сути дела, каждая школа имела или, по крайней мере, пыталась создать свой собственный канон, претендовавший на всеобщее признание, причем строгих критериев каноничности не существовало. Канонические тексты разных школ могли не совпадать, но при этом не теряли общебуддийского значения. Разумеется, каждая школа признавала только свой канон, но при этом не отвергала полностью канонические установления других школ. Да и границы между каноническими и неканоническими текстами зачастую оказывались размытыми, поскольку буддийская литература возникала из наложения учения Будды на местные литературные и фольклорные традиции, когда буддизм покинул пределы Индии. Эти каноны зачастую оставались открытыми системами, в которые можно было включать новые тексты, согласные с Сутрой, Винаей и Абхидхармой. Кроме того, в Индии, с ее развитой устной традицией и авторитетом духовных учителей, адепт зачастую мог и не подозревать о существовании письменного священного текста и довольствовался наставлениями своего гуру.
На Дальнем Востоке и в тех частях Центральной Азии, где преобладало китайское влияние, был распространен китайский вариант Трипитаки. Он отличается от первоначальной палийской версии тем, что кроме основных трех разделов содержит еще и жизнеописания монахов, а также сочинения по истории буддизма, записи бесед наиболее выдающихся буддийских учителей и китайские комментарии ко всем трем разделам Трипитаки. Тибетский буддизм ваджраяны, имеющий помимо канона собственную литературу, в конечном итоге образовал свод из двух частей, Ганджур и Данджур, куда вошли собственно Трипитака и дополняющие ее сочинения.
Вообще же в буддизме махаяны, то есть северного буддизма, наиболее последовательно воплотился принцип «догматического развития», согласно которому постоянно обновляются не только формы вероучения, но и его содержание. Уже на II буддийском соборе в Вайшали, который состоялся спустя примерно столетие после смерти Будды (первая половина IV в. до н. э.), было принято правило, позже ставшее критерием, по которому определяли достоверность вновь появлявшихся буддийских сочинений. Это правило гласило: «Все, что согласно с существующими нравственными постановлениями и с духом учения Будды, должно быть признано уставным, существовало ли то с давних времен, существует ли в настоящее время или явится после; а все, что не согласно с ними, хотя бы то существовало и прежде, или существует в настоящее время, или явится после, должно быть навсегда отвергнуто и не считаться учением Будды». Таким образом, уже в раннем буддизме была создана возможность отвергать те сочинения, которые приписывались основателю учения, но не отвечали его духу, и, наоборот, вносить в канон те изменения, которые требовались для сохранения духа учения в новых условиях.
За два с лишним тысячелетия буддийская литература приобрела такие грандиозные масштабы, которые не просто впечатляют, а потрясают. Она представляет собой тысячи томов на разных языках: пали, санскрите, тибетском, китайском, корейском, японском, монгольском и т. д. В нее входят сочинения множества направлений и школ, созданные во всех странах буддийского мира. Библиотека такого объема является уникальной в мировой литературе.
Чтобы познакомиться с ней, одному человеку не хватит и всей жизни.
Впрочем, японский буддолог К. Нукария уподоблял священные писания пальцу, указывающему на луну. Когда мы видим луну и наслаждаемся ее сиянием, палец не нужен: ведь он не светит в ночи. Так же и священные писания — это всего лишь «религиозный эквивалент духовного богатства… Канон — это окно, через которое мы смотрим на величественные пейзажи духовного мира. Чтобы попасть туда, нужно, чтобы окно не отгораживало нас от него». Он советует: «Не уподобляйтесь мухе, бьющейся изнутри о стекло. Те, кто проводит жизнь в изучении писаний, в спорах и изощренных толкованиях и не поднимается на более высокий уровень, подобны мухам, способным только жужжать». Для дзэн-буддизма вообще характерно отношение к священным текстам как к «нарисованной еде, не способной утолить духовный голод».
Сектантский период
Последний приют Будда обрел в лесу под Кушинагарой. Почувствовав недомогание, он устроился на постели под кронами двух сросшихся деревьев. Он лег на правый бок, головой к северу, лицом к западу, и больше уже не вставал, но оставшиеся две ночи он посвятил наставлениям, которые торопился преподать своим ученикам, собравшимся вокруг него. Обращаясь к любимому ученику, Ананде, Будда сказал: «Ты, верно, думаешь, Ананда: «Смолкло слово Господина, нет у нас больше Учителя!» Нет, не так вам следует думать. Пусть учение-дхарма и правила поведения — виная, которые я возгласил и которым наставил вас, будут вашим учителем после того, как меня не станет».
Незадолго до этого Ананда, опасаясь, что Учитель вот-вот уйдет из жизни и не оставит духовного завещания, попросил его дать наставления относительно сангхи. В ответе Будды чувствуется усталость и даже некоторое раздражение старого и больного человека: «Чего еще ждет от меня сангха? Я учил дхарме, не пропуская ничего, ибо во имя дхармы у Татхагаты не было зажатого кулака учителя, который что-то прячет от своих учеников. Если кто-то из вас думает: «Это я поведу сангху», «Сангха подчинена мне», он нарушает мои наставления, касающиеся сангхи. Татхагата не признает, что он должен вести сангху, что сангха подчинена ему. Почему, собственно, он должен наставлять о том, что касается сангхи? Я стар и дряхл, мое время прошло, я достиг пика моих дней, я приближаюсь к своему восьмидесятилетию; и подобно тому, как изношенную колесницу, о Ананда, можно держать на ходу, только если обращаться с ней осторожно, так и тело Татхагаты может держаться, только если обращаться с ним осторожно».
После этого Будда произнес свое завещание: «Будьте сами себе светильниками, в самих себе ищите прибежище, не ищите внешнего прибежища. Дхарма да будет вам светильником, дхарма да будет вам прибежищем. Не ищите опоры ни в чем, кроме самих себя». Потом Будда попросил собравшихся задавать ему любые вопросы. Трижды он обращался к монахам, но они хранили молчание. В последний раз обратился к ним Будда и сказал: «Все рожденное погибнет. Неустанно трудитесь во имя собственного освобождения!» После этого он прошел все стадии медитации и достиг нирваны. Свершилось его «великое и полное угасание».
В легендарных вариантах биографии Будды описываются необычайные знамения, сопровождавшие это событие. Деревья, вопреки сезону, неожиданно зацвели, символизируя окончательное духовное освобождение Будды. Все монахи, присутствовавшие при его уходе в нирвану, достигли просветления и стали особыми существами. Что же касается тела Будды, то его передали жителям близлежащего селения для совершения погребального обряда. Все, что осталось от этого ритуала, стало предметом культа для простых верующих. Монахи же получили нечто более ценное — учение-дхарму. Это разделение физического и духовного позже нашло отражение в представлении о нескольких телах Будды.
Итак, Будда не оставил преемника, не обещал никакой сверхъестественной помощи или утешения своим ученикам и последователям, наставив их лишь в том, что самое надежное прибежище и самый авторитетный наставник — его учение, дхарма, и что освобождение от сан-сарных мук будет зависеть только от них самих. В общине не было иерархической системы во главе с авторитетным руководителем, который бы обеспечивал ее единство и неделимость. Это обстоятельство имело далеко идущие последствия. Оно стало одной из причин, по которым созданная Буддой община после его кончины распалась на несколько групп.
Расколы были неизбежны: их предопределило много причин. Сам Будда еще при жизни объявил приоритет своего учения, дхармы, над словом, а это означало, что его учение можно истолковывать исходя не столько из его буквы, сколько из духа. Такой подход допускал разные интерпретации. Не будем забывать и о том, что буддийская проповедь звучала на разных языках; при этом буддийское учение несколько веков существовало в устной традиции, прежде чем был оформлен письменный канон. Наконец, его «размывали» многочисленные шраманско-брахманские традиции, наряду с которыми звучали проповеди Будды. Неудивительно, что за три-четыре века
