[отца Вилела] он начал предлагать ему обычные вопросы, которые люди задают из чистого любопытства ‹…›. После того как отче удовлетворил его интерес, он в свою очередь спросил старца, не желает ли тот узнать о новом религиозном учении. Со смехом старик ответил, что о спасении ему уже все известно и он лишь хочет узнать о странных вещах, которые происходят в Индии и Европе ‹…›. На следующий день, сжалившись над чужестранцем, он принес ему в дар великолепно приготовленную пищу. Им пришлось затворить дверь, так как уличные мальчишки издевались над ним и бросали в него камни. Отче выразил свою благодарность и начал рассказывать гостю о Боге, душе и вечной жизни. Его слова вызвали живой интерес [у старого монаха], и он стал внимательно слушать. Наше послание вызвало у него великий восторг и восхищение, и под влиянием нашей проповеди добрый старик принял святое крещение и был наречен Фабио Мейсен…»
Прямодушный и дружелюбный старик умилил отца, которого он наблюдал пьющим холодное вино из серебряной чаши во время утренней мессы. Он посылает европейскому священнику новый чайник с небольшой медной печкой, который, по его словам, «будет ему подспорьем на алтаре, согревая руки и вино, которое он будет пить. Ибо холодное вино по утрам до добра не доведет».
Настоящую сенсацию в столице произвело обращение дзэнского мастера Кэссю, чье просветление было дважды подтверждено авторитетными источниками. Фроис перевел на португальский язык стихи, которые Кэссю посвятил своему просветлению:
Кто посадил тебя, о сухое дерево?
Тот, кто начинает с небытия и вернется в небытие.
Мое сердце не властно ни над бытием, ни над небытием.
Оно не приходит, не уходит и не существует.
Этот монах также явился в дом миссионера из чистого любопытства. Тем не менее вскоре он «слушал проповедь с большим интересом и огромным удовольствием. Наконец он стал христианином и при этом весьма хорошим».
Ямада Сёдзаймон из округа Мино — аристократ и дзэнский последователь-мирянин, который искал спасения в буддийских школах Тэндай, Дзёдо и Шингон, равно как и в родном синтоизме, — в итоге приобщился к дзэн и стал законченным скептиком. Брату Лорен-цо, который стремился показать ему разницу между христианским Богом-Творцом и языческими ками и буддами, он объяснил, что в течение длительного времени рассматривал ками и будд как «плоды больного воображения». Он был пытливым и честным человеком и поэтому сформулировал свои сомнения в форме одиннадцати вопросов. «Разрешите мои сомнения, и я стану христианином», — заявил он без обиняков. Ответ, который он получил, вначале устно, а затем, по его просьбе, в письменной форме, пришелся ему по душе, и он принял крещение.
Бескорыстным благодетелем христиан стал выдающийся бонза из дзэнского храма Кэнниндзи, Йенген-нан, которого, по выражению Фроиса, «нам послал Бог для помощи святому отцу». Отцу Вилеле он обеспечил аудиторию слушателей из окружения сегуна и защищал его от злых проказ уличных мальчишек по пути во дворец. Во время этой процессии «бонза, которого… знал весь город, пострадал больше, чем священник, так как не сумел утихомирить толпу во время этого шествия». Позднее он вновь добивается у сегуна разрешения на христианскую проповедь в городе.
В истории миссионерства Фроиса упоминаются многочисленные контакты с бонзами, о религиозных пристрастиях которых он не сообщает. Несомненно, многие из них были приверженцами дзэн. Нередко подобные встречи были продиктованы соображениями вежливости или любопытством, но в некоторых случаях существовало обоюдное стремление к обмену мнениями и интеллектуальным опытом. Но во всех случаях такие контакты приносили свои плоды. Несмотря на сгущавшиеся тучи, предвещавшие бурю, глава миссии Валигнано настоятельно рекомендовал проповедникам вступать в контакты с буддийскими монахами и по возможности «заводить с ними дружбу».
Тем не менее с первых дней существования христианской миссии возникали трения, порождавшие неприкрытую вражду. В своем первом письме из Кагосимы Франсис Хавьер уже предсказывает возможность преследования со стороны бонз. Когда он с апостольской прямотой упрекнул монахов храма Сёфукудзи в Хиката в «омерзительном пороке», это было принято в штыки. В Киото монахи храма Дайтокудзи, порой переодевшись в светское платье, приходили к миссионерам, чтобы узнать об их вере и образе жизни. В один из таких визитов они задали вопросы, которые, по мнению Фроиса, «свидетельствовали о дьявольской злобе, побуждающей их».
Со временем взаимная вражда усилилась, и особо фанатичные приверженцы обеих сторон стали поджигать церкви и буддийские храмы. Период дружбы подошел к концу. Тем не менее в отдельных случаях добрые отношения между миссионерами и буддийскими адептами продолжали существовать.
Доктринальные расхождения
Франциск Хавьер считал японцев «лучшей из когда-либо существовавших наций» и особо ценил этот народ за его умственные способности. Он пишет, что они отличались «очень острым умом и здравомыслием». Хавьер был очень высокого мнения о японских университетах. Даже такой человек, как отец Космэ де Торрес, который был «талантлив и многоумен», по его мнению, выглядел бледно во время дискуссий, имевших место в главных японских университетах. По этой причине он обратился к Игнатию Лойоле с просьбой прислать «опытных людей», отбором которых он лично занимался по их прибытии в Японию.
Ответственным за работу, которую он начал в Ямагу-чи, Хавьер оставил отца де Торреса. Последний также не переставал восхищаться здравомыслием японцев: «Если кто-то сможет внятно объяснить им, что лишь Тот, Кто создал их души, способен спасти их и что их души, имея начало, не имеют конца, — и если проповедник выбирает для объяснения ясные и убедительные слова, — то в тот же момент ‹…› они забудут о своих богах… и станут христианами». Его собственную непоколебимую уверенность в силе убеждения превосходили лишь терпение и религиозное рвение по обращению язычников в христианство. Денно и нощно он принимал гостей, страждущих знания, и вел с ними продолжительные дискуссии на религиозные темы: «С тех пор как отец-настоятель Франциск прибыл в этот город — а с того времени уже прошло более пяти месяцев, — не прошло и дня без того, чтобы с утра до вечера мы не отвечали на множество вопросов, которые нам задавали как священники, так и миряне ‹…›». Подробные отчеты об этих дискуссиях в Ямагучи дают представление о происходившем в то время активном интеллектуальном обмене.
Основными темами этих споров были существование Бога и бессмертие души. С особым пылом дзэнские адепты отрицали существование души. Таким образом, они стали известны миссионерам как люди, отрицавшие душу. Торрес разделил их на несколько групп, отличавшихся разным подходом к этому вопросу:
«Одни из них говорят, что души нет и, когда человек умирает, умирает все. Ибо они полагают, что созданное из пустоты в пустоту и возвращается ‹…›. Есть и другие, которые утверждают, что душа существовала всегда, и когда тело умирает подобно тому, как четыре элемента возвращаются в свое изначальное состояние, так и душа возвращается в состояние, которое предшествовало одухотворению тела. Существуют и такие, кто считает, что после смерти тела душа переселяется в другое и, таким образом, души постоянно рождаются и затем умирают».
Первая точка зрения представляет нигилистически окрашенное буддийское отрицание субстанциональности существования души. Во втором случае мы сталкиваемся с несколько искаженной основной позицией Махаяны, а в третьем — мы имеем дело с индуистским учением о переселении душ, ассимилированным буддизмом. Христианский миссионер, воспитанный в духе европейского логического мышления, не мог примирить эти противоречивые концепции и поэтому пришел к выводу, что дзэнская школа представлена различными «вариантами».
В отчете о дискуссиях, составленном испанским братом Фернандесом, который, хорошо владея японским, был переводчиком, вопросы и ответы трактуются с разных позиций. Все основные религиозные разногласия возникают в связи с вопросами относительно существования и ипостасей Бога, бессмертия души, разницы между человеком и животным, присутствия в мире зла; существования дьявола, божественной благодати и искупления грехов. Более остального миссионеры стремились укоренить в сознании японцев принцип (ргісіріо), дающий начало всему сущему. Приверженцы дзэн принимали эту концепцию. Но согласно их позиции принципом является Ничто.
«После проявления к существованию великой Пустоты, ей ничего не остается, как вернуться к той же изначальной пустоте ‹…›. Этот принцип порождает все вещи, будь то люди, животные или растения. Даже сотворенная вещь содержит в себе этот принцип, и, когда человек или животное умирает, четыре элемента возвращаются в свое изначальное состояние, а этот принцип возвращается к тому, чем он является… Принцип ни хорош, ни плох. В нем нет ни блаженства, ни страдания. Он не умирает, но и не живет, ибо он воистину есть ничто».
Отец-миссионер отвечает, апеллируя к естественному постижению человеком Божественной благодати. Он настаивает на существовании нравственного закона, который естественным образом заключен в сознании и в посмертии проявляется как в раю, так и в аду. Нигилистическая позиция буддизма вновь становится камнем преткновения во время дискуссий, в которые вступали иезуиты, пришедшие вслед за Торресом. Иезуитские теологи не готовы были принять монистическо-идеалисти-ческую философию Махаяны, ибо не знали ни одной похожей европейской модели. При этом возникали и чисто языковые барьеры. Впрочем, в области морали они могли приводить убедительные аргументы против нату-ралистическо-пантеистического мировоззрения дзэн и до некоторой степени преуспели в этом.
Помимо долгих дискуссий с представителями буддийских школ, возникла необходимость в создании адекватных средств для полемики. В это время в Европе весьма популярны были катехизисы Канизиуса и Белларминэ. Поэтому вполне естественна стала необходимость адаптировать подобный сборник вопросов и ответов применительно к японской специфике. Этот трактат должен был в четкой и ясной манере исправлять основные ошибки и заблуждения неверующих. За работу взялся глава миссии Валигнано, которому помогали способные японцы, знакомые с разными школами буддийской мысли. Однако поставленная задача оказалась неимоверно сложной. Валигнано сетует на многочисленность школ и сект, которые «трактуют вопросы столь туманно, что трудно понять то, что они хотят сказать».
Несмотря на то что в катехизисе не упоминаются названия школ и, в частности, дзэн, позиция по отношению к дзэнскому учению изложена вполне ясно. Философские аргументы сдержанны и конкретны, но во всем, что касается буддийского разграничения между внешними проявлениями и реальностью, между эзотерическим и экзотерическим, Валигнано придерживается непримиримой позиции. Постулат о двух истинах — одной для невежественных людей, а второй для мудрых и просветленных — он считает «ложным, обманчивым и вводящим людей в заблуждение». Он не готов согласиться с утверждением, что простой народ не способен постичь истину и поэтому его следует «успокаивать как плачущего ребенка с помощью ничтожных и бесполезных, но блестящих игрушек. Ибо долг честного и мудрого человека состоит в том, чтобы наставлять невежественных и неопытных, вести за собой сбившихся с пути, но не пускаться на уловки для обмана людей и потакания их невежеству».
Нравственное воспитание простого народа также не требует подобных средств. Было бы странным верить
