и достаточно ограниченном круге вопросов, но прибегал к разным выразительным средствам.
Что же было неизменным смысловым ядром его проповедей? Это Дхарма — квинтэссенция духовного знания, открытого Буддой в момент «просветления» и вместе с тем путь к достижению этого знания.
Дхарма носит и описательный и одновременно предписательный характер — она учит, как понимать реальность по-буддийски «правильно» и как действовать в ней, чтобы достичь нирваны — прекращения перерождений. Если прибегнуть к европейской философской терминологии, проблему отношения «слова Будды» и Дхармы можно толковать в терминах отношения «истины» и «способов» ее выражения. Буддисты утверждают, что Дхарма извечна и существует всегда, независимо от того, «открыта» она кем-то или нет. До Шакьямуни было множество пратьекабудд — будд «для себя», которые тоже постигли Дхарму, но не захотели поделиться своим открытием с другими, довольствуясь собственным спасением. После же Будды Шакьямуни были и другие будды и бодхисаттвы. Стало быть, Шакьямуни не был единственным и уникальным глашатаем Дхармы.
Из всего этого напрашивается вывод, что в истории буддийского вероисповедования фигура «открывателя» и «глашатая» Дхармы по сравнению с самой Дхармой была второстепенной и вспомогательной. Будда первым донес Дхарму до живых существ и именно в этом он видел свою основную роль. Перед окончательным уходом в нирвану он наставлял своих последователей полагаться в их религиозных устремлениях не на него, Будду, а лишь на Дхарму и самих себя («Будьте сами себе светильниками»).
Таким образом, мы можем говорить о том, что в сравнении с вечной Дхармой слово Будды было чем-то относительным, ограниченным пределами опыта отдельной личности как проповедника, так и слушателя проповеди. Принцип относительности слов Будды при абсолютности Дхармы я буду условно называть принципом «приоритета Дхармы». Именно этот принцип и лежит в основе буддийской герменевтики, т.е. методов понимания и истолкования речений основателя буддизма и его последователей.
В «Махапариниббана-сутте» («Сутте о великой кончине») Будда назвал четыре способа, коими можно удостовериться, что то или иное высказывание действительно принадлежит Будде и является его «собственным» словом. Такое высказывание должно быть услышано (по степени авторитетности): 1) от самого Будды; 2) от его учеников; 3) от группы авторитетных старейшин; 4) от одного из старейшин. Кроме того, в сутте подчеркивается, что данное высказывание должно соответствовать Дхарме и Винае (Уставу).
Как можно заметить, слово проверяется не столько на аутентичность, т.е. соответствие букве, сколько на ортодоксальность — соответствие духу учения. Раз буквальное воспроизведение Дхармы не представляло для буддистов исключительной ценности, а сама возможность ее постижения связывалась не столько с формальными знаниями буддийских текстов, сколько с интуитивным озарением, то вполне понятно, почему буддийская традиция отличалась постоянной пролиферацией (порождением) священных текстов. Если определяющим признаком «священного слова» является субъективное ощущение проникнутости «духом» учения, то любой человек, постигший Дхарму, считался способным создавать свои тексты. Известный эстонский буддолог Линнарт Мялль назвал Дхарму «текстопорождающим механизмом» (ТМП).
В этом смысле «поточное производство» священной литературы не знает в буддизме ни пространственных, ни временных границ. Буддисты считают, что такие тексты, когда бы и кем бы они ни создавались, несут на себе отпечаток высшего вдохновения (достигаемого вполне прозрачным способом — благодаря систематическим занятиям буддийской медитацией), которое и вызвало их к жизни. Поэтому критерием «аутентичности» священного слова являлась его красота, неотличимая от истинности: «Все, сказанное красиво/хорошо (суб-хашита) — есть слово Будды».
Принцип «приоритета» Дхармы имел и еще одно важное герменевтическое последствие. Раз Будда сообразовывал содержание своих проповедей с уровнем аудитории, то его слово могло иметь разные смысловые уровни. Буддисты различали два уровня проповеди: буквальный и символический. В махаяне формулируются принципы, с которыми соотносятся эти уровни толкования «слова Будды». Их называют «опорами надежности» (пратисарана). Каковы эти принципы?
Во-первых, это опора на природу вещей, а не на мнение человека.
Во-вторых, опора на смысл или цель текста (артха), а не на его букву.
В-третьих, опора нате отрывки, в которых Дхарма выражена прямо, а не на те, которые еще нужно подвергать интерпретации.
В-четвертых, это понимание посредством интуиции (джняна), а не с помощью дискурсивной мысли (виджняна).
Здесь суммировано все, о чем мы уже говорили: 1) приоритет Дхармы как высшего смысла перед конкретными словесными формами ее выражения или толкования, зависящих от «мнения» человека; 2) предпочтительность личной реализации перед дискурсивным постижением. Наконец, 3) различие прямых и косвенных форм выражения Дхармы. Последнее связывалось и с более глобальной задачей — показать скрытое единство замысла всех проповедей, воссоздать «инвариант», по отношению к которому все слова Будды были лишь «вариантами».
С этой задачей связаны попытки махаянистов выстроить некую иерархию уровней смысла проповедей: от мирского (лаукика) или самого поверхностного, несущего чисто терапевтический эффект, через пратипакшаку, или противоядие против умственных омрачений, и пратипауришику — направленное на конкретного человека — к парамартхике или абсолютной истине. Духовный прогресс буддийского адепта понимался как восхождение ко все более высоким уровням, т.е. как проникновение через словесную оболочку — в сущности случайную — к единственному сокровенному смыслу. Высший уровень понимания часто ассоциировался с полным преодолением слова как такового и отождествлялся с знаменитым «благородным молчанием».
Однако при всей важности внесловесныхформ реализации Дхармы, буддисты не отказывались и от попыток воссоздать ее дискурсивным путем. Именно этому и посвящена третья часть буддийского канона — Абхидхарма (санскр.) или Абхидхамма (пали). Существование множества абхидхармических текстов и разных редакций самой Абхидхармы, а впоследствии и обширной литературы махаяны и ваджраяны является наилучшим свидетельством этих бесконечных попыток понять и донести до других смысл учения Будды.
После этих общих замечаний о характере буддийской литературы и о буддийской герменевтике перейдем к описанию канона первого важнейшего направления буддизма — хинаяны («школьный» буддизм — в моей терминологии). Махаянская и ваджраянская литературные традиции относятся к более поздним формам буддизма, анализ которых не входит в задачу данного курса.
Состав палийского буддийского канона
Буддийские предания связывают создание Типитаки (санскр. Трипитаки), или буквально «Трех корзин», с первым собором (сангити — буквально «спевкой») в Раджагрихе. Считается, что на этом соборе последователи Будды (500 архатов) собрались спустя год после ухода Учителя, чтобы зафиксировать все, что они от него слышали. Махакассапа пересказал по памяти все, что Будда говорил по поводу правил монашеской жизни. Ананда же передал все, что он слышал от Будды по поводу Дхармы. Поэтому все сутты предваряются формулой «Так я слышал, однажды …». Именно этому собору приписывается разделение учения Будды на три части — Виннаю (устав и правила поведения монахов в сангхе), Сутту (санскр. Сутра), содержащую проповедь Дхармы (иногда эту часть называют просто «Дхамма» — на пали, или «Дхарма» — на санскрите,) и Абхидхамму (санскр. Абхидхарму) — систематизацию учения Будды. Однако, сравнивая источники разных школ, ученые пришли к выводу, что в своем первона-
чальном виде канон содержал только две первые «корзины» — Сутту и Винаю. Абхидхамма же была добавлена к нему уже после раскола первой буддийской общины на отдельные школы.
Каков был этот первоначальный канон? Поскольку сам он не сохранился, об этом мы можем только гадать. Все, чем мы располагаем сегодня, — это полный канон школы тхеравада, записанный на Цейлоне на языке пали в I в. до н.э., а также полный канон школы сарвастивада, который дошел до нашего времени в переводе на китайский язык (санскритский оригинал сохранился только фрагментарно), а также ряд отдельных сочинений, входивших в каноны разных хинаянских школ.
Тем, кто впервые знакомится с буддизмом, необходимо представлять себе как общую структуру тхеравадинского канона, так и назначение каждой из его частей. Наше знакомство с каноном начнем с Винаи. В целом Виная регулировала поведение монахов и в сангхе и в миру, предписывала образ жизни, форму одежды, принципы питания, передвижения и остановки на ночлег, общения с внешним миром и т.п.
Виная-питака тхеравады состоит из трех сочинений:
1. «Сутта-вибханга» («Классификация сутт», в санскритской версии соответствует «Виная-вибханге», «Классификации Винаи») — толкование сутт (произнесенных по преданию самим Буддой), комментарий к учебнику дисциплины «Патимоккха» (санскр. «Пратимокша»), содержащему 227 правил поведения монахов и разновидностей дисциплинарных взысканий в случае их нарушения, в зависимости от тяжести содеянного, — от покаяния в своем проступке вплоть до исключения из сангхи. Комментарий каждого правила включает историю случая, который побудил Будду ввести его, обсуждение всех деталей его применения и некоторых исключений.
2. «Кхандхаки» («Подразделения», санскритский текст «Виная-васти») в свою очередь состоит из двух частей: «Махавагга» (10 глав) и «Чулавагга» (12 глав). Здесь обсуждаются: правила приема в сангху, монастырские церемонии, правила, регламентирующие поведение монахов в сезон дождей, одежду, питание, виды ночлега, распределение подаяния, ведение диспута и т.п. Так же, как и в «Сутта-вибханге», описываются история каждого случая, по поводу которого Будда дал то или иное предписание, а также значительные события в жизни сангхи.
3. «Паривара» («Придаток»), систематизация правил по отдельным рубрикам. Этот текст содержится только в каноне тхеравады.
В целом монахи должны соблюдать 227 правил, монахини же — 332. Вместе с тем в вопросах дисциплины Будда всегда был готов принять во внимание обстоятельства и мотивы поведения конкретных личностей и легко шел на отмену слишком мелочных регламентации. Однако в дальнейшем именно из-за неясностей в толковании некоторых дисциплинарных принципов уже после смерти Будды между его сторонниками стали возникать серьезные разногласия, приведшие к расколу общины на тхераваду, сохранявшую консервативную позицию, и махасангхику, сторонников «большой общины» (предшественницы махаяны), выступавших за смягчение и отмену некоторых ограничений.
Сутта-питака важнее двух других частей канона, поскольку именно в ней учение Будды представлено в наиболее полном и доступном пониманию виде. Она включает самые разные жанры: диалоги и поучения Будды, стихи, легенды, предания, описание обстоятельств странствий Будды по Индии и т.д. До нашего времени дошли Сутта тхеравады на пали, тексты из этой корзины других хинаянских школ в переводе на китайский и тибетский языки, а также несколько санскритских сочинений. Сутты часто допускают разные толкования, поэтому редакторы иногда разъясняют их смысл непосредственно в самом тексте, а также описывают обстоятельства, в которых было произнесено то или иное поучение, и кому оно было предназначено, что значительно увеличивает длину буддийских сутт в сравнении с брахманистскими сутрами.
Сутта питака тхеравады состоит из пяти никай, или «собраний», поэтому иногда этот раздел канона называют «Никая».
1. «Дигха (санскр. Диргха) никая» («Длинное собрание») — 30— 34 «длинные» сутты, раскрывающие разные стороны жизни и деятельности основателя буддизма. Самые известные из них: «Саманна-пхала-сутта» («Сутта о плодах подвижничества»), «Брахма-джала-сутта» («Сутта о сетях брахмана»), «Маха-париниббана-сутта» («Сутта о великой кончине»), «Амбхатта-сутта» («Сутта об Амбхатте»), выступающая против системы варн и претензий брахманов, «Маханидана-сутта» («Сутта о великой причине»), излагающая буддийскую доктрину взаимозависимого возникновения (пратитья-самутпада), а также «Сигаловада-сутта» («Сутта о Сигаловаде»), посвященная нормам социальной этики.
2. «Маджджхима (санскр. Мадхьяма) никая» — 152 сутты «средней»
